– А почему он в канаве спит? – осторожно поинтересовался я. Вроде бы к вечеру тракторист должен был протрезветь.
– Карла его опять напоил, – сокрушённо покачала головой моя хозяйка. – Как Василий доставил его летательный аппарат, так Карла ему бутыль самогона выставил. А Василий до спиртного слабый…
Я покивал в знак солидарности с Кузьминичной и принялся неторопливо есть. С чувством, с толком, с расстановкой. На куске мяса я неожиданно обнаружил черешок, чем-то похожий на грушевый, подумал вначале, что мясо тушилось с грушами, но когда попытался вилкой удалить черешок, оказалось, что он составляет с мясом единое целое. Это ещё что – растительное мясо?! О таких трансгенных продуктах я слыхом не слыхивал… Но и мясо, как и трансгенная картошка, оказалось вкусным.
Я поднял голову, окинул взглядом деревню. Несмотря на ранний вечер, в некоторых окнах коттеджей горел свет, многие, наверное, ужинали, но воздух был чистым, прохладным, лесным, и в нём не чувствовалось запаха дыма, который неизменно сопровождает в деревне любую стряпню. Это-то понятно, своими глазами видел бытовое оснащение коттеджа… Другое было странным – ни с одного подворья я до сих пор не слышал кудахтанья кур, мычания коров. Да и стожков сена, обязательных к осени возле каждой деревни, я не видел. Откуда тогда, спрашивается, сметана? Тоже трансгенный растительный продукт? Растёт, скажем, прямо из земли этакое вымя, дающее не молоко, а сразу сметану… Сметанное вымя.
Однако спросил я о другом. О том, ради чего сюда прибыл.
– Скажите, Кузьминична, а у вас, в деревне часто праздники устраивают?
– Кому как, – усмехнулась она. – У Василия, например, чуть ли не каждый день праздник.
– Я имею в виду День Пришельца.
– Это какого ещё пришлеца? – недоумённо переспросила Кузьминична и подозрительно посмотрела на меня. – Вас, что ли? У нас много пришлых бывает, у меня останавливаются, но чтобы праздник в их честь…
– Вы меня неправильно поняли, – поправился я. – Я хотел спросить, не появлялись ли у вас в деревне странные существа, похожие на людей, но не люди?
Кузьминична задумалась, потеребила концы платка.
– Было как-то… – нехотя проговорила она. – Но чтоб это праздник был…
– Расскажите, пожалуйста! – воспрянул я духом. Байку, не байку расскажет, но иногда в случайных сообщениях попадались рациональные зёрна. Взять хотя бы феномен Алатойского дива, на базе которого я писал диссертацию.
– Что там рассказывать! – отмахнулась хозяйка. – Срамота одна… Кушайте лучше, Серёженька, картошка стынет.
– Обязательно всё съем! – заверил я. – Но под ваш рассказ.
Кузьминична глубоко вздохнула.
– Если уж так настаиваете… – поморщилась она, снова вздохнула и начала: – Было это годиков пять назад, а то и поболе. Повадился он с огорода Василия капусту воровать…
– Кто «он»?
– Да кто ж его знает? – пожала плечами Кузьминична. – Сам маленький, двух аршинов от земли не будет, зелёненький, с рожками, на жабу похож и на человечка також. И всё бы ничего – сколько он там капусты украдёт? – но он над Василием насмехаться стал. Рожи ему корчил, обидные слова выкрикивал… Тот ещё паскудник. Ужо Василий чего только ни делал! И с дубьём за ним по деревне гонялся, и капканы в огороде ставил, и дустом травил, да так перестарался, что его огородник месяц болел, за огородом не ухаживал… А этому зелёненькому хоть бы что.
Я приуныл. На быль это не было похоже, а было похоже на байку. Но прерывать не стал. Пусть бает, сам напросился.
– В деревне вначале над Василием посмеивались, а затем жалеть стали. Василий с лица спал, приболел, даже пить перестал, но всё никак не мог найти управу на зелёненького паскудника. Так прошло месяца два. Василий совсем извёлся. И вот однажды поутру просыпается он оттого, что в огороде паскудник опять бедокурит, капусту рвёт и нехорошими словами Василия на чём свет костерит. Разгневался Василий, выскочил на крыльцо и увидел, как паскудник с кочаном капусты под мышкой ему рожи строит и обидно хихикает. И понял тогда Василий, что никак ему с насмешником не справиться. Постоял он, постоял на крыльце, махнул безнадёжно рукой и сказал в сердцах: «Чтоб ты сдох!»
Кузьминична тяжело вздохнула и замолчала.
Я наколол последнюю зелёно-синюю картофелину и отправил в рот.
– Спасибо, – сказал, – было очень вкусно.
– На здоровьице, Серёженька.
– И что дальше?
– Дальше десерт будет.
– Да нет, я спрашиваю, чем дело у Василия с зелёненьким паскудником закончилось?
– Ах, это… Да тем и закончилось.
– То есть как? – не понял я. Странные какие-то байки в деревне Бубякино – без концовки.
– А вот так, – пожала плечами Кузьминична. – Как Василий сказал, так и получилось. Он и сдох.
– Кто?! – опешил я.
– Кто-кто… Не Василий же… – Кузьминична встала из-за стола и принялась убирать грязную посуду. – Паскудник сдох. Не сходя с места.
– Ап! – только и сказал я, поперхнувшись последней картофелиной, и закашлялся. Смех пополам с кашлем разбирал так, что я не мог остановиться, пока Кузьминична не постучала по спине. Уела она меня, дальше некуда.
– Ну, спасибо… – выдохнул я и хотел встать из-за стола, но Кузьминична удержала за плечо.
– Погодите, Серёжа, я вас ещё кое-чем вкусненьким на десерт угощу… Уберу со стола и угощу.
Я сел, и тут мне в голову пришло, как вывести Кузьминичну на чистую воду.
– А с тельцем зелёненького паршивца что сталось? Испарилось? – ехидно поинтересовался я.
– С чего бы это оно испарилось? – поджала губы моя хозяйка, составляя грязные тарелки одна на одну. – Василий взял лопату, выкопал ямку на пустыре и закопал.
«Чёрт! – подумал я. – А вдруг – правда?! Вот это будет номер, если я из Бубякина привезу останки пришельца!»
– Вы мне место не покажете? – с тайной надеждой попросил я.
– Так показывать нечего, – покачала головой Кузьминична. – Была у нас тогда собака Жучка. Раскопала она ямку и сожрала всё, что от паскудника осталось.
Опять она меня вокруг пальца обвела. Нечего байкам верить. Размечтался.
Кузьминична взяла стопку грязной посуды и понесла на кухню.
– А зимой Жучка щенка принесла. Да вы его видели – Барбоса, – на ходу сказала она.
Я задумчиво поглядел вслед хозяйке и опять начал сомневаться, верить мне или не верить. Если так и было, то появление на свет Барбоса ставило крест на моей теории о трансгенных продуктах. Глядишь, и я стану таким же сине-зелёным, как местный картофель…
– Вам помочь убрать со стола? – кивнув на блюдо с пирогами и супник, предложил я, когда хозяйка вернулась.
– Пусть стоит, – махнула рукой Кузьминична, – я попозже Василию занесу, а то он сегодня ничего не ел, только пил.
Она села за стол и пододвинула к себе блюдо с большими, по форме похожими на грейпфруты, но чёрными плодами. Снова пахнуло ароматом дыни.
– Сейчас я вас, Серёженька, бздыней угощу.
– Дыней? – переспросил я.
– Нет, бздыней, – категорично поправила хозяйка.
– Название какое-то неприличное… – заметил я.
– Уж какое есть, – не согласилась она. – Есть на то причины.
– Какие же? По запаху, вроде, не бздыней… гм… а дыней пахнет.
Кузьминична конфузливо прыснула:
– Шутник вы, однако, Сергий свет Владимирович… С чем это вы сравниваете? Сейчас поймёте, почему так называется.
Она выбрала плод побольше, положила на стол перед собой и ударила по нему ножом.
– Бздын-н-нь!!! – прозвучало в вечернем воздухе, и чёрный плод раскололся на четыре дольки, лопнув, как спелый арбуз. Дынный аромат ударил в ноздри.
– Угощайтесь. Вы такого, небось, не едали.
Кузьминична пододвинула ко мне дольку и подала ложку. Кожура у бздыни была твёрдой, как у ореха, зато розовая мякоть мягкой и по вкусу напоминала талое мороженое с привкусом дыни.
– Действительно не едал, – согласился я. – Вы меня так раскормите, что дома никто не узнает.
– Не берите дурного в голову, Серёженька. Молодым всё впрок.
Что она имела в виду под «всё впрок», я не стал уточнять.
Солнце село, начали проявляться первые звёзды. Я бросил взгляд на пустырь у гостиницы и увидел Барбоса, скрупулёзно ставящего собачьи метки на столбе со звёздными указателями.
– А правда, что у Барбоса есть пятая нога? – спросил я.
– Правда, – подтвердила Кузьминична и загадочно добавила: – Но он её редко показывает, и лучше вам её не видеть.
Я пожал плечами:
– Странная у вас деревня…
– Ничего подобного, – обидчиво возразила хозяйка. – Самая обычная.
– А как же двухголовая собака с пятой ногой? – возразил я. – Того и гляди, у вас телега с пятым колесом имеется.
Кузьминична не ответила и поджала губы.
– Неужели есть?! – изумился я.
– Телеги нет, – нехотя произнесла Кузьминична. – А пятое колесо вроде бы есть…
– Как это?!
– Да Василия у нас так за глаза прозывают. Василий Пятое Колесо К Телеге. За что ни возьмётся, всё у него не так получается.
Я покивал. Вот это нормально. Это в соответствии с русскими обычаями, и в прозвище ничего необычного нет…
Из-под стола вынырнуло щупальце, схватило дольку бздыни и мгновенно скрылось. Я остолбенел. Щупальце по виду было похоже на дождевого червя, только толщиной в руку. Всему, что сегодня со мной происходило, что видел в деревне, я более-менее нашёл какое-то логическое объяснение. Щупальце объяснению не поддавалось. Это не пятое колесо к телеге.
– Кто это? – просипел я пережатым горлом, заворожённо глядя на стол, где совсем недавно лежала долька бздыни.
– Где? – не поняла Кузьминична.
– Да вот только что… Дольку бздыни…
Из-под стола, воровато прячась в тени, показался кончик щупальца.
– Вот! – заорал я, указывая пальцем.
– Ах ты, такой-сякой! – шикнула на щупальце хозяйка, и оно мгновенно исчезло. – Ты чего без спроса на стол лезешь, гостей пугаешь?
– Кто это? – потусторонним голосом спросил я. Будто и не я спросил, а кто-то вместо меня.
– Огородник… – досадливо пояснила хозяйка. – Вы думаете, почему у меня такой ухоженный огород? Это всё он, сама бы не управилась. А он рыхлит, окучивает, поливает, саженцы сажает, урожай собирает… Он вообще-то скромный, на глаза не показывается, но бздыню очень любит. Вы уж извините его…
– Чего уж там… – растерянно выдохнул я. – Неужели не понимаю? Огородник он и есть огородник. Эка невидаль… – Ирония помогла справиться с ошеломлением, и я увидел в краже дольки бздыни логическое несоответствие: – Если сам выращивает, почему тогда ворует?
– Лущить бздыню не умеет. Руки у него мягкие, нежные… – Кузьминична взяла с блюда бздыню и расколола её. – На уж, – бросила дольки под стол, – а то совсем изведёшься.
Из-под стола донеслось поспешное чавканье.
– Он у вас и за домом следит? – отстранённо спросил я.
– Не-ет… За домом домовик ухаживает. Такое в последнее время понастроил, понаставил, что я и не второпаю, что к чему.
Я тоже уже ничего не «второпывал». Огородник, домовик… Неужели и зелёненький паскудник имел место быть?
У дома Василия показалась неясная колеблющаяся тень. Покачиваясь, она медленно проскользила по стене, приблизилась к столу в палисаднике, села и замерла.
– Это домовик?
– Где?
Я указал глазами на соседский палисадник.
– Это Василий. Проспался в канаве, домой вернулся. Пойду-ка пирогов ему отнесу. Проголодался, небось, целый день только самогон жравши… А потом к Дурдычихе заскочу, покалякать. Скучно ей одной…
Сердобольная Кузьминична подхватила со стола блюдо с пирогами и направилась к соседу.
А я ещё долго сидел в прострации. Не в Кашимскую аномальную зону нам надо было ехать в позапрошлом году, а сюда… Кто мне сейчас поверит? Сам бы не поверил, если бы кто-то другой рассказал.
Всё ярче разгорались звёзды, стрекотал сверчок под домом, изредка из темноты, со стороны утрамбованной площадки, доносилось тихое поскрипывание вращающегося столба с указателями звёзд. И мне казалось, что всё это уже когда-то было, и не просто было, а было всегда. Будто я всю жизнь сидел здесь под звёздным небом в тишине и покое. Вечно.
Глава третья
Разбудили меня странные звуки. В окно светило утреннее солнце, лёгкий ветерок теребил занавески, и во дворе кто-то хриплым голосом немузыкально напевал:
Что-то это мне напомнило… Ага, почти так же перекликались вчера в лесу птицы: «Тьох-тьох, тьо-тьо-тьох!» «Тон-ннк!» – но у птиц это звучало намного мелодичнее.
Я спустил ноги с кровати, подошёл к окну и исподтишка выглянул из-за занавески. У дома напротив, в палисаднике за столом сидел всклокоченный, с опухшим лицом Василий в затрапезной майке и ношеных-переношеных шароварах. На столе перед ним стояли пустой гранёный стакан и тарелка с варёной местной картошкой пополам с тушёным растительным мясом – явно из вчерашних угощений Кузьминичны. Отбивая такт ладонями по столу, Василий скороговоркой произносил: «Тыц-тыц, тырыдыц!», хватал вилку и, ударяя по пустому стакану, заканчивал: «Бздын-н-нь!!!» Некоторое время он смотрел на стакан, тяжело вздыхал и снова повторял нехитрую мелодию. За подобную интерпретацию птичьего пересвиста Василия следовало забросать гнилыми помидорами. Но меломанов поблизости не было. Деревня, откуда им здесь взяться?
«Что он там колдует? – недоумённо подумал я. – Бздыню, что ли, выпрашивает у огородника?»
Я хотел отойти от окна, как увидел, что со стороны гостиницы к Василию, прячась за штакетником, приближается карлик в неизменном клетчатом костюме, шляпе и с тростью в руке.
«Ага! Вот и оскорблённый в лучших чувствах меломан», – решил я, обратив внимание, как он держит трость. Трость если и не эффективнее гнилых помидоров, то больнее.
Не доходя до Василия метров двадцати, карлик замер за штакетником и поднял трость. И только со стороны Василия прозвучало «Бздын-н-нь!!!», карлик махнул тростью, как дирижёрской палочкой.
– Опля! – восторженно выкрикнул Василий, и я перевёл взгляд на него. До того пустой гранёный стакан оказался наполовину наполненным мутной жидкостью.
Василий приосанился, сделал серьёзным лицо, схватил стакан и залпом выпил. Секунду-другую он сидел неподвижно, затем жутко передёрнулся, замотал головой. Наконец его отпустило, он удовлетворённо крякнул, взял вилку и принялся завтракать. Стучать вилкой по стакану он больше не собирался. Пока.
Я посмотрел на карлика. Карлик широко улыбнулся, развернулся и, уже не таясь, зашагал назад к гостинице.
«Циркач хренов!» – подумал я и направился умываться.
Со стороны гостиницы грянула песня:
У деда Дормидонта с бабкой Дормидонтовной был свой праздник. Вечное чаепитие.
Я побрился, почистил зубы, умылся, оделся. Затем достал из чемодана ноутбук и цифровой фотоаппарат. Ноутбук я оставил на столе, включив в сеть для подзарядки, а фотоаппарат взял с собой, повесив на ремешке через плечо.
– Привет, сосед! – поздоровался через дорогу Василий, как только я вышел на крыльцо. Он привстал из-за стола и помахал рукой.
– Доброе утро, – кивнул я.
– Уже доброе… – неуверенно согласился Василий и с сожалением посмотрел на пустой стакан.
– Вы мою хозяйку не видали? – спросил я.
– Видал. Она… – Василий неопределённо покрутил пальцами. – Она тебе завтрак на столе оставила.
На столе у крыльца, прикрывая тарелки, лежало большое белое полотенце с вышитым крестиком красным петухом. Как на занавесках. К чему бы это? Издревле на Руси под «красным петухом» подразумевался пожар. Но здесь, похоже, не опасались поминать всуе «красного петуха». Видел в коттедже систему пожаротушения – спичке разгореться не даст.
Я поднял полотенце. Тарелка разогретой картошки с мясом, пироги, большая кружка простокваши. А Кузьминична, наверное, с утра к Дурдычихе подалась. Любят бабы в деревне посудачить, косточки всем перемыть. Даже представлять не хочется, что там обо мне наговорили.