Ветер над лесом бесновался, раскачивая вековые сосны. А неподалеку от бора уже облетал молодой березняк, перекрашивая лесную землю в яркие цвета осеннего увядания. Листья кружились, лес будто тревожился перед зимними жестокими холодами. Но родничок под серым валуном у барсучьего холма оставался таким же спокойным и чистым. Вода в нем была прозрачна и невозмутима, так же как нерушим был покой и сон в барсучьей норе.
Уже шестую ночь и день два человека рыбачили, ночевали то в охотничьей избушке, то в спальных мешках прямо на берегу озера. Ружья убрали в чехлы и спрятали в большом дупле дерева, здесь же, возле своей стоянки (охота на зверя еще не открывалась). На ночь ставили сетки, жгли костер, баловались удочкой и спиннингом, варили уху. Успели навялить рыбы.
Шквал прошел ранним утром, и сейчас, еще задолго до полудня, установилась тихая погода. Стало совсем безветренно. Васька еще вечером собрал всю рыбу, развешанную на кустах.
— Вась, да она ж еще не дошла, — возражал тогда напарник.
— Ничего. Дойдет дома. Нечего тут напоказ развешивать!
— Да кто ж видит-то?
— Кто-кто! Убрать надо. И все! — Этот человек будто кожей чувствовал опасность.
— Да я ж не спорю… — согласился напарник, и Васька собрал и уложил в мешок всю рыбу. И правильно сделал. А то бы шквалом ее и унесло…
День выдался светлый, хотя и облачный. В костре, сложенном из толстых поленьев, трескуче полыхало пламя, выбрасывая искры, быстрые и яркие.
— Вась!
— Ну что?
— Душа ноет.
— Это оттого, что выпить нечего.
— Да нет… На работу мне надо. Все вкалывают, а я тут прохлаждаюсь с тобой.
— Не прохлаждаешься, а рыбачим и выжидаем. Сегодня под вечерок и попробуем. Надо выкурить этих толстозадых. И зажарить. Но это уж дома…
— Да что ты, собственно, против них имеешь?
— Эх ты, малыш!.. Что имею… Да ничего! Сожрать их хочу! Животное это для меня полезное. Я так думаю: если он зверь съедобный, если я могу его съесть, значит, он полезный.
— Но ведь охота на зверя еще не открыта! Да и охотимся мы по-запрещенному.
— А если как положено, его хрен поймаешь. Он тоже — не дурак.
— Надо ж ему как-то защищаться от нас!
— Он у меня защитится. На сковородке!
— Злодей ты, Васька.
— А ты еще молодой. Извини, и — сопливый. Потому и не понимаешь ничего в лесной жизни. Здесь всегда кто-то кого-то ест. Даже какой-то великий ученый об этом писал. Да.
— Кто-то кого-то… А ты, Вась, готов сожрать всех один. Рот бы тебе позубастей, так ты бы все время и жрал. Ничего бы больше не делал.
— Ты чего это на меня взъелся? — Васька перестал даже жевать кусок хлеба с толстым ломтем сала. — Я что, твое жру, что ль? Взял салагу на охоту, а он тут еще долдонит под ухом. Заткнись и помни: лес о-о-очень большой в наших краях. От меня отстанешь — вовек не выйдешь. С вертолетами не найдут. Тайга! Так что слушайся меня и уважай. А с мясом домой придешь — помаленьку и начнешь перевоспитываться, романтик. — Васька пожевал, проглотил и насмешливо посмотрел на напарника.
Тот промолчал, дуя на уху в деревянной ложке.
— И еще я тебе скажу, — продолжал Васька, — кое-что и вправду имею: и против этих жирненьких, которых скоро жарить будем, это в данном конкретном случае, и против тех ясных соколов, от которых мы с тобой не так давно, как зайцы, удирали. Потому что мешают они мне чувствовать себя в лесу хозяином. Все подловить, все уличить хотят. А я, знаешь, как увижу животину, так и бью без промаха. Умею.
— Да ты, Вась, мне думается, и человека бы гробанул, если б было для чего, и следов бы не осталось.
— Ты что, совсем сдурел?! Одно дело — зверь, другое — человек!
— Жизнь у всех одна. И у человека, и у собаки, и у барсука тоже. А тебе живая душа — нуль: что лося убить, что в воздух выстрелить. В воздух даже хуже — пули пожалеешь.
— Пожалею. Заряд денег стоит. Ну, ладно, хватит ссориться, давай чай ставить. Рыбу-то поешь.
Лешка промолчал, достал из котелка черпаком щучью голову, взял большой ломоть хлеба и занялся рыбьей головой.
В лесу было прохладно, но у костра тепло и уютно. Приятный аромат источал варево в котле, костер весело потрескивал. Оба едока молчали. Да и надо было помолчать, успокоиться. Разговор получился слишком уж резкий и неприятный.
Кроме того, еда тоже требует свое, а рыбья голова — усердия и внимания.
Где-то вдалеке покрикивали утки, готовясь к дальнему перелету, слабо шуршали в тишине леса палые листья. А почти над самыми головами этих людей, на вершине высокой ели, сидел старый Карл, наш давний знакомый.
Он очень давно не ел вареной рыбы, чувствовал знакомый запах и наблюдал за людьми. Держась к ним вполоборота, он все время молчал. И только когда они погасили костер и стали собираться, старый ворон не задумчиво, как обычно, а как-то особенно мрачно произнес:
— Карл!
Люди вздрогнули и подняли головы.
— Не накаркал бы беды, старый черт! — заметил Лешка.
— Шлепнуть бы этого черного вещуна, да стрелять нежелательно. Хрен с ним.
Но старый Карл видывал и не таких. Он даже не повернулся в их сторону. Хотя кто знает, — может, по тону людей и понял возможную опасность.
9. Слышим ли мы голос природы
Чернеца удивила и разозлила уловка старого барсука. И он, уже могучий волчий вожак, умный, обученный охотничьему мастерству и законам стаи Воем, почувствовал на этот раз особую досаду.
Еще шел сентябрь, еще щенки после прогулок возвращались с родителями к логову, но уже приближалась та особенная, обычно лунная (хотя осенью луны и нечасты) октябрьская ночь, когда волчья семья, стая Чернеца, уйдет в свой дальний зимний поход, первое странствие для его волчат-сеголеток.
Но Чернец, зверь своенравный и упрямый, все-таки надеялся перед началом зимы подловить этого барсука. Для волка это было азартной игрой, как бы связанной с летним обучением щенков охоте. Чернец всегда показывал особое умение и ловкость в охотничьем волчьем деле не только щенкам, но и старшим.
Макаров любил посидеть у раскрытой печной топки. Догорающие угли полыхали по избе яркими бликами, трепетные тени вскидывались на стены, потолок.
— А знаешь, Саш, — сказал вдруг Макаров, — в природе нет ничего случайного. Совершенно ничего. Все нужно и закономерно.
— Ну уж и все, Петрович! Есть всякие мелочи, даже и в природе, которые, в общем, не нужны, не связаны с чем-то еще…
— Нет, Саш, я думаю по-другому. Может, я и не прав. Но я уверен: абсолютно все связано в природе, взаимозависимо. А если что нам и кажется ненужным, это, значит, нам еще неизвестно, для чего этот предмет, организм или явление. В природе нужно все. Вот сейчас, например, предзимье. И природа сама всех предупреждает о наступлении тяжкого периода для всего живого. Она сама оберегает созданную ею жизнь. Всегда перед стихийным бедствием — ураганом, наводнением, свирепым морозом — следует предупреждение. И тот, кто хочет услышать, учуять это предупреждение, тот его услышит и учует. Потому звери и прячутся перед ураганами, мигрируют перед снегопадами и бескормицей.
— Это, конечно, понятно. Но удивительно все-таки… Как это так получается?..
— А бывает, что и нас предупреждают. О землетрясении, например. Известны случаи, когда домашняя овчарка хватала люльку с младенцем и выбегала из дома. За ней в ужасе, думая, что собака взбесилась, бросались на двор родители. Но через несколько секунд или минут вздрагивала земля и дом разваливался на глазах изумленных людей.
— Да, я читал об этом. Да и много слышал от людей. Но самому видеть такое не приходилось. И почему все это так? Почему они узнают про такие беды? И как?
— Как — неизвестно. А вот почему?.. Думаю, потому, что природа, создавшая жизнь, сама и бережет ее. И предупреждает о бедствиях. Но слышим ли мы этот голос природы? Хотим ли мы его слышать? И в нас самих тоже ведь есть этот голос… Только мы часто глухи к нему. И себя не бережем, и природу, которая живет для нас и нас создала…
— Может, ты и прав, Петрович, — вздохнув, сказал егерь, — когда особенно один, сидишь ночью, ну… не совсем один, с собаками — тоже ведь человеки! — Сашка улыбнулся. — То, знаешь, часто вот задумываюсь. Ну, по науке там… Это все понятно. Но ведь у каждого, как говорится, кочетка — свой шесток! Даже у бобра, например, один коготь на задней ноге — всего один из всех! — для вычесывания паразитов. Раздвоенный! Это ж надо! Я сперва как узнал… смеялся даже. Ничего не упустила матушка-природа. Хотя все-таки есть и ненужные мелочи, случайные… А вот скажи ты мне, Петрович, вот еще что: в школе все мы учили, что у зверей — только инстинкты. А ведь я знаю, что они соображают иногда не хуже нашего. Как это все связать-то? Вот волки, например. Попадет такой вожак, век его не поймаешь, перехитрит он человека и всю стаю уведет. Что же это, инстинкты, что ли?..
— Конечно, это не инстинкты. Я тебе даже скажу, что современная наука уже много нового знает о животных. То, что мы помним по школе, а кое-кто и по институту, — уже давно устарело. Общепризнано, что у всех млекопитающих есть элементы рассудочной деятельности. Но только эта рассудочная деятельность главная в их жизни или второстепенная — это еще большой вопрос. Этого пока не знает никто. А то, что они мыслят, соображают, что к чему, — это уже для науки не секрет.
Долго еще сидели они вдвоем. А уголья еще дышали жаром и ярко светились в открытой печной топке.
10. Шаги над головой
Они не случайно решили затеять дело под вечер. В прошлый раз их застигли у норы на рассвете. И Васька считал, что надо менять время «охоты». Потому что если их и будут поджидать эти «соколики», то, пожалуй, на рассвете. Хотя и то — вряд ли! Кому приятно несколько суток, не уезжая домой, торчать в этой глуши? Сами-то егеря еще не охотятся. Запрет пока, не время еще, по закону-то…
Браконьеры тоже быстро сообразили, что нора покинута. Васька посмотрел и разобрался, что барсуки ушли. Новую нору нашли не сразу, но тоже довольно скоро. В лесу было еще светло, когда оба подошли к новому барсучьему городку. Сумерки ожидались примерно через час. Как раз, чтобы «дотемна выкурить и шлепнуть этих жирненьких» — так сказал Васька. Он торопливо отыскивал и затыкал отнорки и отдушины, Леша готовил хворост и лапник.
— Леш! — вдруг насторожился старший. — Слышишь, вроде идет кто-то. — Он сказал шепотом, когда напарник был рядом. Оба замерли.
В лесу стояла глубокая предвечерняя тишина. Полное безветрие делало тишину звенящей и тревожной. Долго вслушивались, но ничего подозрительного не обнаружили.
— Показалось тебе, Вась!
— Да нет… вроде… Как будто шаги были. А теперь — нету.
— А далеко?
— Почем я знаю? Вроде прошуршало где-то. А может, зверь какой?..
— Может, и зверь. А может, и они… Тоже ведь не дураки.
— Не каркай! — прошипел старший.
Они снова вслушивались, озираясь. Страх противным сосущим холодком подкрадывался, возникая в горле, под ложечкой…
— Вась! Может, уйдем, а?
— Нет, малыш! Если уйдем, грош нам цена! Тащи дрова!
…Старый Бес, мать-барсучиха, детеныши — все тревожно вслушивались в гулкие человеческие шаги. Чуткие барсуки слышали, как подрагивала земля под шагами людей.
Людям казалось, что они ступают мягко, едва слышно, а здесь, в норе, под землей, раздавался тяжелый топот.
— Погоди! — прошептал Васька. — Там, за рощей, кто-то идет!..
Теперь уже оба отчетливо слышали чьи-то торопливые шаги. Хворост был сложен у норы, но поджечь его не успели.
— Вот гады, — прошептал Васька, — сматываемся!
— Стой! — словно стеганул их по ушам резкий окрик. — Стой, буду стрелять! — Это кричал егерь. Старший узнал его голос. Но окрик не остановил их, а только прибавил страху и прыти. Оба знали, что егерь с кем-то вдвоем бежит, что он не видел их, а только слышал, как убегали. Да и стрелять не будет наверняка. Только пугает. Это-то понятно. Они ведь еще и не сбраконьерничали, только готовились пока. И сбежали. Он со зла их и пуганул…
Стремительно перемахивая через ямы и бурелом, оба мчались, но погоня слышна была где-то рядом.
— Быстро сюда! — крикнул Васька и почти кубарем скатился к воде.
Там, на озере, носом к берегу стояла лодка, которой они пользовались эти дни. Лодку быстро столкнули и торопливо стали отгребать от берега — каждый на весле.
На лес уже наползала полоса сумерек. Когда преследователи выскочили на берег, лодка была уже метрах в двадцати — вплавь не догонишь!
— Стой, буду стрелять! — снова крикнул егерь, но это не возымело никакого эффекта. Беглецы гребли. На головы их были накинуты капюшоны штормовок, и в наплывающих сумерках разглядеть их лица на расстоянии было невозможно. Да это все равно не помогло бы: и егерь, и Макаров понимали, что люди эти вряд ли знакомы им в лицо. В общем, упустили браконьеров. Немного посидели на берегу.
— Сбежали бандиты, — вздохнул Макаров, — а ты что это, Саш, стрелять-то грозился?
— Думал, испугаются.
— А мне показалось, сгоряча палить собираешься.
— Ну что ты, Петрович! Я ведь в своем уме. Они же только мелкие нарушители. Если б они в нас стреляли, тогда другое дело. А так… Чего тут поделаешь? Ничего. Упустили мы их.
— Зато барсуков спасли.
— Пока спасли, Петрович. Вишь, какие эти гады упорные, сколько выжидали?! Вишь, как им наш старый Бес понадобился! Так что могут сюда еще наладиться, снова.
— Ну что ж, Саш, тут тебе и карты в руки. Плохо, что собак нет твоих.