— Что? Что это значит?!
— Всему свое время. А пока вы должны лечь спать. Я разбужу вас ближе к полуночи.
— К полуночи? — снова в один голос воскликнули Драко и Гермиона.
— То, что вам нужно — цветок. И вам повезло прийти именно сегодня. Ведь расцветает кудупул всего раз в три года и именно в полночь. Это невероятно красивое зрелище, дети мои. Ведь цветению всегда сопутствует погожая звездная ночь, а вода в озере становится такой же тёплой, как парное молоко.
— Вода в озере? — поежилась Гермиона.
— Кудупул расцветает прямо посередине озера, и нужно успеть доплыть и сорвать цветок до тех пор, пока первые признаки увядания не появятся на лепестках. Времени у тебя, моя девочка, будет совсем мало. Цветок тот содержит чудесный экстракт, который ты сможешь извлечь и использовать для приготовления целебного зелья. Этот отвар сможет вернуть зрение Драко.
— Вода в озере. Полночь. Озеро, — она повторяла это снова и снова, чувствуя как ледяные пальцы страха смыкаются ошейником, не давая дышать.
— Почему я должен вам верить? — вопрос Драко прозвучал холодно и невежливо, выдавая его волнение. — Я десятки раз верил подобным россказням и каждый раз получал лишь разочарование.
— Драко, — тихо молвила Гермиона, — мы не узнаем, пока не попробуем. Таковы условия игры. И плыть за цветком придется мне.
— Но ты же больше всего на свете боишься воды! Плавать ночью!
— Я смогу, — решительно ответила она, слыша свой голос будто со стороны. И тон показался ей подозрительно знакомым. Так она говорила, когда заявила Гарри Поттеру о своей готовности отправиться вслед за ним на поиски крестражей.
Кудупул (Epiphyllum Oxypetalum) — один из самых редких цветов. Встречается на Шри-Ланке. Особенностью этого растения является короткий период цветения, который длится всего одну ночь.
====== Любить ======
Что не спросил, на крест взбираясь, а надо ли?
(У сероглазых мальчиков, видимо, это в крови).
... А город спит, обернувшись ночной прохладою,
И ты один — по колено в своей любви.
Стихи Али Кудряшевой (отрывок)
Лес казался хмурым и угрюмым великаном, незнакомцем, укутавшимся в чёрную мантию ночи. Разлапистые деревья, шёпот листвы — всё это нельзя было назвать лесом в том, обычном понимании, к которому привыкла Гермиона. Он будто подглядывал за ними, коротко приоткрывая глаза — болотные огоньки, недружелюбно подставлял путникам подножки — корни вековых деревьев.
Старик, вызвавшийся проводником, тем не менее, легко преодолевал препятствия, сильно обогнав спотыкавшихся Драко и Гермиону.
— Скорее, чуть прибавьте шаг, — подбадривал он их. — Идти ещё довольно далеко. Только представьте, как будет глупо опоздать в такую ночь.
Тень Хранителя буквально скользила среди деревьев, не производя шума, а под ногами Гермионы зловеще трещали сухие ветки. Несколько клочков её одежды осталось в цепких пальцах коряг. Но она не видела и не слышала ничего вокруг, ведь в голове зациклилось лишь: «Ночь. Вода. Плыть. Ночь… Плыть…».
Девушке показалось, что прошла целая вечность, прежде чем они вышли в место, где деревья начали редеть, а сквозь расцепившиеся кроны показалось ночное небо. Здесь словно свет разбился о тьму, оставив на победном знамени ночи мириады осколков. Звёзды жались друг к другу в знакомых созвездиях, другие казались совершенно одинокими. Так же и Гермиона чувствовала себя сейчас, несмотря на то, что тёплая, чуть вздрагивающая ладонь Драко удерживала её собственную как никогда крепко. Улучив момент, юноша приблизился к её лицу, чтобы шепнуть на ухо: «Все в порядке, я буду зд…»
— Пришли, — громко возвестил старик-Хранитель. — Дальше мне идти никак нельзя. Тот путь, что остался, вам необходимо преодолеть в одиночестве. Здесь совсем недалеко, но поторопитесь. И… вы не медлите, девочка моя. Цветок можно сорвать в течение очень короткого времени. Потом будет поздно.
— Хорошо, — отозвалась Гермиона. Собственный голос во влажном лесу звучал низко и сипло.
— Напоследок я дам один совет: в озере водятся не вполне дружелюбные существа вроде русалок. Им будет проще утянуть плывущего на дно, если тот пойдёт одетым. Лучше идти нагим и стараться ни о чём не думать. Всё будет хорошо. Вы проделали большой путь. А я… мне пора попрощаться с вами.
Похожая на гигантское блюдо поляна была полна до краёв. Водная гладь огромного озера сверкала в свете луны словно антрацит. Гермиона поёжилась и отпустила руку Драко.
— Что? — немедленно отозвался он.
— Мне же нужно раздеться. Отвернись!
— Зачем? Я же всё равно ничего не вижу, — пожал плечами юноша.
— Отвернись. Это важно! — упрямо повторила Гермиона.
И он повернулся спиной к дрожащей от страха девушке, оставив наедине с водой, луной и её страхами. Да, лишь луна была свидетельницей, как неуверенно она снимала одежду. Вещь за вещью она оставляла у корней старого дерева. Наконец, оставшись совершенно нагой, простой бечёвкой Гермиона стянула волосы в пучок и сделала первый шаг в сторону воды.
Будто невидимый барьер преграждал ей путь, столь трудными стали последующие шаги. Мелкие, редкие, они давались с таким трудом, будто продиралась она сквозь стену из киселя. Как и обещал Хранитель, ночь была тепла, но Гермиону била крупная дрожь.
— ДРАКО!
Его не нужно было звать дважды. В миг, в один прыжок, он оказался рядом, ориентируясь на ее голос.
Теплые руки на худых плечах — он чувствовал дрожь, но, помня о её наготе, не смел обнять. Лёгкое касание ресниц, точно крылья мотылька скользнули по щеке, а между губ таящим миражом растворилось её имя.
— Гермиона.
Как кусочек сахара. Как рождественский леденец, снятый с еловой ветки еще до боя часов, возвещающего о наступлении праздника, в предвкушении чуда, когда знаешь, что впереди ждет только самое лучшее.
— Я люблю тебя, Гермиона, — последнее, что услышала она, прежде чем прервать сладкую иллюзию собственным вскриком:
— Драко! Цветок! Он там! Он распускается!
Дальше она не шла — бежала. Ориентиром над водой показались белые лепестки. Они казались почти совсем прозрачными, юными, похожими на мятую бумагу. Но за считанные мгновения они увеличивались в размерах и распускались прямо на глазах.
Гермиона и не заметила, как ступила в воду, столь тёплой она оказалась, и только плеск, слишком громко растревоживший ночную тишь, заставил её остановиться и снова, борясь за каждый шаг, идти. Гермиона никогда не была религиозной, но тут всё же быстро прочитала единственную известную ей молитву и кинулась в воду. Против её ожидания страх почти отступил и теперь, спрятавшись в подворотне подсознания, неуверенно поглядывал на неё, широкими гребками приближавшуюся к цели.
Цветок тем временем равнодушно продолжал заниматься своими делами. И он не знал, что его короткая жизнь должна была оборваться в руках Гермионы, не знал, что увядать раньше времени было бы самым настоящим преступлением. Цветы — они такие: нежные, красивые, совершенно бесчувственные, занятые только своим делом — цветением.
Отбросив страхи и сомнения, Гермиона плыла вперёд, пока не оказалась рядом с растением.
Почти раскрывшиеся уже лепестки источали чудесный аромат. Завороженная прекрасным зрелищем девушка провела пальцами по ним: три чёрные полосы остались вслед за перстами. Испугавшись, что сделала что-то не так, она дернулась, но тут же с облегчением заметила, как раны, оставленные ей, затягиваются сами собой. Забыв о своей цели и страхах, она смотрела на цветок, пока не услышала с берега слабое: «Гермиона-а-а-а».
Драко. Ледяным ножом полоснуло в груди, и она снова почувствовала прикосновение липких пальцев. Но теперь это не было иллюзией. Прикосновение ощущалось вполне реально. Неведомое подводное существо бесстыдно и смело исследовало её нагое тело, совершенно точно пытаясь понять, как удобнее зацепится и утащить её на дно. Вмиг страх вернулся. Она почувствовала ледяное его дыхание на своей щеке, стальные пальцы сжимали горло, не давая вдохнуть. Кричать? Об этом не могло быть и речи! Что мог сделать Драко? Вслепую поплыть к ней, чтобы утонуть вместе?
Гермиона почти не шевелилась, пытаясь успокоиться. Существо в последний раз коснулось её икры и вдруг отпустило. Во всяком случае Девушка перестала чувствовать его прикосновения. Первой мыслью было броситься к берегу, выбежать на такой твердый и надёжный, понятный и мягкий песок… и она уже развернулась, чтобы плыть к спасительной суше, как вдруг перед глазами встала картина. Яркая, написанная яркими мазками совсем недавнего прошлого. Драко, держащий на коленях маггловскую книгу, Драко, показывающий ей свою мастерскую, Драко, удерживающий её за руку и неуверенно тянущийся за поцелуем. Вслепую.
— А чтоб тебя! — сквозь зубы прошипела Гермиона, загоняя страх обратно в угол. Осмотрев цветок, уже распахнувшийся полностью, она подумала, что просто так его не сорвать и нужно ухватиться за стебель. А для этого придется нырнуть. Прямо в чёрную ночную воду. Туда, где в бездонной яме притаилось всё самое-самое страшное. Родом из детских ещё кошмаров.
Думать о плохом не хотелось. Но Гермиона понимала, что нырнуть ей всё же придется.
И она решилась.
— Гермиона-а-а, — снова раздалось с берега. — Ты в порядке? Может быть, лучше вернуться?
Слабый зов Драко был едва различим и под водой, когда она дрожащими руками пыталась нащупать стебель цветка. И ей удалось сделать это, но в тот же момент она вновь и совершенно явственно почувствовала мёртвую хватку цепких перепончатых пальцев-щупалец…
…
Стебель в руке — единственная нить, связывающая Гермиону с поверхностью и жизнью. А с другой стороны руки невидимого чудовища, тянущего вниз и в помощь этим рукам её собственный страх, камнем повисший на шее и тонкие девичьи пальцы, слабеющие с каждой секундой. Всё это — плохое оружие против чудовищ и страхов.
…
Мысль, что она не может подвести Драко, становится прозрачной и заменяется более странными картинами: Гермиона видит рабочий кабинет своей матери — стоматолога в обычной городской клинике. Видит себя маленькой пятилетней девочкой посреди всего этого сверкающего хромированного великолепия неизвестных инструментов. Доктор Грейнджер вышла всего на минуту, попросив дочь не трогать незнакомые предметы. А Гермиона и не трогала. Незнакомые. Ну какое зло может таить в себе обычный градусник для измерения температуры? Девочка сама не поняла, как уронила его, и почему при этом от него отвалился блестящий носик. Зато ей очень понравились серебристые шарики, быстро раскатившиеся по полу. Гермиона заметила, что если их тронуть пальцем, они слипались обратно в более крупные…
Тогда она так и не поняла, почему мать впервые в жизни поругала её и оставила без сладкого на неделю, а вечером отец впервые серьезно поговорил с ней, вручив первую книгу о химических элементах. Картинки в ней были яркие, и рассказ про то, что ртуть ядовита.
Картинка из детства исчезла, как кончился в легких и воздух.
А воздух… Нет, маленькие пузырьки слипались в большие, в лунном свете становясь серебристыми, похожими на ртуть. Но если та яд, то теперь Гермиона изо всех сил стремилась к пузырькам, понимая, что они — её единственное спасение. Лягаясь, она не отпускала стебель сколько хватало сил, и на миг ей даже удалось вынырнуть на поверхность.
— Драко-о-о-о!!! — разрезал темноту отчаянный крик!
— Гермиона!
И снова: цепкие пальцы, утягивающие её вниз, пузырьки, темнота.
Она опять видела себя пятилетней, и мать, заботливо склонившуюся над ней, читающей в кровати. Гермиона вспомнила, что уже пора спать. Да, сейчас просто нужно уснуть и тогда… тогда снова придёт утро.
Она закрыла глаза.
Драко больше не мог оставаться на берегу. Зная, что скорее всего утонет, даже не доплыв до неё, он, как есть, не снимая одежды, бросился в воду. Он кричал, называя её по имени, в отчаянии срываясь на: «Отзовись, Грейнджер, пожалуйста, отзовись».
Но кричать было бессмысленно — собственный голос заглушал слабый плеск — единственный ориентир.
И тогда он УВИДЕЛ.
Но не потрясающий пейзаж, развернувшийся вокруг, а белый цветок, уходящий под воду.
Не осознавая, что видит это собственными глазами, Драко что есть мочи поплыл туда. Он нырнул, в отчаянии понимая, что вряд ли сможет найти её.
На ощупь пугающая сеть. И через миг счастливое осознание. Волосы. Её волосы запутались между пальцев.
Он никогда не мог похвастаться силой, смелостью или честностью, но в этот миг стало не важно, силён он или нет, отважен или труслив, важным было только острое как бритва чувство, разрывавшее грудь. Драко не чувствовал ничего. Только то, как алые птицы, освобождавшиеся из его груди, тянули их на поверхность.
А дальше он просто плыл, удерживая её, лишившуюся сознания? бережно, как только мог. Драко казалось, что он сможет отнять Гермиону у любой стихии, вырвать из рук смерти. И он вырывал. Не помня страха, времени, усталости, он нес её к берегу. К жизни.
Песок под лопатками — не лучшее ложе для сна, особенно когда из объятий Морфея или ещё какой-то нечисти её настойчиво отзывают чьи-то горячие уста. Они дарят не поцелуй, а дыхание, пальцы больно давят на грудь.
— Дыши, пожалуйста, только дыши!
И она находит в себе силы открыть глаза, только для того, чтобы посмотреть, кто так настойчиво её будит. И эти глаза, что теперь оказались прямо напротив её собственных, раньше всегда казались равнодушными и холодными. Теперь необыкновенно родными.
Драко мелко дрожал и казалось, что его длинные белёсые ресницы серебрят росинки слёз.
— Драко. Драко, прости.
Она сама потянулась к его устам, по пути бормоча что-то вроде: «Я не смогла достать этот цветок для тебя».
— Ты мой цветок.
И под его ладонями чудесными лепестками раскрылись её пальцы, позволяя рукам видеть что-то гораздо большее. Читать в нелатинице и некириллице кривых её тела. Брайль мурашек и вопросительные знаки ключиц, а в её взгляде проигрыш. Она не чувствует себя сильной и отдается на волю судьбы. Она всё ещё не знает, что он видит, не понимает, что жемчужины слез в уголках её собственных глаз через секунду будут осушены поцелуем, и она решительно не понимает, почему так важно снять с него мокрую одежду.
Ночь теплая и теперь безлунная. Деликатный месяц спрятал круглое лицо за занавесью набежавших туч, и лишь любопытные звёзды то тут, то там, выглядывали сквозь бреши в небесной вуали.
Тёплый ветер — её дыхание. А он дрожит, будто от страха.
— Чего ты боишься, Драко?
— У меня никогда этого не было.
— Тогда мне тоже стоит бояться. Но я не буду. Здесь только я и ты.
…
«Я и ты» — звучит странно и непривычно только в первый раз, но как печать доверия, когда он оказывается внутри. Совсем не больно и не долго. Пара толчков, и он прячет лицо в её ещё влажных волосах.
«Ты и я» — совсем как обещание идти рука об руку вечно, когда он помогает ей подняться на ноги и ведёт сквозь густой лес. Они одни в целом мире. Но даже когда Драко берет Гермиону на руки и несёт, она всё ещё не понимает, что он прозрел. Зато точно знает, что ей решительно безразлично, слепа любовь или видит сердцем.
Утро дыханием ветра лениво шевелит тёмно-зелёные портьеры. Кто-то навязчиво стучит в дверь, заставляя Гермиону разлепить тяжёлые, словно свинцом налитые веки.
Она понимает, что находится не дома и чувствует тёплое дыхание на своей щеке. Неуверенно повернувшись, она видит глаза. Серые, чуть более тёмные по краям, с яркой точкой зрачка посередине, они совершенно точно разглядывают её лицо. Точнее, кончик носа.
— Твоё лицо — маленькая вселенная, горсть золотых монеток — веснушек.
— Ты видишь?! Драко! Ты видишь своими глазами?!
— Да, причём совершенно точно понимая, что в мире не так уж много вещей, достойных внимания. Хотя передо мной объект определенно заслуживающий созерцания в пределах вечности.
Его губы, едва ли более розовые, чем бледная кожа лица, растягиваются в улыбке, когда взгляд Драко опускается ниже, туда, где отброшенное, душное одеяло обнажает её тело чуть больше, чтобы утро осталось таким же целомудренным.