Если бы Драко мог видеть, он бы извинился сразу после фразы, указавшей Гермионе, что та проспала. Если бы, уходя, Гермиона чуть прислушалась, а возможно ветерку стоило шептаться с кронами деревьев чуть потише, она бы услышала, как Драко Малфой тихонько сказал: «Прости, я не хотел, Гермиона». Зато сам Драко хорошо услышал ее имя, прозвучавшее из собственных уст будто камнепад. Четыре чужих, неуютных, непривычных слога, когда он привык к тому, что это — Грейнджер. Та, что все знает лучше всех, та, которая тянет руку в ответ на любой вопрос и неизменно получает высший балл. Теперь же она допустила ошибку и… с готовностью признала ее, объяснив свой промах волнением.
— Если бы я действительно мог этому верить, — сказал Драко еще тише.
И она, конечно, не услышала тихих фраз, не увидела, как из-под пледа была извлечена толстая книга, как долго он листал ее, отыскивая нужную строку в брайлевом шрифте. Но она удивилась бы безмерно, если бы прочла следующую фразу вслед за ним: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь»*.
Драко несколько раз оглаживает бугорки букв, пытаясь проникнуть в смысл написанного, но сегодня ему не читается. В мыслях он постоянно вынужден возвращаться к диалогу с Грейнджер и к думе еще более неприятной: он нахамил. Давным-давно, кажется лет сто назад, а на самом деле всего пару, он поклялся самому себе, что больше не заденет никого ни словом, ни делом. И вот что-то непонятное взбурлило в крови, вытащив на поверхность старого Драко, того, с которым он попрощался.
И он оставил нетронутый чай и уютный плед. Осторожно ступая, юноша направился к дому. Он был внимателен в подсчете шагов, но все равно дважды споткнулся и в мыслях запнулся тоже, понимая, что должен извиниться и признать, что присутствие Гермионы Грейнджер здесь необходимо.
Они встретились лишь за ужином. Гермионе долго пришлось уговаривать себя выйти к столу, а когда раздался звук гонга, она все медлила. В дурном настроении девушка вошла в столовую, предчувствуя новую перепалку. Каково же было ее удивление, когда облаченный в парадную мантию юноша, едва услышав ее шаги, вскочил с места и моментально преодолел расстояние, разделяющее их. Поддев ее под локоть, он произнес: «Разреши проводить тебя до стола?»
— Конечно.
Она позволила, хотя эти несколько ярдов, от дверей до стола, скорее сама вела его. Но он справился и учтиво отодвинул стул, чтобы Гермиона могла присесть.
— Спасибо, Драко, — четко произнесла она, сделав ударение на его имени.
Бледные пальцы вздрогнули, отпустив, наконец, её локоть,
— Приятного аппетита, — произнес он и, слегка склонив голову, направился к своему месту.
Их разделила громадная лакированная столешница, укрытая кружевной скатертью. Белой, точно узор на зимнем стекле.
И снова они молчали, не находя общих тем, опять Гермиона рассматривала своего нечаянного соседа. Драко же ловко управлялся со столовыми приборами, самостоятельно наполнял кубок из кувшина, совершенно не прибегая к помощи Вииво, бдящей, однако, неподалеку. И уже в который раз за день Гермиона спрашивала себя, так ли необходимо здесь ее присутствие.
— Ты совсем ничего не видишь?
— У меня осталось пять процентов от нормы, — спокойно, словно говоря о вещах будничных, произнес Драко.
— Как это?
— Это мерка людей, — устало сказал юноша, — думал, что ты лучше разбираешься в них, чем я.
— И все же? — настаивала Гермиона.
— Скажем так. Я могу отличить день от ночи. А вот сны мне лучше смотреть в очках. Так пошутил врач-офтальголог, у которого я проходил обследование.
— Офтальмолог, — машинально поправила Гермиона.
— Тем не менее, я вполне самостоятелен.
— Я это уже успела заметить, Драко, — голос девушки звучал серьезно, так что ответить колкостью было неуместно. Тогда он нащупал салфетку и промокнул губы.
— После ужина я предпочитаю проводить время в одиночестве, — предупредил он, выбираясь из-за стола. — Я буду в музыкальном зале. Это вторая дверь налево в северном крыле. Третий этаж… если тебе действительно необходимо знать мое местоположение.
— Тебя проводить?
Возможно это было лишним вопросом, потому что лицо юноши мгновенно порозовело, но на сей раз он сдержался, уточнив: «На стыках перил есть деревянные фигурки различных животных. По ним я ориентируюсь. Или считаю шаги. Я не нуждаюсь в поводырях».
Он понимал, что последняя фраза вновь прозвучала грубо, но просто отвернулся и зашагал к выходу.
— Хорошо, — ответила Гермиона, — хорошего дня тебе, Драко.
Она еще слышала, как какое-то время о деревянный пол ударяла его трость: «Странно, — подумала она, — сегодня он обходится без костылей».
Оставшись наедине с собой Драко долго не мог успокоиться и бродил из угла в угол, меряя просторную комнату широкими шагами. Мерно тикали часы, отмеряя минуты очередного бесконечно долгого и бесполезного дня. Тихо шелестел диск на проигрывателе. Раньше классическая музыка всегда успокаивала юношу, а теперь он даже не заметил, как закончилась пластинка, и теперь шуршание иглы о винил вызывало ассоциации о ветре.
Из головы упорно не шел ее образ. Бить себя по щекам или крепко жмуриться оказалось бы делом бесполезным. В последний раз он видел Гермиону при битве за Хогвартс, когда она, вместе со своими друзьями, спасла его из горящей Выручай комнаты. Драко помнит тот день, как будто то случилось накануне. И помнит лицо Грейнджер, на миг склонившееся над ним, когда они задыхаясь и кашляя вылетели из горящего помещения.
— Малфой, с тобой все в порядке? — спросила она тогда.
В тот день от нее пахло копотью и смертью. А теперь, когда она проходила мимо, до его обоняния доносился едва различимый шлейф незнакомых, наверняка маггловских духов. И все же он не сомневался, Грейнджер не изменилась. Невысокого роста, длинноносая девушка с крупными зубами никогда не была красивой. Вот только после того «Малфой-с-тобой-все-в-порядке?» — короткого вопроса, в котором сконцентрировалась вся искренняя забота мира о нем, внимательный и участливый, добрый взгляд ее темных глаз упрямо не шел из его головы. Хотя он старался.
Старался много лет. Сначала потому, что статус крови не позволял приблизиться к Гермионе, а теперь... теперь он понимал, что не может приблизиться к ней, заговорить первым только потому, что не имеет права даже просто извиниться.
С тех пор, как она поселилась в поместье, прошло три дня. И хотя вынужденное соседство не приводило ее в восторг, хлопот Драко не доставлял совсем. Тем более непонятным становилось ее присутствие в безмолвных стенах. Не раз она ловила себя на мысли, что праздное безделье разлагает, и что неплохо бы наведаться в город и заняться, наконец, делами. Останавливал только завет Нарциссы не покидать Драко ни на минуту.
И она не покидала, хотя и не приближалась к нему, оставаясь лишь сторонним наблюдателем. Даже обедать они стали в разное время. Несколько фраз, оброненных при встрече, и Гермиона была уверена, что с Малфоем все в порядке. «Невообразимо, — думала она, — я нахожусь тут, как гостья. Праздная, бесполезная».
Нужность своего присутствия Гермиона сполна ощутила на четвертые сутки. Не ведая причины, она проснулась глубоко за полночь. На периферии сна и бодрствования звенел колокольчик. Девушка прислушалась и уже в следующий миг была вынуждена вскочить на ноги и, как есть, босая, простоволосая, в одной сорочке, бежать со всех ног в соседнюю комнату.
Слабый звон стал чуть громче, когда она распахнула дверь.
То, что предстало ее взору, Гермиона запомнит навсегда. Выгнутое дугой, точно от удара плетью тело, широко распахнутые, невидящие глаза и вздувшиеся на шее вены говорили о том, что он не может вдохнуть.
— Господи, Драко, что с тобой? — вопрос предназначался скорее себе, потому как хрипы, вырывающиеся из горла Малфоя, красноречиво сообщали о том, что светскую беседу вести не придется.
Не растерявшись, Гермиона заклинанием приманила аптечку Драко. Второпях рассыпая ее содержимое, она читала названия знакомых зелий и, наконец, нашла нужное. Три янтарных капли оказались на языке юноши, и она быстро прочла заклинание.
И…
Молитву…
Прижимая к себе мгновенно обмякшее тело, Гермиона почувствовала, как слезы прокладывают дорожки, торопясь покинуть смущенные щеки. Она так и не поняла, кто из них плакал, и не хотела, обращая к Богу полузабытые слова. Драко легче от зелья, Гермионе от человеческого «Аминь». И уже не важно, кто плакал, она чувствовала на своей щеке его ровное дыхание. А еще она знала, что сильное зелье действует моментально, но лишает пациента сил. Драко должен крепко и надолго уснуть, что и произошло, а Гермиона на всю ночь осталась рядом, устроившись в кресле у изножья кровати Малфоя.
Комментарий к Пробовать Дорогая моя pblshka, зная твою нелюбовь к названиям на русском языке, я долго искала и... нашла. У остальных прошу прощения. Мне кажется, что эти слова точно отражают смысл работы;)
Известная цитата из книги А. Экзюпери “Маленький принц”.
====== Узнавать ======
It used to be so easy
On days such as these she’d
Search and search for hours
In among the flowers
I loved it! — I loved her!
I loved it! — I loved her!
Play the fool, act so cruel — I loved it!
Read her book, take a look — I loved her!
It all seems so absurd
That this should have occurred
My very only secret
And I had to go and leak it!
My secret garden’s not so secret anymore!
Такой простой и привычный
Был этот день обычный,
Когда она часами
Возилась с цветами.
Все это — любил я.
Её — любил я.
Быть то шутом, то палачом — любил я.
Любил ее книги и взгляды ловить — любил я.
О, как же глупо всё!
Ну как же так произошло,
Что собственную тайну
Я сам открыл случайно!
Мой тайный сад — не тайна больше для неё.
Martin L. Gore
Оказавшись в поместье Малфоев, Гермиона невольно заметила, как замедлился ход времени. И дело, конечно, не в магии. Просто несмотря на светлый интерьер, солнечные блики на полу и стенах, Малфой-Мэнор остался самим собой и ничем иным.
Бессонница — гость всегда непрошеный и редко желанный, но она дает время для размышлений, а это время, в свою очередь, дарит множество открытий. Часто глупых и бесполезных. К утру Гермиона узнала, например, что периметр малфоевской спальни равнялся двумстам пятидесяти шести широким шагам, что окна комнаты смотрят на восток, и солнце показывает заспанное бледное лицо в пять тридцать утра.
Так и не решившись покинуть свой пост возле спящего Драко ни на секунду, Гермиона заклинанием приманила недочитанную книгу, но даже устроившись в уютном кресле, не смогла читать. Вернувшись к окну девушка долго изучала причудливое переплетение садовых дорожек, в утреннем свете казавшихся призрачными нитями, сплетающимися в паутину. Она и сама чувствовала себя подобно мотыльку, угодившему в сети без возможности выпутаться.
Гермиона вернулась к кровати Драко и присела на край. Он все еще спал, и тонкое, неправдоподобно бледное лицо почти не различалось на фоне белой наволочки.
Быть может, действительно, утро нового дня дарит иной взгляд на вещи, позволяет делать дурацкие, БЕСПОЛЕЗНЫЕ открытия. К таковым, несомненно, относилось наблюдение, что волосы у Малфоя имели легчайший золотистый оттенок, как и ресницы, на которые будто луч солнца упал. Не совсем понимая зачем она это делает, Гермиона протянула руку, совсем чуть-чуть, и прикоснулась к покрытому испариной лбу там, где между капельками влаги увидела то, что удивило ее больше всего остального. Она сама страдала от веснушек: хорошо зная темных, почти бурых жительниц собственного носа и щек, Гермиона с удивлением обнаружила такие же у Драко. Только очень-очень светлые. Медового оттенка, но покрывающие почти все лицо.
И вдруг ей очень захотелось прикоснуться, проверить, настоящие ли они или исчезнут при контакте с подушечками пальцев, обернувшись как и все вокруг затянувшимся, странным сном. Ее пальцы замерли в полутора дюймах от носа юноши, когда он неожиданно заговорил.
— Который час? — прозвучал вопрос, разлепив пересохшие губы Драко. В тот же момент он широко распахнул глаза, а Гермиона инстинктивно отдернула руку, будто боясь поимки с поличным.
— Без четверти восемь.
— То есть…
Он не договорил и отвернулся, крепко жмурясь. Снова открыл глаза и опять закрыл. Крепко-накрепко…
— Драко, о, Боже мой, что? Что случилось?
Отворачиваясь от нее, он не ответил.
— Драко, скажи мне! Что? Как ты?
— Плохо, — раздалось глухо. — Сегодня один из тех дней, когда я не могу различить даже день и ночь.
И хотя Нарцисса Малфой предупреждала об этом, слушать историю оказалось просто, познавать на практике, совершенно иным делом. Не зная, что следует говорить и делать, Гермиона молча нащупала его руку. Пальцы юноши между ее собственными, точно ледяной ручей между корнями дерева, хочет утечь, вырваться, да она не пускает, держит крепко.
— Что тебе нужно?
— Просто скажи, если тебе есть что сказать.
— Я хочу, чтобы ты ушла и оставила меня в покое.
Тогда Гермиона еще сильнее сжала его руку, и ему, верно, стало больно, но он все продолжал молчать, игнорируя ее вопросы о том, не проголодался ли он, и не помочь ли добраться до ванной комнаты.
Оставаться рядом — глупо, уйти — невозможно, и тогда вопрос вырвался сам по себе.
— Расскажи, на что это похоже?
…
— Ты знаешь что такое отчаяние? — раздалось после некоторой паузы.
— Да.
— Это оно. Исправленное и дополненное изрядной порцией безысходности, осознания собственной немощности и бессилия окружающих тебя людей. Когда ты понимаешь, что близкие хотят помочь тебе и поиск способа становится смыслом их жизни, но ты не ведаешь, доживешь ли до утра. Когда мать говорит, что зимой мы отправимся в горы, потому что ты больше всего на свете любишь горы, а ты, слыша это, не знаешь, будет ли в твоей жизни еще хотя бы одна зима.
— Расскажи мне, как это случилось?
— Как? Ты же сама была непосредственным участником событий той ночи! Ты видела все СВОИМИ глазами. Заклятия летели со всех сторон. И в этом аду было невозможно понять кто враг, а кто друг. Я тысячи и тысячи раз говорил — заклинания, что попало в меня, не видел и не слышал, равно как и не ведаю чьей мишенью стал. Но я очень дорого заплатил бы за то, чтобы узнать… С какой силой нужно ненавидеть, чтобы обречь человека на такие муки? Это — не жизнь, а жалкое ее подобие, когда ты вынужден просыпаться, разговаривать или даже улыбаться, чтобы не заставлять страдать близких тебе людей.
Он ненадолго замолчал, чтобы через несколько мгновений с раздражением продолжить.
— И вообще, тебе-то какое дело до меня? Нравится видеть меня в таком состоянии?
И хотя в его голосе вновь послышалась неприкрытая агрессия, на этот раз Гермиона не рассердилась совсем. Ее оружие против Драко гораздо более сильное — она видит, она не лишена этой возможности — наблюдать, как юноша едва сдерживает слезы. И это тоже не ускользает от внимания, поэтому тихо и ласково, как только можно по отношению к человеку, кажущемуся безразличным, она молвила.
— Я знаю, что вы обращались ко многим сведущим магам и даже к магглам в надежде, но… я хотела бы попытаться найти сама. Я очень хотела бы помочь тебе, Драко. Возможно, это звучит глупо, но если ты позволишь мне…
Он не дал ей договорить. Рывком высвободив ладонь, по недоразумению все еще покоившуюся в руке девушки, он сел в постели лишь для того, чтобы громко закричать.
— Да шла бы ты к чертям, Гермиона Грейнджер, со своей благотворительностью! Не строй из себя добродетель! Я не верю! Не верю в то, что можно сочувствовать тому, кто большую часть жизни ненавидел тебя и использовал любую возможность, чтобы задеть, как можно больнее. Уходи отсюда прочь! И запиши в своем блокноте добрых дел, что проект под названием реабилитация Драко Малфоя тебе не удался. А знаешь почему? Потому что между нами пропасть! И это обстоятельство не изменит ничто! Слишком много было сделано и сказано, чтобы теперь притворяться, что мы друзья, что тебе не безразлично!