В Екатеринбурге
Вечер грустен и без песен вышел как обряд:
Светел, нем и свят – как крест на рясе.
Я бельмом в глазу ночного фонаря
Поторчу и двинусь восвояси.
По памяти, повдоль неонных знаков —
Под пестрой их водой мой путь так одинаков —
На те же улицы гребу, на те же переулки.
Я в Екатеринбу…
В Екатеринбу…
В Екатеринбурге.
Увязался, не отгонишь, пес-мотив простой,
Громыхает цепь стихотворений.
Первая же встречная мне девочка, постой,
Грех не наломать тебе сирени.
Года мои – в горсти изломанные ветки.
Сирень, меня прости, я только что из клетки.
Кричи, закусывай губу, ведь я приписан в урки!
В Екатеринбу…
В Екатеринбу…
В Екатеринбурге.
И погост, и дом казенный, и церковный звон —
Вот они, бок о бок неизменно.
Вечный Плен с Трезвоном Вечным сменит Вечный Сон —
Прав Есенин: все мы в мире тленны.
Пока же мы не тлен, и наша жизнь не ретро,
Мы – ветры перемен, пусть корчатся от ветра
У пьедесталов на горбу державные придурки.
В Екатеринбу…
В Екатеринбу…
В Екатеринбурге.
В память о Е. Евтушенко
Хворь сделала свое дело —
Пришлось – и перо сложил.
В Америке жил он телом,
Душою в России жил.
Перо окунал в стакане
И строчки швырял на кон —
В России он хулиганил,
В Америке чтил закон.
Но в строчках среди истерик,
Признаний в любви и слез
Нигде не видать америк
За локонами берез.
И вот, улеглось, отпело,
Но, все ж, под исход тепла
Вернуть попросилось тело
Туда, где душа жила.
В солнечном порту
В солнечном порту, где все глаза раскосы,
Где седлает солнце мачты, словно кол,
Где дурной травой шпигуя папиросы,
Подмигнёт тельняшечник мне, пропит и гол.
В солнечном порту изогнута лекалом
Год назад, и два, и нынче точно так,
Дама на углу стоит, как и стояла —
Вспыхивает-гаснет «Мальборо»-маяк.
Весел я, но мне не ощупать порт,
Здесь не я один хочу ее обнять.
Выберусь и – прочь. Закачаюсь, горд —
На сто пальм березу мне не променять.
Хриплы голоса. Гудки из моря хриплы.
Льёт на плечи бронзу солнечный черпак.
Небо хочет птиц, но к глазам прилипли
Бронзовые чайки, севшие в кабак.
Якорь тяжко спит. Меня не ждут на трапе.
Поднял паруса я бы всей душой.
Белый и смешной в азиатской шляпе,
Брошусь на песок – тёплый, но чужой.
В то окно, где жил-был я
В то окно, где жил-был я, стучала ветка,
И в стекло ломились ветры и дожди.
Мне распахивала створки, будто клетка —
Вылетай, летай-летай, ходи-броди.
И катились мысли прочь по спицам улиц,
И шагал своей дорожкой лунный свет,
Где однажды с ней мы вдруг не разминулись,
Потому что двух дорог случайных нет.
Этот город был большой волшебной сценой —
То луны, то солнца диск горел околь.
Там сирень дворы топила сладкой пеной
И лететь, лететь хотелось на огонь.
И за то любой судьбы костить негоже,
Как негоже одному за здравье пить —
Все мы были удивительно похожи,
Всем однажды в жизни выпало любить.
В том окне, как в упоительном кристалле,
Вечной жажде – вдоволь всякого питья.
Оттого слетали песни птичьей стаей
На окно. А в нем когда-то жил-был я.
Вдоль по памяти
Вдоль по памяти бреду,
Вспоминаю, все как было.
Девочка, в каком году
Называла меня милым?
Сладкий мой ночной улов, —
Но Амур прицелил мимо, —
Нашептал красивых слов,
Да забыл назвать любимой.
И она ушла, как сон,
И пришла за ней другая.
Завертелось колесо,
Жаром тех же слов пугая.
И заноза, что вчера
Ночью вместо сердца ныла,
Поминала до утра
Ту, что называла милым.
На ветру холодном дрог
И с жарой несносной бился.
Слов красивых было впрок,
Что же я на них скупился?
Их теперь другой дарю,
Но в душе под сладким илом
Будто ими говорю
С той, что называла милым.
Лён её волос
Я вдыхал ладонями,
Блестки синих слез
Собирал в горсти.
И штормило плёс,
Тот, в котором тонем мы,
Из которого некуда грести.
Верстачная лирика
С утра вскочу, скривлюсь в зевке
И – марш бегом в столярную!
Успеть сточить на верстаке
Одну строку коварную.
Никак не взять её пером —
Вечор пришлось помучаться.
Но нынче – дудки! – топором
Хвачу, авось – получится.
А там – в тисы и под резец,
По-новому заточенный,
Поскольку – длинный образец,
А нужен – укороченный.
Один резец, потом другой —
Какая стружка пышная!
Гвоздей – в нее, загнуть дугой.
Ну, как? Есть что-то лишнее?
Давай стамеску, долото —
Долбить её, сучкастую.
Зачем – перо? Перо – не то!
Оно лишь мажет пастою.
А тут, гляди: запил, овал,
Резьба, заточка с фаскою.
«Гаврила хлебы продавал…» —
Пойду жене похвастаю.
Принес, а баба мне в ответ,
Проклятая изменница:
– И так топить поленьев нет,
Неси, дурак, в поленницу.
Весенний дождь
Весенний дождь – слепое окропило —
Шел от людей опустошать дворы
Где девочка красивая так мило
Меня под гром держала за вихры.
Проплачет дождь, а значит и отмолит
Наш малый с этой девочкой грешок.
Утонет мир, но нас ничто не смоет.
Мы выжгли ночь. Нам было хорошо.
Пролилось сто дождей. Холодным жезлом
Коснулась луж бесчувственно зима.
Не я пропал. Не девочка исчезла.
А просто, чувства были без ума.
Влюбился, девушка, в тебя
Плыл по ветру теплый вечер
И за горизонтом гас.
Ты попалась мне навстречу
В первый раз.
Твоя улыбка певчей птицей
Растаяла в ночи,
И замелькали встречных лица:
Ищи ее, ищи.
Помнил я, за ней шагая,
Все черты ее лица,
Но вела меня другая
Улица.
И полетело время свистом,
Как камень из пращи,
Аэропорт гудел и пристань:
– Ищи ее, ищи!..
Город в суете извечной
Вряд ли встречу принесет.
Кто я ей? Обычный встречный,
Вот и все.
Меняет мир свои одежды,
Но в огоньке свечи
Живет всегда тепло надежды.
Ищи ее, ищи.
Я влюбился, девушка, в тебя.
Во дворе
Во дворе, где радиола на конце иглы держала
Нить мотива и луны лимонный диск,
Пробивал гитарой-соло какофонию квартала
Такт за тактом ливерпульский гитарист.
А потом игла чихала, открывалась дверь балкона,
Дом полночный пестрой шторой делал вдох…
В послезвучье возникала темноглазая икона,
И отскакивали пальцы от ладов.
И шептал полночный идол в огорошенное небо
То ли имя, то ли рифму, то ли бред.
И казалось мне, обронит: «Милый мой, сейчас я выйду,
Мне родительское слово не запрет».
Мирно спал киоск с газетой, где объявлен был крамолой
Этот парень, что с пластинки хрипло пел.
Но парили над запретом эта девочка и соло,
И над ними – звезды, белые, как мел.
А вчера на углу, там где очередь кольцом,
Мы столкнулись с ней к лицу лицом.
– Я узнал вас по ногам и духам.
Не узнали и подумали вы: хам.
Вот ведь время лица как подправило —
Ни на ощупь не узнать, ни на глаз.
И разговор у нас по правилам:
Хвастайтесь, я радуюсь за вас!
…Толстый, глупый и довольный, вот он,
Как павлин, как майский мотылек,
Щурится со свадебного фото —
Ваш уже законный кошелек.
А фото мне не нравится, но я совсем не злюсь
За то, что на картиночке не я вас приласкал.
Но в складках платья вашего спит дорогая грусть.
И в кольцах изумрудных – зеленая тоска.
А вчера на углу без запиночки и в лоб
Оценили вы мне свой гардероб.
И что на скрипочках у вас детвора —
То ли дело! – А что я вам пел – мура.
Вот ведь слово – как назло застряло в горле —
Не пропеть, не выговорить враз.
И разговор у нас по форме:
Хвастайтесь, я радуюсь за вас!
…Звоном, хрустом и шуршаньем полный
Снимочек – не взять, не упрекнуть:
Катят вас брильянтовые волны
Золотому берегу на грудь.
А остальное мелочи. И я гляжу вдогон —
Всего тебе хорошего, пей сладко и до дна.
А все-таки та девочка выходит на балкон,
И в платье ее грошевом спит медная струна.
Воробьи
Проститутки на Тверской, как воробьи,
Жмутся с холода к шныряющим авто.
Подобрал бы кто, уж тут не до любви —
Под дождем стоять, распахивать пальто.
Поиграл бы кто хоть в теплые слова
(Ну, какие, к черту, «бабочки» в мороз!).
Где же ездишь ты, богатая братва —
Глазки синие, как медный купорос?
Где бы выловить, чтоб – денег три мешка?
Поделили, всем хватило бы расцвесть.
А что возьмешь с приезжего лошка —
На помаду да на пару раз поесть.
И столичная презлая суета
Не поверит ни слезам и ни словцу.
Время – за полночь. Ну, где ж вы, блатата?
Привезли бы, что-ль, богатую овцу.
Синим пламенем гори она, дыми,
Папиросочка кайфовая в горсти.
На Тверскую со студенческой скамьи —
Мать узнает, зарыдает, не простит.
И красива, и собой не лимита,
И с артистами могла бы покутить.
Может, просто улица не та?
На Лубянскую пора переходить.
Что за осень – на асфальте ни листка,
От неона ночи светлые, как дни.
Вот и розочки голландские с лотка
Тоже маются – приезжие они.
Тоже ввалятся сегодня в чей-то дом.
(Ну какие, к черту, жрицы от любви!)
Принцы… Ротшильды… Но это все потом.
А сегодня – на Тверской. Как воробьи.