Когда мне было 20 лет
А продолжения не будет.
И мы расстанемся вот-вот.
Мне осень голову остудит,
Повесив звезды в небосвод.
И ты останешься случайной,
Мне поцелуй в ладонь зажав,
На самом ветреном причале,
Где все прощаются, дрожа.
А продолженьем был бы вечер,
Где ты – моя. А не его.
Где все в руках у первой встречи,
А у последней – ничего.
Где все застыло, как на фото,
Где ночь хотела быть длинней…
Для продолжения, всего-то,
Так не хватило пары дней.
Не укорят и не оженят.
И новый шанс не упадет.
Не надо горьких продолжений —
Пусть эта капля будет – мед.
Пусть все закончится в начале
С улыбкой милой на лице.
На самом ветреном причале…
Без продолжения в конце.
Я эту девочку в фонтане искупаю.
Я на асфальте напишу ее портрет.
И что мне ночью делать с ней – я тоже знаю.
Я думал так, когда мне было 20 лет.
Коза
Просит, просит жизнь упрямо
Повторения
Что красива твоя мама
Повторял не я.
Мы ценили каждый случай
Вечера и дня,
Твоя мама была лучшей,
Но ты – не от меня.
Отлетав, стрела плескалась
В озере души,
Милых губ чудная алость
Нежилась в тиши.
Картным домиком свалилась —
Так тому и быть…
Но твоей маме и не снилась
Вот такая прыть.
И когда анфас и боком
Сводишь всех с ума,
Вспоминаю ненароком
Я твою маман.
Чертит глаз как циркуль формы,
Вновь и вновь маня.
Твоя мама всех проворней,
Но ты не от меня.
Коза-козочка-коза
От весны куда же деться.
Я же – за! И ты же – за!
Забодай меня под сердце.
Колокольня
Уродился я один, но ты мне – двойня.
Тот же звон в башке и та же долговязь.
Ах, ты милая сестренка – колокольня,
Как чудесно, что ты тоже родилась!
Значит, будет мне не одиноко
Задираться выше над толпой,
Как с надеждой в небо синеоко
Задирает голову слепой.
Уродился я таким и маюсь звоном.
Так давай же мы с тобою вдругорядь
Как по нотам проиграем по иконам —
А по чем же мне еще с тобой играть?
Иззвонимся вдрызг до хрипа в душах,
Знаешь ты, и я все знаю сам:
Нас с тобою первыми порушат,
Потому что – ближе к небесам.
Шаг за шагом, выше, выше —
Жизнь моя как колокольня —
Все сильнее звон, все тише голоса.
Шаг за шагом, выше, выше
И бегом уже невольно.
Вот и колокол. А дальше?
Небеса.
Красивая женщина
В этом сне вы чужая наложница —
Так чего ж вы привиделись мне?
В этом сне ничего и не сложится,
Кроме песни, которая тоже во сне.
Так чего ж вы душой не заноете,
И улыбка не дрогнет в лице?
Так чего ж вы губами так ловите
Отраженье мое у себя на кольце?
В этом сне истеричными скрипками
Все расскажут про нас наизусть.
В этом сне половицы со скрипами,
По которым я опять к вам крадусь.
Вы такая красивая женщина,
Вам никак не уйти от любви и от ласк.
Но судьба так ловка и изменчива,
И они на земле происходят без вас.
Красивоглазая
Влюблялся я немало,
Ах, не в кого попало,
Журчало время, как вода.
Рисково так и мило
Она меня любила,
Моя кудрявая беда.
Она кривлялась лужам,
Она гордилась мужем,
Но убегала до утра —
Цветок на тонкой ножке,
Осколок солнца в брошке.
И ей спасибо и – ура!
Как в брошенной монете
Мы кувыркались в лете
И выпадали в нем, звеня.
Сбегались, расходились
И снова грудью бились
С разбегу сладко об меня.
Она слагала крылья
В нутро автомобилье
И улетала, хохоча —
На нитке колокольчик,
С которым бродит ночью
Красивоглазая печаль.
Но вечера, как птицы,
Устали, видно, биться,
Попавши в сладкую петлю.
Был путаным, как бредни,
Один из них последним
Без слова тихого «люблю».
И в губы мне так липко
Впилась ее улыбка
И раскололась на печаль —
Как небо в шрамах молний,
Как в дикий берег – волны,
Как на пол рухнувший хрусталь.
Красивоглазая.
А я… А я…
Как ветер гнал живой листок,
Где ножницы ее красивых ног кромсали дни.
Красивоглазая.
А я… А я…
Я не скопил их клочья впрок.
И разметало их.
И бог ее храни.
Крокодил
В крокодилью оденусь кожу —
Я ни разу в такой не ходил, —
И по виду стану похожий —
Просто вылитый крокодил.
Но, по правде сказать, куртяга
Из каких бы не шита кож —
Есть какая-то к сходству тяга —
Чем-то я на него похож.
Не красавец – чего кривляться,
А зубаст – чтоб не быть в долгу.
И приходится, то кусаться,
То откусываться на бегу.
Гром петард, блеск почетных грамот,
И медальный трезвон не мил,
А чтоб – в званья? – так, выкусь, на, вот! —
Не нуждается крокодил.
Рвись, молись, беленись в запарке,
Ключ от райских не жди дверей —
Это лучше, чем в зоопарке
За стеклом посреди зверей.
А откроют ворота ада,
Призовут через дым кадил —
Мне грехов отпускать не надо —
Грешным делом я – крокодил.
Он не хватает мелочь, он по-крупному питается,
А зубы стиснет – из зубов никто не вырывается,
А плачет – никому знать не дано, что у него в груди.
И боком он не ползает, и задом он не пятится,
И клеткой или шкурой он когда-нибудь расплатится —
Раскроит на меня ее портной.
И вот я – крокодил.
Крошка
Сохла над диваном у нее на стене гитара.
На окне цветы, на душе цветы бредили дождем.
И глазело зеркало в диван: ах, какая пара!
Пара – ты да я, пара – ты да я.
Ты да я вдвоем.
Запускала кольца в потолок томно сигарета,
А на них верхом про любовь слова улетали прочь.
И лежали сложены мы с ней, словно два билета
На один сеанс, на большой сеанс под названьем «Ночь».
И хотела допытаться дверь: долго ли пробуду?
Не останусь ли, не застряну ли в ласковых руках?
Глубоко ли в сердце положу милую причуду —
Крошку, что летать может по ночам в белых облаках.
Спотыкались тени на стене и крались до прихожей,
И шептались в крик, и молчали вслух, и сплетались вновь.
И была поделенная ночь – не одно и то же:
Для соседей – шум, для меня – ночлег, для нее – любовь.
Крошка.
С треском сгораешь, как бабочка на фитиле.
Крошка.
Пляшет огонь. И я в крошечном греюсь тепле.
Кто такая
Каждый лист острием каблучка обходя,
Через зеркало лужи порхая,
Ты уходишь, и вслед то гудят, то глядят:
Кто такая ты здесь, кто такая?
Последит и отстанет последней луна,
Ветер кудри щипнет, пролетая.
Почему ты одна? Почему ты одна?
Кто такая ты здесь, кто такая?
Потерзают и бросятся мысли бежать,
И слова – побрякушками в уши.
Я вчера ее на ночь хотел удержать.
Был не лучше других. Но – не хуже.
А сегодня могу посчитать по всему
На дороге случайной прохожей,
Что раздеть догола не дано никому.
Если только сама не поможет.
Листок
Ну вот и всё. Хандрой отмаялась листва.
Ее метла пинками мечет в кучи.
Но, глянь, один листочек злополучный
Еще не брошен ветру в жернова.
Не постарел еще? А может, страшно – вниз?
И оттого трясет, как в лихорадке?
В кору вогнав по щиколотку пятки,
В последний раз – его эквилибрис.
Попридержись, циркач осенний, не сорвись,
Дождись, когда арена станет белой.
Я, как и ты, мечусь осатанелый
И без конца заглядываю в высь.
Когда же снег? Когда пожухлые цвета
Накроет залп снегов, и с них – довольно?
Тогда, пожалуй, можно добровольно
Слететь замерзшей бабочкой с куста.
Чтоб кувырком, как шут, барахтаясь-крутясь,
В её окно ударить и с досадой
Вдруг заорать: неужто вы не рады,
Что выпал снег, что я не втоптан в грязь!
Что я лечу, что я покуда не упал —
Ведь, завтра мне до окон не подняться —
Седая хмарь меня запишет в святцы,
Освищет ветер мой осенний бал.
И понесет меня с карниза на карниз,
И будет бить о каменные стены,
Крича мне: ты – простой, обыкновенный,
Бессовестно прорезавшийся лист!
Ложись же в снег, циркач бульварный, дворовой,
Не доводи старуху до падучей! —
Листва давно послушно сбилась в кучи,
Попряталась, укрылась с головой.
Довольно с них. Пускай судачит воронье.
Давай, листок, в стекло к ней постучимся.
Минуту, две… Простимся и умчимся,
Разбросанные, каждый за свое.
А после нас замрут ледяшками слова,
Что нынче – снег. Что вовсе нам не грустно.
Решим на том, что в этом доме – пусто.
Все сожжено до углей, как дрова.
Ну вот и всё. Хандрой отмаялась листва.
Локон её волос
Она несла себя легко,
Как белый парус по толпе.
Толпа сворачивала головы ей вслед.
Но ни о чем и ни о ком в губах ее висел напев,
И разминуться было б нам – так нет.
Все было так. Все было здесь.
Так романтично и давно.
Все как под музыку из глупых оперетт.
И про меня, и про нее – все оборвалось, как кино.
Нам посмотреть его хоть раз еще… Но нет.
Глаза промчались мимо глаз,
Хоть – не слепой. И – не слепа.
Нырнули горькие духи в дым сигарет.
И разошлись. И нипочем не догадается толпа,
Чьей эта женщина была. И – нет.
Локон ее волос ласковой белой змеей
Мне угодил на плечо.
Локон ее волос только задел,
Но до сих пор горячо.