"Почему я не взял её адрес?", - владело мной сожаление. - "Но разве стала бы она отвечать на мои письма? Обрадовал бы её мой внезапный приезд?"
Подобное негодование и тоска были чужды моей натуре, я понимал, что агония не вечна, что рано или поздно она прекратится.
"Да и вообще, "разве стоит себя ограничивать?", - повторял я слова Эммы.
Мы вместе прожили прекрасное лето, лето без условностей, которые правят человеческим обществом. Но вот восторженные взгляды оторвались друг от друга, и мы разглядели их. Тогда я, как и моя возлюбленная, был слишком юн, чтобы понимать, что настоящим чувствам нет дела ни до каких условностей, что они не видят, а потому не боятся никаких пропастей. Эмма посчитала, что каждому из нас следует заняться своим делом, что глупо, да и невозможно только и делать, что глазеть друг на друга, и в конце концов я согласился с ней. Я был твёрдо уверен, что она не приедет в Париж в ближайшие три-пять лет, ведь "мир так огромен", а если и приедет, всё ли будет по-прежнему? Нет. Всё будет по-другому. Поэтому уповать на удел женщины - ждать, было попросту глупо. И хотя в глубине души жили смутные чувства, что никакие силы не смогут вырвать любимый образ из моего сердца - так они срослись и стали частью друг друга - я понимал, что необходимо жить дальше. Жить без каких бы ни было предположений, замыслов и надежд относительно Эммы. Надо было браться за ум, за дело, а там будь что будет.
Новым ученикам не было отбоя, моя школа стремительно восстанавливала известность, и эти результаты так или иначе подбадривали меня. Остервенение, которое рождали в моей душе новые ученицы после пропажи Эммы, и которое так хорошо в своё время описал Толстой, постепенно прошло, но о том, чтобы поддерживать с новыми клиентками более-менее приятные знакомства не было и речи. Это была ни верность, ни упёртость, тщета подобных отношений попросту стала невыносима. Новые знакомства - не те ничего не значащие знакомства, когда ради приличий или в силу традиций узнают ненужные имена, а те, когда люди познают души друг друга - казались мне невозможными.
Почти каждую пятницу мы с Евой стали проводили в каком-нибудь злачном месте. Под конец рабочей недели я был открыт любым предложениям друзей, ничего не планируя наперёд, и всё чаще ближе к пятнице Ева звонила или заглядывала ко мне вечерком с очередной заманчивой идеей. Общество этой девушки было по-прежнему приятно и легко, у нас было вдоволь тем для разговоров, мы понимали и ценили юмор друг друга, к тому же временами она и подбадривала меня, и мечтательно заявляла, что я способен на большее. Впрочем, в какой-то мере мне чаще приходилось быть с Евой начеку. До сих пор она относилась ко мне как другу, но вдруг в её разговорах, в её бесконечных планах, то и дело начали проскальзывать странные намёки. Например, она могла как бы невзначай заметить, что идеальный, по её мнению, муж должен обладать такими-то качествами, такими, какие в скобках можно было бы отыскать во мне. Либо Ева серьёзно заявляла, что знает, как поправить мои дела, но отшучивалась от естественных вопросов, когда же подобная непрямолинейность выводила из себя, и я позволял себе вспылить, она не обижалась (она никогда не обижалась) и умело переводила разговор на другую тему, а мне в голову закрадывалась тень подозрения, казалось, что собеседница хочет на что-то выменять заветную информацию.
Самый неутомимый путник, время, постепенно заволакивало образ Эммы туманом; птицы перестали петь её голосом, бокал игристого вина больше не напоминал её смех. Она и не думала покидать моего сердца, я по-прежнему верил в то, что Эмма - как банально это ни звучит - создана для меня. Так, раньше меня удивляла одна известная сказка, в которой на долю героя выпадало испытание узнать возлюбленную среди дюжины как две капли воды похожих на неё копий. Как это возможно, если они одинаково выглядят, одинаково улыбаются? "Сказка есть сказка", - казалось мне до заветной встречи, встречи, в которой я нашёл способность узнавать не только среди дюжины, но и среди мириад. Поверенные любимой души, неповторимые очи, служили ключом к разгадке.
Чувство, однажды зарождённое в моей груди было неискоренимо, впрочем, нельзя сказать, что до сих пор оно оставалось радужным, скорее наоборот, превратилось в хроническую неизлечимую болезнь, единственное средство от которой - не замечать. Я не был звездочётом, чтобы в душе превратить Эмму в звезду, не был пиратом, чтобы сделать её своим сокровищем, не был метателем, но я был обычным смертным, а потому возлюбленная незаметно стала для меня жизнью, хотя разум и не понимал этого. Мне даже казалось, что со временем дни практически полностью восстановили былую весёлость.
Как-то в очередной пятничный вечер в одном из баров мы с Евой "вермутничали", как выражались мои знакомые. Вино и дружеская беседа текли своим чередом, как вдруг словно гром среди ясного неба с губ моей спутницы слетел прямолинейный, как корпус пехоты, вопрос:
- Джозеф, почему бы нам не жениться?
Я пожал плечами и попробовал отшутиться:
- Мой вариант брачного контракта тебя не устроит.
- Устроит! - с уверенностью парировала собеседница. - Вот, - подала она мне салфетку и рукой фокусника ловко вынула из сумочки авторучку, - излагай свои условия.
Я окончательно опешил, но непреклонность Евы заставила меня продолжить развивать хохму. В мою нетрезвую голову пришло только две идеи, которые должны были пресечь затею на корню, изложив их, я вернул письменные принадлежности собеседнице.
- Дакар [d'accord (фр.) - ладно, хорошо], я принимаю твои условия, - заявила Ева.
- Но ты даже не прочла их!
- Наверняка, ты решил возвести мне какие-нибудь препоны? - просто улыбнулась собеседница, - Но обычно люди женятся, чтобы вместе преодолевать их. Впрочем, я прочту из уважения.
Шутка принимала несмешной оборот.
- Дакар, - беспристрастно повторила собеседница, закончив.
Ева не предлагала женитьбу в обычном смысле этого слова. Не только хороший тренер умеет разглядеть будущее ученика, но и хороший ученик зачастую способен определить перспективы, которые его ждут под началом умелого тренера. В одну секунду перед моими глазами замелькали всевозможные пропасти и вершины, которые ждали меня в предлагаемом союзе. Я не любил Еву, мы оба это прекрасно знали, она видела во мне прежде всего инструмент, орудие, с помощью которого можно осуществить многочисленные честолюбивые замыслы. Законность наших отношений позволила бы ей не только открыть для меня целый новый дивный мир связей, но и начать претворять в жизнь прекрасные своей дерзостью планы, практически не опасаясь того, что я завтра сбегу. Сквозь пальцы смотрела Ева на каверзы, которые в конце концов по её инициативе перекочевали с салфетки на нотариально заверенную бумагу, это были неодолимые условия - что называется "на деле" - и она не хотела избегать их, ей казалось, что их можно использовать на руку. В этом отношении Ева напоминала матёрого полководца, в голове у которого есть множество отработанных стратегий и тактик, а в сердце храбрость; когда его войско вынужденно дать бой на незнакомой местности, он видит разные проблемы: тут плохо стоит холм, там совсем лишним оказывается лес, но что поделать, - "дакар", - говорит он в сердцах и пытается работать с тем что есть.
Наконец я, как и Ева, разглядел те возможности, которые нам обоим дал бы новый союз, и былой вкус предстоящих побед вновь закружил мне голову.
XI
Никакого предложения с кольцом не было, мне не хотелось разыгрывать роль Ромео, а практичной Еве зачастую была важна суть, а не мишура. Мы, словно заговорщики, в тот вечер многое обсудили, нектар слов моей собеседницы - многочисленные описания прекрасного будущего - щедрым бальзамом вливался мне в душу.
Проснувшись под утро в её особнячке, мы проложили планирование успеха. У нас не было ни пышной свадьбы (Ева бы пошла на это, лишь в случае того, если бы я был именит), ни медового месяца, и, конечно, ни в каких наших планах не было детей.
Параллельно внесению предложений по изменениям в моей школе (после очередного окончания срока аренды, школа переехала ближе к дому Евы и из студии превратилась в просторное помещение), Ева стала активно представлять меня своим влиятельным знакомым и друзьям. Было решено, что мне необходимо в скором времени воспитать таких учеников, о которых заговорит весь мир, и я подал объявления в несколько газет о предстоящем поиске. И хотя в новом районе моя школа так же привлекала новых клиентов, я перестал растрачивать себя на любителей, - "всё или ничего", - повторяла Ева. Поэтому после поиска стоящих учеников, на который ушло два месяца, школа распрощалась со своей вывеской и на время стала закрытой для незваных гостей.
Жизнь стремительно закрутилась. С избранными учениками (три пары по числу мест на пьедестале) я проводил почти полных четыре дня в неделю, один день мы с Евой принимали гостей, именитость которых с годами нашей совместной жизни всё возрастала, и ещё два дня уходило на то на выезды, то на моё обучение и знакомства. Каждый день, прожитый за стенами школы, подробно обсуждался в спальне Евы, это помещение, не менее нарядное чем остальные комнаты, своими приглушенными тонами располагало к секретам, и я в шутку называл его "ставкой".
- Тебе удалось назначить встречу месье N, - могла начать Ева, - я видела вы общались.
- Да, он любезно согласился показать мне свой лучший отель на следующей неделе, - что-то в этом роде отвечал я.
Знаменательный день заносился в календарь, после чего мы заново вспоминали что месье N предпочитает, а чего не выносит, каково его семейное и общественное положения, как он добился процветания и прочее, прочее. Но ничто поверхностное не устраивало Еву, и тогда начиналось волшебство или в данном случае, магия, моя жена выведывала какие выводы я сделал после общения с вышеупомянутым N, каким образом при необходимости я смог бы влиять на него, что его может испугать, чем он гордится и так далее. После моих ответов Ева с учительской заботой то поправляла меня, то хвалила. В такие моменты я не переставал дивиться её женской проницательности, словно самая что ни наесть настоящая ведьма она была способна видеть людей насквозь.
Мы ни на секунду не забывали о будущем, я постоянно работал над множеством целей, и, хотя первое время всецело находился во власти Евы и часто не видел к чему приведёт та или иная просьба или напутствие, словно спортсмен, который не в состоянии оценить необходимость того или иного указа тренера, мои шаги казались мне самостоятельными. Я не был бездушной марионеткой в умелых руках кукловода, ни мне, ни Еве этого не хотелось, моя жена изначально заставляла меня думать и действовать самостоятельно, пусть моя энергия, воля и желания и были искусно направляемы в нужное русло. Я стал одеваться по-деловому (если не был намерен провести целый день в стенах школы) и выглядел дерзким состоятельным щёголем. Вообще, не менее восьмидесяти процентов от наших расходов были представительскими, - "роскошь и отменный costume не только придают уверенности, но и настраивают на belle vie [фр. - красивая жизнь]", - говорила Ева.
За стенами дома и школы, я был настоящим подмастерье. Я вникал то в устройство одного дела, то в рабочую схему другого, то пытался прикинуть в голове бюджет третьего. Многочисленные знакомые Евы как правило не только шли со мной на контакт, но и со временем охотно рассказывали об особенностях своего бизнеса, зачастую они были не в силах удержаться от самодовольного рассказа о маленьких и больших хитростях, которые привели их к успеху. Таким образом, если Ева с лёгкостью заглядывала в души людей, я учился заглядывать в душу бизнеса, душу без которой любое дело попросту груда основных средств и толпа ленивых работников. Гостиничный, ресторанный, продуктовый, строительный, туристический и некоторые другие виды деятельности изучил я за первый год жизни с Евой.
За несколько дней до годовщины свадьбы, мои ученики, как я и планировал, заняли весь пьедестал на первых крупных соревнованиях. Вскоре несколько других значительный побед и поддержка газет, многими из которых заправляли теперь и мои знакомые, вновь привлекли к моему имени внимание. Казалось невероятным то, что уже через два месяца после первых публикаций, я сумел раздобыть деньги на сеть из трёх танцевальных школ в Париже, которая через полгода разрослась уже до семи.
- И это только начало! - с гордостью в глазах заявила Ева.
- Да, - согласился я, тайком вынашивая в голове грандиозные планы.
Меня то и дело стали печатать в различных журналах, я описывал то работу и услуги своих школ (этакая ненавязчивая реклама), то подход к тренировкам, то спортивное питание. Несколько интервью были взяты у нас дома, так что Ева не оставалась в тени, к тому же я то и дело упоминал о том, что успехом всецело обязан именно ей.
Моё время ценилось всё больше, я полностью отказался от преподавания, разве что изредка давал мастер-классы своим тренерам, на которые собиралось целая тьма народу; подобные вечера превращались в весёлые вечеринки. Тренерский состав школ был сформирован из старых знакомых из танцевального мира, а также из бывших учеников многократных чемпионов, - людей за которыми не нужно было присматривать. Применив лучшие практики индустрий гостеприимства и продаж, внедрив гибкую систему управления клиентами, я сделал свою сеть школ конкурентоспособной.
В то время с запада едва доносились отголоски pro-am, соревнований в которых выступали смешанные пары профессионал-любитель. Ещё на заре своей танцевальной карьеры, выступая в Америке, я разглядел в этом целое море франков, именно поэтому меня печали в вышеупомянутых журналах, именно это явилось краеугольным камнем в сети новых школ. Многие знакомые Евы с некоторых пор стали моими друзьями, что в деловом мире буквально значит: "этот парень может помочь мне заработать ещё". Часто мы с ними выбирались на охоту, рыбалку, играли в гольф, обедали, и, как водится, их круг всё разрастался. Именно некоторым из этих друзей я поведал о слабом веянии нового направления в танцевальном мире, веянии, которое денежным цунами захлестнёт сноровистого. За последние полгода я не только рассчитал новый проект по всем правилам бухгалтерского учёта, но и дотошно оценил танцевальных рынок не только Парижа, но целой Франции и нескольких близлежащих стран, более того, я поверил в то, что никто кроме меня не способен выжать максимум из этой возможности. Таким образом в моих руках внезапно оказались не только большие финансовые возможности, можно было сказать, что я держал на поводке фокус внимания половины Парижских газет.