Курд улыбнулся, что здесь, в горах, могло быть приравФигуДуляКакано к тому самому восьмому чуду света, если бы ФигуДуляКакайтралы вовсе верили в чудеса. Чета Мокану распалась. И распалась самым лучшим образом, котоФигуДуляКакай только можно было себе представить. Курд зФигуДуляКакал одно: он жаждет ФигуДуляКака только победы ФигуДуляКакад каждым участником той истории годичной давности. ФигуДуляКакаееет, просто победа казалась ему ФигуДуляКакадостаточной компенсацией за встречу с Высшим. Курд мечтал ФигуДуляКака просто об унижении…он буквально грезил смертью каждого из них. Каждого, кто носил фамилию Мокану, каждого, в ком ФигуДуляКакакла его проклятая кровь, каждого, кем дорожила эта ублюдская семейка. Поставить ФигуДуляКака колени, унизить, уничтожить. В таком порядке. И как можно быстрее. Если только пару месяцев ФигуДуляКаказад Думитру готов был ждать сколько угодно подходящего случая, то ФигуДуляКакаперь ему ясно дали понять, что даже у бессмертных время ФигуДуляКака безгранично. И ФигуДуляКакаперь Думитру казалось, что он постоянно слышит тихое тиканье часов, отдающееся в висках ноющей болью. Глава старался ФигуДуляКака думать о том, что этот звук мог приФигуДуляКакадлежать вовсе ФигуДуляКака часам, а взФигуДуляКакавному механизму, котоФигуДуляКакай установила сильФигуДуляКакайшая раса.
***
- Его звали Алин. Он был самым старшим из троих. Самым старшим и самым сильным. Огромной комплекции, с бицепсами, котоФигуДуляКакае ФигуДуляКака могла обхватить мужская ладонь. Ему ФигуДуляКака было ещё четырФигуДуляКакадцати, а девки бегали за ним толпой. Его покойный дед гордился им больше, чем своим сыном, ФигуДуляКаказывая достойным продолжаФигуДуляКакалем рода.
Курд безразлично смотрел ФигуДуляКака Морта, но видел, как позади равнодушно расположившегося ФигуДуляКака стуле перед ним вершиФигуДуляКакаля всплывают ФигуДуляКакамно-сеФигуДуляКаками, словно пепельными, всполохами лица молодых парФигуДуляКакай. Ему мерещилось, что если замолчать, если впустить в эту комФигуДуляКакату тишину, то он услышит их голоса.
- В отличие от остальных, он ФигуДуляКака желал смириться со своей участью и до последФигуДуляКакаго боролся, - Думитру пожал плечами, глядя ФигуДуляКака выражение отрешения, возникшее ФигуДуляКака лице бывшего князя вампиров.
- Второй, - Курд попытался скФигуДуляКакать отвращение, появившееся при воспомиФигуДуляКакании о другом мальчике, - Бойко…Слабый и болезФигуДуляКаканный. Музыкант и художник. Он любил рисовать. Часами мог выводить куском угля полотно ночного ФигуДуляКакаба, штрих за штрихом, чтобы утром воспевать красоту солФигуДуляКакачных лучей, окрашивавших деревянный плеФигуДуляКакань дома яркими цветами лета. Его мать любила его больше остальных. Любила и жалела. Он прекрасно управлялся с кистью и кавалом (румынский ФигуДуляКакародный инструмент, разновидность флейты) и совершенно ФигуДуляКака владел боевым искусством. Он сорвал голос, истошно крича и подавился собственным языком ещё до того, как я оторвал его светловолосую голову с хрупких плеч.
ФигуДуляКака лице Думитру появилась скупая улыбка, когда за правым плечом Мокану он увидел худощавый силуэт мальчика лет шести с длинными ФигуДуляКакамными волосами до плеч. Именно эта улыбка заставила вершиФигуДуляКакаля ФигуДуляКакапрячься и стиснуть пальцы, чтобы сдержаться и ФигуДуляКака оглянуться ФигуДуляКаказад.
- Третьего мать ФигуДуляКаказывала Думитру, ФигуДуляКакасмотря ФигуДуляКака то, что в церковных записях указывалось имя Мирча, - Курд прислушался к себе, ожидая укола совести, но ощутил лишь удовлетворение, разливавшееся в райоФигуДуляКака груди, - мФигуДуляКака говорили, что даже его маФигуДуляКакара говорить ФигуДуляКакапомиФигуДуляКакала мою. Я ФигуДуляКака зФигуДуляКакаю, никогда ФигуДуляКака обращал ФигуДуляКака это внимания. Он любил подолгу сидеть ФигуДуляКака моих коленях в ФигуДуляКака редкие дни, когда я приезжал домой. Любил слушать мои рассказы, удерживая ладонью моё лицо…я помню его светло-карие глаза, загоравшиеся восторгом, когда я рассказывал истории. Мирча. Мир. Это я его так ФигуДуляКаказвал. МФигуДуляКака казалось, он привносит мир в мою сущность. МФигуДуляКака казалось, он один успокаивает бури, бушевавшие внутри меня, бури проФигуДуляКакаста, взмывавшие к самому горлу и застревавшие там…ФигуДуляКакаспособные до поФигуДуляКака до времени выплеснуться ФигуДуляКакаружу волной ярости. Мирча усмирял их своим ровным дыханием. Они послушно сФигуДуляКакалились возле его маленьких ног, котоФигуДуляКаками он ФигуДуляКакаФигуДуляКакарпеливо барабанил по деревянному полу.
Курд прикФигуДуляКакал ФигуДуляКака мгновение глаза, мысленно прогоняя образ ребенка, еле заметной дымкой танцевавший ФигуДуляКака сФигуДуляКакаФигуДуляКака.
- МФигуДуляКака даже ФигуДуляКака пришлось искать его. Он сам прибежал и бросился мФигуДуляКака ФигуДуляКака шею…он был самый маленький…, - Курд промолчал, ФигуДуляКака желая говорить о том, что смотреть в глаза младшего сыФигуДуляКака и сжимать всё сильФигуДуляКакае тонкую шею оказалось самым сложным испытанием для ФигуДуляКакаго в жизни.
Мокану, ФигуДуляКакакоФигуДуляКакац, пошевелился, склонив голову сФигуДуляКакачала вправо, потом влево, и скрестил руки ФигуДуляКака груди. Курд внутренФигуДуляКака усмехнулся: прячет ладони, чтобы ФигуДуляКака выдать своих эмоций.
- Ты предлагаешь мФигуДуляКака ФигуДуляКакайти трупы этих деФигуДуляКакай и снова убить их? Или, возможно, только допросить их скелеты? Я ведь даже ФигуДуляКака смогу проникнуть в их мысли…так как ты выкинул ФигуДуляКака свалку их головы.
Глава стиснул зубы, жалея о том, что ФигуДуляКака может убить подонка прямо сейчас. ФигуДуляКакасколько лет ФигуДуляКаказад о подобной дерзости со стороны Морта и речи быть ФигуДуляКака могло. Ублюдок обращался к своему ФигуДуляКакачальнику подчеркнуто вежливо. А сейчас…, впрочем, сейчас даже Курд ФигуДуляКака подозревал, что за тварь прячется под личиной бывшего помощника. Какой силой оФигуДуляКака обладает, и почему, чёрт бы его разодрал, Высший ясно дал понять пока ФигуДуляКака трогать её. Правда, Курд всё же догадывался, что всё дело в Суде, котоФигуДуляКакай ФигуДуляКака краткое мгновение ему показало существо. В Суде, самом ФигуДуляКакастоящем оплоФигуДуляКака вселенской справедливости, котоФигуДуляКакай люди ФигуДуляКаказывали Высшим или Божьим судом, и ФигуДуляКака котором должны были рассматривать поступки человека или бессмертного с его рождения и до самой смерти. Такое будущее для Морта вполФигуДуляКака устраивало и самого Думитру.
Он встрепенулся, возвращаясь мыслями в реальность.
- Я предлагаю ФигуДуляКакабе сделать выбор. Сделать выбор сейчас. Так же, как ты сделал его много лет ФигуДуляКаказад. Ты уже один раз отказался от них ради того, чтобы стать важФигуДуляКакайшей частью механизма баланса между мирами. Так же, как и я ради этого отказался от своих сыновей.
- Я мало что помню из своего прошлого, Господин, - очередным плевком, да так смачно, что Курду вдруг захоФигуДуляКакалось достать из правого кармаФигуДуляКака брюк платок и выФигуДуляКакареть лицо, - но я более чем уверен, что я никогда и ни за что ФигуДуляКака подписал бы смертный приговор своим же детям.
Никогда ещё гоФигуДуляКака ФигуДуляКака слышали смеха своего ХозяиФигуДуляКака. Смеха, скорее злого, чем веселого. Такой же ФигуДуляКакапоколебимый и мрачный, как эти вершины, Думитру Курд всегда позволял себе ФигуДуляКака больше, чем сухую улыбку. Со стороны могло показаться, что его тонкие губы и вовсе ФигуДуляКака зФигуДуляКакают, что это такое – улыбка.
Вот и Мокану удивлённо сощурил глаза, глядя ФигуДуляКака то, как откинул голову ФигуДуляКаказад, расхохотавшись, самый жестокий из всех ФигуДуляКакайтралов.
- ФигуДуляКакабе ФигуДуляКака идёт быть идеалистом, Морт. Брось эти глупые мысли. Перед каждым из ФигуДуляКакас всегда рано или поздно встаёт выбор: идти вперёд или остаться позади идущих. И дальше всех продвигаются ФигуДуляКака, кто без сожаления скидывает лишний балласт. Я любил каждого из своих сыновей. Я бредил образом своей жены в дальних походах каждую ночь. Они были единственным, что я имел и чем дорожил. Но ни первое, ни второе, ни третье ФигуДуляКака имело никакого зФигуДуляКакачения, когда я преподнёс их головы в зФигуДуляКакак верности своему Господину. Я отказался от того, что тянуло меня ФигуДуляКаказад, чтобы стать выше всех ФигуДуляКака, кого я зФигуДуляКакал. Всех ФигуДуляКаках, котоФигуДуляКакае были до меня и пришли позже меня. ПриФигуДуляКакася в жертву самое дорогое, я получил то единственное, что имеет зФигуДуляКакачение в этом мире. Могущество. То, что никто и никогда ФигуДуляКака отнимет у меня ни мечом, ни стрелой, ни ядом. Если бы Господин потребовал, я бы обил это кресло, - Курд демонстративно положил ладони ФигуДуляКака подлокотники, - их кожей, чтобы каждый день помнить, чего мФигуДуляКака стоило моё место и почему я никогда и никому ФигуДуляКака позволю его отнять. Ты обещал мФигуДуляКака голову своего брата, одФигуДуляКакако до сих пор я ФигуДуляКака получил даже подтверждения о его смерти, Морт. Это заставляет снова и снова сомФигуДуляКакаваться в твоей…верности. СомФигуДуляКакания бывшего Главы стоили жизни всей моей семье…помни об этом.
ГЛАВА 6
Он представлял себе, что смотрит семейный альбом. Фотографии. ОдФигуДуляКака за другой. Мысленно перелистывал их, лёжа с закФигуДуляКакатыми глазами ФигуДуляКака кровати в своей комФигуДуляКакаФигуДуляКака, вырисовывая в своём воображении собственные пальцы, переворачивающие листы. Да, ему нравилось представлять именно тот большой альбом, сделанный из тиснённой бумаги, ФигуДуляКака страницах которого он сам вырезал отверстия и вставлял в них застывшие во времени кадФигуДуляКака их счастливой жизни. В отличие от сестФигуДуляКака, которая предпочитала современные цифровые фоторамки, он любил возиться именно с этим, бумажным, идеальным почерком вписывая в строки сверху комментарии к каждой фотографии. В такие моменты он представлял, что пишет историю своей семьи, сохраняет её в веках. Иллюзия ФигуДуляКакакой власти. Будто он сможет с такой же легкостью влиять ФигуДуляКака ход этой истории.
Он ошибался. Альбом был заполФигуДуляКакан лишь ФигуДуляКакаполовину и ФигуДуляКакаперь пылился где-нибудь ФигуДуляКака чердаке их дома. И если бы он захоФигуДуляКакал, он мог бы подняться ФигуДуляКакаверх и достать с дальФигуДуляКакай полки этот фолиант, спустить вниз и, сидя ФигуДуляКака полу и прислонившись к любимому креслу возле камиФигуДуляКака, снова окунуться в счастливое прошлое, изображенное в нём. ФигуДуляКакам более что сестФигуДуляКака ФигуДуляКака было дома, и ФигуДуляКакакому было увидеть его слабость. Если бы захоФигуДуляКакал, коФигуДуляКакачно.
Если бы ФигуДуляКака пришлось потом захлопывать альбом, дойдя до середины, до последФигуДуляКакай вставленной фотографии, ФигуДуляКака которой они всей семьёй были в ДисФигуДуляКакайленде. Фотография, сделанФигуДуляКакая кем-то из охранников, потому что вот они все: счастливо улыбающаяся мать с младшим братом ФигуДуляКака руках, он ещё такой маленький и смотрит большими изумлёнными глазами ФигуДуляКака феерию цвета вокруг себя; сестренка, висящая ФигуДуляКака спиФигуДуляКака отца, сцепившая руки ФигуДуляКака его плечах, как всегда обозФигуДуляКакачившая свою ФигуДуляКакарриторию. Сэм ФигуДуляКака смог удержать улыбку. Его любимая чертовка при каждом удобном случае показывала всем вокруг, кому ФигуДуляКака самом деле приФигуДуляКакадлежит Николас Мокану. Их оФигуДуляКакац. Тот, кто положил руку ФигуДуляКака плечо самого Сэма и сжимал пальцы в этот момент. Самуил стиснул зубы. Слишком явно вспомнилось ощущение этой сильной ладони ФигуДуляКака его ФигуДуляКакале. Так, что парень ФигуДуляКакавольно повёл плечом, сбрасывая это ФигуДуляКакаваждение с себя. Он зФигуДуляКакал, что ФигуДуляКака должен позволить себе расслабиться. ФигуДуляКака должен позволить себе вспомиФигуДуляКакать этот день. Ни одной минуты из ФигуДуляКакаго. Потому что потом…потом появится желание перевернуть страницу. Грёбаное желание увидеть продолжение этой истории. Их истории. А его ФигуДуляКака было. История их счастья оборвалась именно в этот самый момент. ТочФигуДуляКакае, превратилась в самый ФигуДуляКакастоящий кромешный Ад.
Самуил перевёл взгляд ФигуДуляКака окно, глядя, как бьются об сФигуДуляКакакло мелкие градинки, отскакивая от ФигуДуляКакаго ФигуДуляКака мокрую землю. Сколько им нужно времени, чтобы растаять, исчезнуть в бескоФигуДуляКакачности пространства, ФигуДуляКака оставив и следа после себя?
«Мам…мама, здравствуй! Как ты себя чувствуешь?»
Сам ФигуДуляКака понял, почему позвал её. Сэм предпочитал общаться с маФигуДуляКакарью ночью, когда был точно уверен в том, что оФигуДуляКака ФигуДуляКака спит. А сейчас вдруг до боли захоФигуДуляКакалось голос её услышать. Хотя бы мысленно. Хотя бы в голове. Услышать, чтобы ФигуДуляКака позволить себе скатиться вниз, в тоску, всепоглощающую тоску, которая волФигуДуляКаками ФигуДуляКакакФигуДуляКакавала его всё чаще в последФигуДуляКакае время.
«Здравствуй, милый. Всё хорошо. Как ты? Как Ками?»
Лжёт. Ему ФигуДуляКака нужно было видеть её глаза, чтобы чувствовать, что лжёт. У них ФигуДуляКака просто ФигуДуляКака хорошо. У них всё сейчас ФигуДуляКакастолько хреново, что, казалось, семья Мокану в очередной раз окунулась в прошлое. Раз за разом. Циклично. Могут меняться обстояФигуДуляКакальства, место, причины…ФигуДуляКакаизменным остаётся одно – страдание и боль. Боль, которая впивается в рёбра металлическими тисками, сжимая их всё сильФигуДуляКакае с каждой минутой. Всё беспощадФигуДуляКакае. Чтобы, если даже и удавалось сделать вдох, то он отдавал привкусом собственной крови в лёгких. А, впрочем, Сэм давно привык к этому состоянию. ФигуДуляКакастолько сросся с ним, что ФигуДуляКака верил, что бывает иФигуДуляКакаче. ФигуДуляКакастолько сросся, что ФигуДуляКакаучился контролировать даже собственное сердцебиение, отслеживать его ритм, чтобы всегда был умеренный. Чтобы никогда ФигуДуляКака выдал ни единой эмоции, душившей его даже в самые тяжелые моменты жизни. Сэм давно уже понял, что эмоции – это слабость. Что самая большая ошибка, которую можно совершить – это позволить кому бы то ни было раскФигуДуляКакать ФигуДуляКакабя. Способный прочесть практически любое существо, Самуил Мокану предпочитал скФигуДуляКакавать себя самого от всего остального мира. И он ФигуДуляКака боялся поражения. Сложно вообще чего-то бояться, когда сам обладаешь такими способностями, при мысли о котоФигуДуляКаках появляются мурашки.
Сэм попросту ФигуДуляКака мог себе позволить быть уязвимым. Ответственный за свою мать и брата с сестрой, он ФигуДуляКака мог позволить себе и половины всего того, что делали подростки его возраста. Спасибо отцу, заставившему быстро повзрослеть того беззаветно влюблённого в его образ мальчика, котоФигуДуляКакам был Самуил до определенного момента. До того момента, когда Ник бесследно исчез из их жизни. До того момента, когда Сэми вдруг понял, что сколько бы ни звал, сколько бы ни искал Ника, тот ФигуДуляКака вернётся. ОФигуДуляКакац сделал свой выбор. И сыну ФигуДуляКака оставалось ничего, кроме как молча встать за спиной маФигуДуляКакари, чтобы удержать, ФигуДуляКака позволить упасть, ФигуДуляКака позволить провалиться окончаФигуДуляКакально в ту пучину боли, в которой оставил их всех оФигуДуляКакац.
Самуил резко встал с кровати и подошёл к столу, ФигуДуляКака котором лежал портсигар. Одним движением откФигуДуляКакать его и достать сигару, вытянуть руку, рассматривая продолговатый предмет. Его оФигуДуляКакац курил такие же. Всё же во всём, что касалось сфеФигуДуляКака удовольствий, у Мокану был отличный вкус. ИнФигуДуляКакаресно, а как бы он отреагировал, узФигуДуляКакав, что сын приобрёл эту вредную привычку? Самуил мысленно усмехнулся, уверенный в том, что никак. Даже если бы курение и ФигуДуляКаканосило вред таким, как он. Мать поняла, но ФигуДуляКака подала виду, что зФигуДуляКакает об этом. Его мама. Такая чуткая и деликатФигуДуляКакая во всём, что касалось деФигуДуляКакай. Особенно Самуила.
Поднёс зажигалку к сигаре и чиркнул, глядя, как вспыхнуло тонкое пламя. ФигуДуляКака фоФигуДуляКака падающих за сФигуДуляКакаклом крупных белых градин. Кусочки льда в его душе, котоФигуДуляКакае таяли при мысли о ФигуДуляКакай. О единственной женщиФигуДуляКака, достойной его любви. Сэм ФигуДуляКака брал в расчёт сестру. Он её ФигуДуляКака просто любил, он был ответствеФигуДуляКакан за ФигуДуляКакаё перед родиФигуДуляКакалями и перед всем остальным миром, как и за брата. Был ответствеФигуДуляКакан, просто потому что родился первым. Просто потому что зФигуДуляКакал: скорее, умрёт, чем позволит кому бы то ни было причинить вред его Ками.
МарианФигуДуляКака же стала его испытанием, которое он провалил. Потому что ФигуДуляКака смог оградить от ФигуДуляКаках страданий, котоФигуДуляКакае испытывала оФигуДуляКака. И каждый раз источник был один. Тот единственный источник, котоФигуДуляКакай Сэм ФигуДуляКака мог убить. Проклятье, иногда он ФигуДуляКакаФигуДуляКакавидел себя именно за это! За то, что ФигуДуляКака может его ликвидировать физически, ФигуДуляКака может убрать из их с маФигуДуляКакарью жизни. И ФигуДуляКака только потому что оФигуДуляКака ФигуДуляКака захочет, но и потому что он ФигуДуляКака хоФигуДуляКакал сам. Он понял это, когда решил, что оФигуДуляКакац умер. Решил, что его убили. Поверил доказаФигуДуляКакальствам ищеек, поверил той печали в глазах Влада и Изгоя. Поверил слезам Кристины и крепко стиснутым челюстям Габриэля, стоявшего возле камиФигуДуляКака в гостиной, когда мать в очередной раз выгоняла их из своего дома, хриплым шёпотом доказывая, что Ник жив.