Не он один оставался молчаливым и неподвижным. Не он один копил в душе скепсис.
Никто не станет освобождать заключенных, если только гражданская война не опрокинула всякую власть; или на престол Тьмы взошел новый правитель и объявлена амнистия? Но в криках о свободе отсутствовали важные подробности. — Нас освободят! Сегодня же! Больше не узники!
— Наконец сбудется справедливость!
Последнее заявление — нелепость. Любому рудокопу самое место в лагере. Они совершили преступления, ужасные злодейства. Они, говоря словами судьи, разорвали договор с цивилизованным обществом. А говоря языком более простым, все они убийцы или того хуже.
Стража осталась. Похоже, общество еще не готово раскрыть им объятия. Истерика момента быстро угасала, ведь остальные тоже заметили стражу на привычных местах, закрытые ворота и зубцы на стене. Возбуждение улеглось. Раздалось ворчание, потом ругань.
Варез посмотрел на женские бараки. Ночная смена выходила из камер, беспорядочно сбиваясь в кучки. Никакой стражи между ними и мужчинами. Он ощущал нарастающий в женщинах страх.
«Все породы зверей выпущены в загон. Даже холодный воздух не остудит скотские страсти. Сейчас начнется…»
Сожалея о брошенной кирке, он огляделся, увидел лопату на земле у телеги — нарушение правил, поразившее его сейчас сильней всего. Пошел, схватил ее и, словно не владея собой, двинулся в сторону женщин.
Варез был высоким, девять лет в роли главного забойщика укрепили шею, сделали широкими плечи. Тело казалось непропорциональным: руки и торс слишком большие для таких ног. Бугры и впадины мускулов на лопатках и привычно втянутый живот придали ему видимость сутулости. Бедра и голени согнулись, но не так сильно, как у многих других рудокопов: в конце смен он вынимал железные прутки из койки, сделав как бы лубки для ног и тем сохраняя их крепость. А Ребл, которому он немного доверял, приходил и стягивал сзади веревками грудь и плечи, не позволяя горбиться. Боль терзала его каждую ночь, но усталость превозмогала и он засыпал.
Чувствуя холод в животе, он пробирался сквозь толпу, расталкивал тех, что не замечали его. Другие просто уступали путь. Лица непонимающе хмурились, глаза сужались, когда узники замечали лопату в руках.
Он почти прошел насквозь, когда кто-то вдруг захохотал. — Киски проснулись, друзья! Смотрите, никто не мешает — думаю, мы заслужили свободу!
Варез добрался до мужлана как раз тогда, когда тот обернулся в сторону женщин. Со всей силой ударил по голове лопатой, сокрушая череп и ломая шею. Треск заставил потрясенно замолчать всех, кто был поблизости. Тело упало, содрогаясь, кровь и какая-то светлая жидкость потекли из разбитой башки. Варез смотрел на труп, как обычно, чувствуя и отвращение, и восторг. Лопата почти не ощущалась в руках.
Затем что-то потянуло его дальше — занять прогалину между мужчинами и женщинами. Обернувшись к собратьям по яме, положив лопату на плечо, он увидел Ребла с широкой мотыгой. Третий мужчина, тоже с лопатой, звался Листар. Тихий и скромный, он всю жизнь истязал жену, в конце задушив ее. Но оставались вопросы, его ли рука держала веревку. Да и были ли побои? Варез не доверял ему, но вот он здесь — готов защищать безоружных женщин.
Ребл, высокий и жилистый, не стриг волос на лице и голове семь лет, со дня появления в шахте. Глаза блестели в этом черном клубке, показывая, что он готов впасть в ярость. А разбушевавшись, он не умеет остановиться… Ребл убил четверых, один из коих, кажется, его оскорбил. Трое других попытались вмешаться.
Больше никто не встал с Варезом; он видел, что другие мужчины отыскали свои кирки и лопаты. Один вышел вперед и указал на Вареза. — Ганз даже не заметил тебя. Трус ударил снова. Ребл, Листар, смотрите на того, кто меж вами. Я налечу на него, он сбежит!
Варез промолчал, сам ощущая, как быстро проходит миг рыцарской смелости. Ни Ребл, ни Листар не могут на него рассчитывать, они только что это осознали. Он едва слышно сказал Реблу: — Взломай женский склад. Пусть вооружаются.
Улыбка Ребла была жесткой и холодной. — А ты что сделаешь? Сдержишь тут всех?
— Может, он не сдержит. Я сдержу, — заявил Листар. — Сегодня день правосудия. Дай мне предстать пред ним, пусть всё окончится. — Он глянул на Вареза. — Знаю, ты давно ненавидел Ганза. Язык всегда доводил его до неприятностей. Но стоять тут, Варез? На тебя не похоже.
Листар говорил правду, и Варез не нашелся с ответом.
Дружок Ганза подбирался ближе, за ним шагали другие.
Варез надеялся, что мужчины вспомнят о былых обидах. Взрыв насилия, способный их отвлечь… акты мщения, вот как он поступил с Ганзом. Вместо этого его поступок сплотил всех. Ошибка, и она может стоить ему жизни. «Кайло меж лопаток. Когда я побегу».
С удивлением взглянув на Листара, Ребл отошел.
Друзья Ганза захохотали: — Разорвался строй смельчаков!
Вареза охватывал жар даже на таком холодном ветру. Привычный огонь кипел, плавя внутренности. Он знал, что лицо горит от стыда. Сердце заколотилось, ноги ослабли. Громкий треск заставил всех вздрогнуть: позади заскрипела, отворяясь, дверь склада.
— Дерьмо, — ругнулся кто-то. — Опоздали. Ну, Варез, ты заплатишь. Вали его, Меррек. Что ж, опаснее охота — слаще добыча.
Мужчины засмеялись.
Варез повернулся к Листару. — Значит, не сегодня день твоего суда.
Листар улыбнулся и отступил. — Тогда в следующий раз. Ну, тебе пора убегать.
Меррек подскочил к Варезу. — Ты убил многих из-за спины. За долгие годы. Стой смирно, кролик. — Он поднял лопату.
Варез напрягся, нутряной ужас сдавил горло. Он решил бросить лопату и сбежать.
Сочный удар, и Меррек замер, глядя на угодившую в середину груди стрелу.
Кто-то закричал.
Меррек осел на землю, на лице его неверие уступало место предсмертной муке.
Стражники спускались с гребня впадины, у ворот стояла дюжина солдат. С их стороны раздался тонкий стонущий звук.
Варез знал этот звук. Очень хорошо знал. Он отскочил, роняя лопату.
* * *
— Это бесчестно, — заявил Селтин Риггандас, сверкая глазами на Галара Бареса. — Таким трусливым убийством при помощи охотничьей стрелы мы ознаменуем возрождение Легиона Хастов?
«Бесчестие. Вот так слово. Сухое как трут, нужен лишь намек на искру для пожара горячей и ослепительной ярости. Бесчестие. Кол пришпилил нас к земле, поглядите на нас. Ты, Хунн Раал с отравленным вином, и я — оба извиваемся на месте». Галар Барес стянул перчатки и бережно сложил, прежде чем засунуть за пояс. — Квартирмейстер, иногда даже честь должна уступать место точному расчету.
Выражение лица Селтина не изменилось. — Точный расчет? Вы слишком долго ждали, прежде чем вмешаться.
Оставив квартирмейстера без внимания, Галар поглядел в небо. Холодное синее небо, ни облачка, отчего свод видится таким далеким. «Нам кажется, что небо съежилось от наших поступков. Бросьте переживать — слишком мелки наши драмы». Он обернулся к надзирателю ямы. — Расскажите об этих троих.
Пожилой мужчина покачал головой. — Если вы решили счесть их достойными, то зря, сир. Нет, капитан, это дело обречено с самого начала. Здесь ни один не достоин щедрости лорда Хенаральда. Они здесь не без веских причин, все до одного.
Галар Барес вздохнул. Те же причитания, те же унылые уверения он выслушал от надзирателей двух других тюремных рудников. — Простите меня, но перейдем к троим мужчинам, решившим защищать женщин.
Надзиратель колебался, сражаясь с некоей неохотой, словно в подробностях, от него ожидаемых, надежда может умереть множеством смертей. Галар на миг ощутил к мужчине симпатию, но не столь сильную, чтобы помешать его задачам. Ему уже хотелось повторить приказ с железом в голосе, когда надзиратель заговорил: — Тощий, которому хватило ума взломать склад и дать женщинам оружие, его звать Реблом.
— Дальше.
— Полагаю, он вполне храбр. Но, капитан, Ребл — раб бешеного нрава. Вечно ходит по краю пропасти и бросается в нее при малейшем неуважении.
«Теперь неуважение. Похоже, нам в Куральд Галайне остался один язык». — Значит, Ребл. Второй?
— Листар, этот был обидчиком слабых. Только слабые здесь давно умерли. Скажу вам, его выход меня удивил. Его обвинили по показаниям семьи убитой жены. Обвинили, судили и приговорили. Никто не отрицал очевидного, меньше всего сам Листар.
— Признал вину?
— Вообще ничего не сказал и до сих пор молчит насчет своего дела. — Надзиратель помешкал. — Склонен думать, вина сковала ему язык. Капитан, не воображайте в молчании Листара какую-то тайную добродетель. Не ищите ничего достойного, никакого воздаяния — не здесь, не среди этих мужчин и женщин.
— Теперь широкоплечий.
— Самый худший изо всех, — хмуро взглянул на Галара надзиратель. Помолчал и добавил: — Солдат Легиона, но его трусость в бою видели все.
— Легиона? Какого Легиона?
Надзиратель скривился. — Вы его не узнали? Я думал, вы просто играете. Это Варез, прежде из Дома Хаст.
Галар Барес вгляделся вниз. Не сразу удалось ему отыскать Вареза. Потом он заметил его сидящим на краю поилки для волов, руки на бедрах, смотрит во двор, где стража разделяет мужчин и женщин. Пусть кирки и лопаты привычны рукам заключенных, ни один не оказался столь глуп, чтобы напасть на стражников в доспехах и с копьями. — Изменился, — сказал капитан.
— Нет, — ответил надзиратель. — Не изменился.
«Воздаяние… ах, надзиратель, но что еще я могу предложить? Какую еще монету, кроме дикой свободы, можно дать дуракам, испортившим свои жизни? Слово не должно звучать столь горько. Желание не должно идти по столь суровой тропе, соединяющей былое и грядущее». Мысли задержались в голове, словно стяг высоко взнесенный, бросающий вызов врагу на другой стороне долины. «Но у бесчестия свой стяг, запачканное знамя укоризн. Враги ли они? Но посмотрите на любую гражданскую войну. Противники идут параллельными курсами, упорно держась выбранных путей к выбранному будущему. Прежде чем столкнуться на поле брани, им нужно столкнуться умами. Аргументы, доказательства правоты выведут нас всего лишь к отчаянной потребности воздаяния.
И окончится день. Но этим пленникам, преступникам я могу предложить лишь путь назад, по тропе, оставшейся за спиной. Распутывание деяний, пересмотр судеб».
Задание его требует долгих одиноких размышлений. Но нельзя допускать и тени сомнений, понимал он. Неподходящее время. Неподходящая компания. — Сержант Беврас, возьмите еще двоих и заберите Листара, Ребла и Вареза.
— Вареза, сир?
— Вареза, — подтвердил Галар Барес. — Надзиратель, если не возражаете, я воспользуюсь вашей конторой у ворот.
Мужчина пожал плечами: — Контора. Похоже, нет у меня больше ни конторы, ни должности. Правильно я понимаю? В мои лета, капитан, будущее сужается до единой дороги, и она пропадает в неизвестности. Мы идем, глядя на туман впереди… но ни сила воли смертного, ни желание не могут остановить шаги.
— Лорд Хенаральд не оставит вас, сир.
— Я тоже должен буду надеть плачущие доспехи мертвого солдата? Взять воющий меч? Не мой путь, капитан.
— Уверен, надзиратель, вам предложат выбор из множества должностей.
— Они могли меня убить, знаете ли, — сказал мужчина, кивая вниз, на заключенных. — Тысячу раз. Слишком долго я был лицом их вины, лицом, в которое им стыдно взглянуть до самой смерти.
— Воображаю. Я не так глуп, чтобы думать иначе. Но, сир, чтобы стать солдатом Хастов, нужны не только меч и доспехи.
— Они не станут сражаться за королевство.
— Тут я должен согласиться, — сказал, скрестив руки на груди, Селтин Риггандас.
— Если вы двое окажетесь правы, — заметил Галар, — вы, надзиратель, скоро получите должность назад. А эти мужчины и женщины получат назад свои бараки. А вы, квартирмейстер, сможете охранять полные склады, и никто не придет с запросом на выдачу.
Смех Селтина был тихим и не особо грубым. — Вы описываете рай чинуши, капитан.
Через миг фыркнул и надзиратель. — Моя работа — сплошное удовольствие.
Галар Барес выдавил улыбку, хлопнул мужчину по плечу. — В грядущем какую работу вы предпочли бы: свою или мою?
Надзиратель покачал головой. — Капитан, контора свободна.
* * *
Варез стоял и ждал троих солдат — Хастов. Они уже забрали Листара и Ребла, и знакомцы его не выглядели довольными. Слухи подтвердились: солдаты Хастова Легиона носили пластинчатые доспехи того же черного железа, что и мечи у поясов, и чем ближе они подходили, тем громче делался шепот, как будто собиралась и спорила толпа. Варезу показалось, что он услышал смех.
— Иди с нами, — велел сержант.
— Предпочитаю шахты. Попросите капитана, пусть этот день будет похож на прежние. Для меня. В скале еще есть что добывать.
Сержант с трудом пытался избавиться от гримасы отвращения. Он был молодым, но не слишком молодым, чтобы презирать. — Яма закрыта. Сохрани слова для капитана. — Он махнул рукой и двинулся назад. Солдаты толкнули Вареза за ним. Заключенный пристроился вслед Реблу и Листару.
— Что за игры? — заговорил Ребл. — Если они пришли за тобой, я могу понять. Удивительно, что тебя не казнили на поле боя. Но чего им нужно от нас?
У Вареза были некоторые соображения. И, если эти идеи близки к истине, ему нет места в компании этих двоих. — Мой меч помешал, — сказал он.
— Чего?
— На поле. Когда они попробовали отнять у меня оружие и казнить. Мой меч пытался убить их.
— Так это правда, — вздохнул Листар. — Оружие живое.
— В конце концов, — пояснил Варез, — я согласился его отдать. Но уже прибыла командир, и меня послали в ее шатер. В кандалах. Она была пьяна… победой, — добавил он.
— Сочла шахты милостью? — удивленно спросил Ребл.
— Нет. Может быть. Я не понимаю ее мыслей.
Он знал, что солдаты прислушиваются к разговору. Впрочем, вопросов они не задавали.
Группа дошла до насыпи и начала подъем. Капитан разместил там отряд легионеров, надзиратель стоял в стороне, будто забытый. Варез встретился с ним взглядом; мужчина покачал головой.
«Что же, меня казнят? Нас троих выбрали, но ради разных целей. Похоже, их назначение я понял? А моя? Да, девять лет — долгая кара, при любом здравом размышлении».
Он ощутил возвращение ужаса, знакомого, как друг-предатель. Страх бормотал запоздалые угрозы, питал воображение. Насмехался над его тупостью.
«Нужно было оставить безоружных женщин их судьбе. Но Ганз любил плевать в отверстие шахты, целя в меня и в поилку. Такого я не забываю».
Они прошли утыканные бритвенно-острыми лезвиями ворота. В помещении сразу за воротами, была открыта дверь. Сержант остановил группу. — Капитан желает говорить с каждым из вас. Наедине. — Он указал на Листара. — Ты первый.
— Почему в таком порядке? — зарычал Ребл.
— Ни почему, — сказал сержант, заводя Листара в коридор.
Двое солдат отошли в сторону и завели тихий разговор, иногда бросая взгляды на Вареза. Он заметил, что у женщины висит за спиной охотничий лук. «Последний поцелуй Меррека».
— У тебя слишком много друзей, — буркнул Ребл, дергая себя за пальцы так, что щелкали фаланги. Он делал это в особом порядке, и Варезу никак не удавалось разгадать смысл привычки. Вновь он прикусил продиктованный любопытством вопрос на губах. Насколько можно понять, это код терпения его приятеля, но очень уж ненадежный.
— До тебя, — ответил он, — я знал лишь одного.
Ребл глянул темными, полусумасшедшими глазами. — Тот меч?
— Ты разгадал тайну.
— Но ты никогда не видел во мне достаточно металла, чтобы исповедаться.
— Возможно, я успел выучить урок.
Ребл крякнул и кивнул. — У меня было много друзей. Как иначе. Лучше друг, чем враг, верно?
— Сожаления лежат позади тебя, Ребл, как и тела убитых в гневе. Но когда гнев обуздан, ты вполне достойный друг.
— Думаешь? Сомневаюсь, что похвала от тебя почетна, Варез. Может, потому мы и подружились.