Так Борис подумал. Ответить же, разумеется, хотел иначе – в этом у Бориса был большой опыт, – но не успел.
– Ты с ней переспал! – догадалась Виталина.
– Естественно, переспал, – пожал плечами Борис. – Я ведь вернулся домой после довольно долгого отсутствия, она ждала, и мы… В общем, мы пока не расстались.
– Но ты обещал! – на её глазах выступили слёзы.
– Я не мог из аэропорта отправиться в гостиницу ради того, чтобы сделать тебе приятно. В конце концов, у меня есть дом…
– Но ты обещал!
– Гм…
Вот и думай теперь: то ли девочка действительно настолько наивна, то ли поездка в Париж снесла ей крышу, заставив вообразить то, чего нет и никогда не будет. До сегодняшнего разговора Виталина беспрекословно принимала правила игры «начальник-секретарша» и довольствовалась обещаниями, которые никто никогда не выполняет. Но теперь в ней что-то изменилось…
«Придётся уволить, – подумал Борис, с нежной улыбкой глядя на подругу. – Но она способна устроить скандал… Видимо, надо будет заплатить…»
Но не сейчас, потом… А сейчас Борис не мог не отметить, что Виталина выглядит гораздо лучше, чем при расставании в аэропорту: глаза блестят, влажные губы чуть приоткрыты, и даже кожа, кажется, слегка светится. Девушка привела себя в порядок и продемонстрировала любовнику все те козыри, которые некогда привлекли его внимание. Даже надела под белую блузку чёрный бюстгальтер, знала, что Борису нравится это сочетание, а Ксана никогда так не одевается. И сейчас Борис нет-нет, да бросал взгляд под полупрозрачную ткань, подмечая небольшие полушария, уютно устроившиеся в чёрном кружеве.
И потирал после этого подбородок.
Это обстоятельство, а точнее – два обстоятельства, мешали Борису повести себя с Виталиной так, как следовало: использовать наработанный за годы опыт и закончить глупый разговор конкретным решением. Эти обстоятельства заставляли Бориса вспоминать о том, что с Ксаной у него получилось лишь благодаря голубой пилюле, а горячая Виталина не оставляет равнодушным даже за столиком кафе.
К тому же они встретились неподалёку от её дома, в том самом заведении, где начался их роман: шёл дождь, он подвёз Виталину с работы, они забежали выпить по чашке кофе, разговорились и оказались у неё.
В кровати.
Сегодня дождя не обещали, но времени у них было полно – ведь на работу только в понедельник…
– Подвезёшь меня до дома? – негромко спросила девушка, и Борис понял, что она тоже вспомнила тот день. – Подвезёшь?
В ответ он медленно накрыл её руку ладонью.
– Подвезу.
Виталина улыбнулась.
* * *
– Сегодня вечером? – переспросила Ксана, медленно идя по тротуару. – Нет, Герман, боюсь, сегодня не получится.
– Ты занята?
– Увы, да.
Она ожидала вопроса: «Чем?», но Герман тактично промолчал, не дав повода усомниться в своём воспитании. Выдержал паузу, показывая, что рассчитывал на иной ответ, и негромко продолжил:
– А если я скажу, что готов задать один очень важный вопрос?
И у Ксаны закружилась голова. Так сильно, что пришлось остановиться и перевести дыхание. Так сильно, что стало трудно стоять. Так сильно, что стало понятно – это счастье.
Всё будет хорошо.
Она знала, какой вопрос прозвучит, и не сомневалась, какой ответ даст.
Всё будет хорошо.
Мир, такой злой и чёрный три дня назад, улыбнулся и ободряюще кивнул…
Всё будет хорошо.
Лучший на свете мужчина встанет на одно колено и возьмёт её за руку. Ксана представила горящие глаза Германа, почувствовала тепло его ладони, и у неё предательски защипало в носу.
Завтра она станет счастливой.
Завтра, потому что сегодня нужно уладить кое-какие дела.
– Ксана? – осторожно спросил Герман, которому не понравилась затянувшаяся пауза.
– Договоримся так, – произнесла женщина, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Закажи столик на завтра в том ресторане, где мы были в первый раз. Встретимся в семь вечера, и ты задашь вопрос.
Герман догадался, что она планирует делать сегодня, поэтому спорить не стал.
– Я буду с нетерпением ждать завтрашнего вечера, Ксана, с огромным нетерпением.
– Я тоже.
– Ты сделаешь меня самым счастливым человеком на планете.
Женщина улыбнулась и отключила телефон.
Завтра Герман попросит её руки, она ответит согласием, и в её жизни начнётся новый и, возможно, счастливый этап. А возможно – самый счастливый.
«Ты знаешь Германа всего два дня», – негромко напомнила вторая, холодная Ксана.
«Тебя тоже».
«Я – это ты».
«Два дня», – с напором повторила Ксана.
«Зачем ты так говоришь?», помолчав, спросила Ксана. «А зачем ты так сказала о Германе?»
«Я ему не верю».
«А я – тебе».
«Я – это ты. Веришь ты в это или нет, принимаешь или нет, нравится тебе или нет, но я – это ты. Я – отражение тебя в тебе. Я – твоё горе и твоя боль. Я – тьма, которую ты собрала с поверхности реки – она была твоей… нашей. Ту тьму нам подарил Борис».
«Не напоминай о нём!»
«Как ты с ним поступишь?»
Ксана замедлила ход и задумалась.
Она хотела убить подлеца. Она хотела его унизить. Но сейчас она хотела просто выгнать Бориса из своей жизни. Просто выгнать, без обид и скандалов – навсегда.
«Мне кажется, сегодня удачное время, чтобы его бросить, – улыбнулась холодному отражению Ксана. – Ночь была восхитительной, он без ума от моих умений и новой фигуры, он снова влюбился, и ему будет больно слышать, что я ухожу к другому мужчине. Который сильнее его во всех смыслах».
«Неплохая идея», – негромко одобрила холодная.
Ответить Ксана не успела: в трёх шагах впереди распахнулась дверь небольшого кафе и одновременно послышался знакомый голос. До боли знакомый. Ещё через секунду женщина увидела знакомую мужскую фигуру в знакомой одежде и встала как вкопанная. Ошарашенная и вновь опустевшая. Безжизненно глядя на то, как Борис приобнимает белокурую девушку за талию, что-то шепчет ей на ухо и смеётся… Они смеются. Они вместе.
Они вместе…
К счастью, из кафе любовники свернули налево и не заметили застывшую Ксану.
А может – к несчастью…
Они прошли по улице и скрылись во дворе.
Пошедшая за ними Ксана остановилась, прислонилась к стене дома и покачала головой, пытаясь отогнать страшное видение. Её глаза застилали злые слёзы, а перед глазами… поверх слёз или за ними… сначала расплывчато, а затем всё более и более чётко, Ксана увидела происходящее в квартире. Как будто стояла в углу комнаты, невидимая и всевидящая. Постепенно наполняющаяся Тьмой страшной обиды.
Ксана смотрела, как Борис срывает с Виталины блузку, а она расстёгивает ему брюки. Слышала шёпот:
– Вита, ты не представляешь, как я по тебе соскучился.
И её ответ:
– Мы не виделись всего день.
– Целый день! Целый!!
Борис целовал подружку с такой страстью, что Ксана едва не взвыла от ярости и обиды. Едва сдержалась, чтобы не расцарапать себе лицо, чтобы не сломать о стену ногти. До крови… До солёной крови…
Борис не просто изменял – он был по уши влюблён в Виталину и только посмеётся, услышав, что Ксана уходит.
Она ощутила полнейшее бессилие.
Она ничего не могла сделать.
Только смотреть, страдать, чернеть и трястись от ненависти и злобы. От сдавливающей душу обиды. От унижения…
– Вижу, тебе не хватило подруги, – промурлыкала Виталина, лаская Бориса рукой.
– У неё нет того, что есть у тебя, – ответил мужчина. Ксана закусила губу.
– Чего же?
– Твоей красоты… твоего огня…
– Ты меня хочешь?
Дальше Ксана слушать не стала. Стряхнула видение, не сумев избавиться от принесённой им тьмы, набрала номер Гаапа и отрывисто, не здороваясь и не представляясь, бросила:
– Нужно встретиться.
* * *
Она ожидала, что окажется в старинном и мрачном особняке, возможно – в подвале, а сам особняк скорее всего будет с колоннами и скорее всего – за городом, но присланные Гаапом «сотрудники» отвезли Ксану в Оружейный переулок, к высокому, массивному дому, нависшему над Садовым угрожающей скалой стекла и бетона. И не ошиблась молодая женщина лишь в том, что встреча состоялась в подвале. Можно даже сказать – в подвале подвалов. Чёрный «Мерседес», в котором были тонированы даже фары, въехал в подземный паркинг, молчаливые «сотрудники» проводили Ксану к лифту, но тот отправился не вверх, а вниз, и опускался довольно долго. А когда дверцы раскрылись, разойдясь в разные стороны, женщина увидела гигантский подземный зал, выложенный крупным серым камнем, с высоким сводчатым потолком, галереей, идущей примерно в трёх метрах от пола, и алтарём у дальней стороны. Стены украшали барельефы, на которые Ксана поначалу не обратила внимания – она искала взглядом Гаапа, – и лишь потом сообразила, что в украшении зала использовались сцены казней, пыток и свального греха. Ничего более. Только они, в исключительно разных вариациях. Причём иногда пытки и соития присутствовали на барельефе одновременно, а иногда соитие и было пыткой… Например – с драконом…
Сам Гаап обнаружился у алтаря, облачённый в длинную коричневую рясу с очень широким воротом. Подойдя ближе, Ксана поняла, что ряса сделана из грубой ткани, а подпоясывался Гаап простой верёвкой. Он сидел у стены, на каменной скамье и держал в руке оловянный кубок с водой. На появление женщины не среагировал: не поднялся, не поздоровался.
– Я пришла принести клятву, – произнесла она, глядя на Гаапа в упор.
Тот улыбнулся, смягчив черты ястребиного лица, но не повернул головы.
– Клятву, – повторила женщина.
И опять никакой реакции.
Ксана немного подождала, недоумевая, а затем уточнила:
– Я хочу принести вам клятву, баал Гаап.
И вот тогда мужчина ответил – скрипучим голосом:
– Не только её.
– Вы хотите большего?
– Клятва – это всегда большее, – он поднялся и сделал несколько маленьких шагов вдоль стены, оставив кубок на скамье. – Клятва – это не только слова, Ксана, клятва – это покорность.
– Я понимаю, баал Гаап.
– Уверена?
До сих пор в ней говорили лютый гнев, яростная обида и жуткое унижение. До сих пор она не думала, а просто шла туда, где сможет отыскать не утешение, но месть. Ксана жаждала крови и лишь сейчас вспомнила, что всё на свете требует платы.
– Что означает покорность?
– Ты хочешь подумать ещё, или мы начинаем церемонию?
И женщина поняла, что ей предоставлен последний шанс остановиться. Самый последний. Клятва сделает её другой, отвратит от жизни, которую она вела, и подарит новый мир. Ещё не познанный, но уже пугающий. Однако сейчас это обстоятельство не имело значения, потому что Ксана знала – клятва сделает её сильной и позволит расплатиться за пережитое.
– Я принесу клятву, чего бы мне это ни стоило, – твёрдо сказала женщина. – Мне нужна сила.
– Она туманит голову, да? – прищурился Гаап.
– Скорее, делает ясной.
– Сила позволяет добиться многого, но действительно ли ты готова заплатить любую цену за обретение возможности достичь любой цели?
– Что значит – любую цену?
– Ту, которую я назову. Ту, которую потребует с тебя Ша за разрешение пить из нескончаемого источника…
– Я уже брала силу!
– Но отказывалась меняться…
– Эта сука сопротивляется! – неожиданно выкрикнула Ксана, и Гаап рассмеялся.
– Такой ты мне нравишься больше, моя прекрасная ведьма, гораздо больше.
«Надо остановиться! – простонала про себя Ксана. – Герман…»
Но обида туманила голову и удесятеряла силу холодной Ксаны. У которой раздувались ноздри от жажды крови, которая чуяла разлитую вокруг силу и стремилась к ней, для которой любая цена не значила ничего…
– Дай мне силу, Гаап, – прошептала она. – И прими мою покорность!
А силы здесь полно – сила тёмной и необыкновенно мощной энергии Ша. Сила клубилась в углах, скользила по стенам, обрамляя ужасающие барельефы резкими тенями, ласкала ноги Ксаны и поднималась чуть выше, вызывая сладкое предвкушение.
– Прими мою покорность…
Баал резко обернулся и приблизился так, что их глаза разделяло не более двадцати сантиметров. Приблизился и вцепился ей в плечо крепкими, жёсткими пальцами.
– Скажи, что ты хочешь!
– Я хочу…
– Скажи, что мечтаешь о могуществе Тьмы!
– Я мечтаю…
– Скажи, что жаждешь Зла…
«Остановись!»
Но другая, новая Ксана не среагировала на отчаянный возглас Ксаны прежней.
– Я жажду, баал, – прошептала она, преданно глядя в ястребиное лицо. Плечо пронзала боль. – Прими мою покорность, умоляю.
– Раздевайся.
Гаап не отвернулся, но Ксане было всё равно. Она чуть улыбнулась, выпрямилась, спокойно расстегнула и сбросила на пол платье, скинула туфли, поставила левую ногу на скамью и сняла чулок, затем обнажила правую ногу и лишь после этого избавилась от трусиков.
– Раньше ты носила лифчики, – заметил Гаап.
– С недавних пор я могу вновь обходиться без них, – усмехнулась в ответ Ксана и чуть качнула грудью. – Она поднялась.
– Хорошо быть ведьмой?
– Мне нравится.
– Тогда выпей.
Он указал на чашу, что оставил на скамье, но сейчас в ней была не вода.
– Это кровь?
– Ещё нет, – покачал головой Гаап. – Это Тьма и твоё Зло, женщина. Чернота Отражения и горе, которое стало ненавистью. Это твоё желание стать новой и обрести силу. Это прокисшее вино, выдавленное из отравленного винограда. Это яд, которым пропитается твоя жизнь…
Он поднёс чашу к её губам, и Ксану передёрнуло от резкого, отвратительного запаха гниения.
– Это смерть, которую ты принесёшь в мир…
Ксана сделала глоток. В голове зашумело.
– …жестокость, которая станет твоей сутью…
Второй глоток дался труднее, внутри начались болезненные спазмы, зато голос первой Ксаны окончательно затих.
– …твоя покорность принять из моих рук всё, что угодно!
Третий глоток получился самым кошмарным. В нём появился привкус всех смертных грехов, и, сделав его, Ксана решила, что умерла. Проклятая жидкость растеклась по телу раскалённой лавой, сжигая всё, что было Ксаной. Не убивала – в пылающем внутри огне Ксана чувствовала новую себя и дикую, необузданную силу. Чарующую силу, обещающую невозможное могущество. Свою силу.
– Что дальше? – пролепетала она, с трудом ворочая языком.
– Дальше золото с раскалённой бронзой.
– Я должна его съесть?
– Ты должна его стерпеть.
Из маленькой дверцы вышли и приблизились женщины в чёрных одеяниях, оставляющих открытыми лишь руки и глаза. Первая несла тигель, в котором пузырилась золотая масса, в руке второй Ксана увидела стилус, больше похожий на стилет.
– Ты готова?
– Да.
Стилус погрузился в тигель, женщина чуть помедлила, позволяя Ксане «насладиться» видом расплавленного металла, а затем прочертила на её плече первую линию.
Если бы не лава, которая жгла Ксану изнутри, она ни за что не вынесла бы пытки. Раскалённое золото резануло по коже. Потом ещё! И ещё! Невыносимая боль требовала выхода, хотелось кричать, но Ксана удержалась. Сжала пальцы в кулаки, заскрипела зубами, прокусила губу, но удержалась и дождалась окончания церемонии, больше похожей на экзекуцию. Получила печать на левое плечо.
А дальше…
– Выпей вина. – Гаап вновь поднёс к губам Ксаны чашу, но на сей раз в ней оказалось плотное, терпкое и очень вкусное красное. – Тебе нужны силы.
– Для чего? – едва слышно спросила женщина.
Она едва стояла на ногах.
– Остался заключительный этап церемонии.
– Какой?
– Кровь.
– Я должна скрепить наш договор кровью?
– Да.
– Хорошо.
– Но не своей.
«Сотрудники» ввели в зал обнажённого Германа.
А Ксана даже не вскрикнула. Не смогла. Окаменела, увидев мужчину, и лишь через минуту, не меньше, сумела прошептать:
– Это жестоко.
– А я тебя не в детский театр нанимаю, – спокойно ответил Гаап.
Герман изумлённо смотрел на женщину, но молчал. Хотел что-то сказать, Ксана видела артикуляцию, но молчал – баал отнял у него голос.
Оставил только взгляд…
– Я могу отказаться? – прошептала Ксана. Та, которую ещё не сожгла раскалённая лава.
– Можешь.
– И что будет?
– Ты уйдёшь, – неожиданно для женщины ответил Гаап.
– Просто уйду?
– И будешь до конца жизни носить мою Печать, – усмехнулся баал. – И будешь плакать по ночам, вспоминая прикосновение к силе. И перережешь себе вены, меньше чем через неделю.
– Ты не можешь так поступить со мной. – Ксана смотрела на Германа, и из её прекрасных глаз текли крупные слёзы. В которых отражалась её любовь.
– Я уже так поступил с тобой.
– Пожалуйста…
– Я сделал всё, что мог – он молчит, – Гаап кивнул на мужчину. – Но можно вернуть ему голос…
– Нет! Не надо, пожалуйста, только не это!
– Согласен… – Баал нежно провёл рукой по полной груди Ксаны, задержался, чуть сдавил сосок, а потом потянул его на себя. Герман смотрел на парочку с яростью. – Ты можешь уйти, Ксана, но он останется в любом случае. Он – твоя плата за возможность обрести силу или за возможность уйти. Ты сделаешь выбор, плата будет взята. – Гаап поцеловал женщину в плечо. И вложил ей в руку кинжал. – Не ошибись.