Сформировалась стройная система центральных ведомств. Их тогда называли «избами» («Помесная изба», «Челобитенная изба», «Розбойная изба»), или приказами. Умножилось количество «приказных людей» (грамотных профессиональных чиновников) – дьяков и подьячих.
В 1550 г. вступил в силу новый Судебник, заменивший своего «предшественника» – маленький Судебник 1497 г.: тот содержал целый ряд устаревших за полстолетия норм. Новый свод общерусских законов оказался гораздо больше по объему. Он является аналогом современного уголовно-процессуального кодекса, но помимо этого содержит ряд важных норм по другим отраслям права. Многие области Московского государства получили территориальные своды законов – «уставные грамоты». Приказные органы того времени работали в соответствии со специальными инструкциями, по значению и составу своему соответствующими современным профильным «кодексам». Известен, например, подобного рода документ, специально разработанный для Разбойного приказа. Он представляет собой аналог значительной части уголовного кодекса в современном понимании.
Церковь, ведомая св. Макарием, создала Великие Минеи Четьи, т. е. тот самый общерусский пантеон святых, а на соборе 1551 г. одобрила «Стоглав» – важнейший универсальный сборник, содержащий юридические, нравственные, вероисповедные и административные нормы. В нем же декларировалось исключительно важное для истории русского просвещения решение учредить по городам «книжные училища». На протяжении нескольких десятилетий московские митрополиты вели с правительственными кругами полемику о церковном землевладении. Государство всячески стремилось ограничить его, а еще того лучше – реквизировать владения архиерейских домов и монашеских обителей. Напротив, Церковь желала сохранить и преумножить свое достояние. В 1551 г. удалось прийти к приемлемому компромиссу: выходу поместий и вотчин из «службы» в пользу монастырей и архиереев были поставлены жесткие ограничения. В честь казанской победы 1552 г. был воздвигнут великолепный Покровский собор, более известный нашим современникам как храм Василия Блаженного.
Это была великая по объему работа, и она была выполнена в необычайно короткий срок. Всего-то за десятилетие! Ко второй половине 50-х гг. XVI столетия главное реформаторам удалось завершить. Административно-политическая структура державы обрела черты устойчивости и здравой унификации.
Можно сказать, при Иване III Старая Русь очищалась в плавильном горне, вытекая оттуда чистым металлом России, а при Иване IV Россия отливалась в конкретные формы государственного бытия.
В марте 1553 г. царь слег с тяжелой болезнью, от которой не чаял оправиться. Он пишет завещание и велит привести к присяге царевичу Дмитрию Ивановичу бояр, а также князя Владимира Андреевича Старицкого. Большинство не изъявило воли к сопротивлению, некоторые сказались хворыми, но Старицкие не торопились повиноваться. Некоторые вельможи (кн. Д.Ф. Палецкий, кн. Д.И. Курлятев, казначей Н.А. Фуников-Карцов) начали с ними переговоры, в которых явственно звучало предположение, что новым государем будет не малолетний Дмитрий Иванович, а Владимир Андреевич. Сильвестр также пытался помочь Старицким. Князь И.М. Шуйский, а также окольничий Ф.Г. Адашев затеяли настоящий скандал. «И бысть мятеж велик и шум, и речи многия в всех боярех, а не хотят пеленочнику служити». Сторонники и противники принятия присяги «бранились жестоко». Оказалось, что противников принесения присяги мальчику не столь уж мало… Сам царь с ложа болезни принялся воодушевлять верных ему людей. Оробевшим Захарьиным-Юрьевым, прямой родне царевича Дмитрия, он бросил: «А вы… чего испужались? Али чаете, бояре вас пощадят? вы от бояр первые мертвецы будете! и вы бы за сына моего и за матерь его умерли, а жены моей на поругание бояром не отдали!» Князя Владимира Андреевича пришлось принуждать к целованию креста, угрожая применением силы…
В конце концов, государь выздоровел, и вопрос о присяге на верность маленькому Дмитрию потерял актуальность. Но «боярский мятеж» показал Ивану Васильевичу в очередной раз, сколь зыбко его положение и сколь мало у него возможностей в случае скорой кончины обеспечить достойную судьбу своей семье. От него отошли доверенные люди, знать вновь принялась прикидывать, как бы переделить власть в отсутствие сильного монарха. Казалось бы, мощная партия сторонников царя позволяла ему питать добрую надежду на будущее. Но как знать, не была ли верность этих людей знаком тонкого расчета: ведь у Старицких были свои приоритеты, и не всем при их владычестве достался бы чаемый кус. А попечение о благе очередного царя-мальчика давало богатые возможности… Запахло вторым изданием «Шуйского царства». Та же Избранная рада не проявила особенной лояльности, скорее, напротив. И, видимо, царь не очень понимал, как ему дальше строить отношения с аристократическими «столпами державы», с Боярской думой…
Вскоре после событий, связанных с болезнью Ивана Васильевича, государь отправляется в длительную поездку по обителям, где получает разного рода советы от церковных деятелей, обладавших незаурядным духовным авторитетом. Среди них – св. Максим Грек (Михаил Триволис) и видный иосифлянин Вассиан Топорков, лишившийся архиерейской кафедры в годы «Шуйского царства». Князь А.М. Курбский впоследствии прокомментировал эту встречу последними словами, назвав Вассиана Топоркова «сыном дьявола» и обвинив его в дурных советах, поданных царю; с точки зрения беглого князя, именно они разрушили взаимопонимание Ивана Васильевича и Избранной рады. Разумеется, Андрей Михайлович, как и многие аристократы того времени, склонялся к нестяжательскому лагерю русской Церкви. Еще бы! Домовитые сторонники св. Иосифа Волоцкого стерегли пуще глаза колоссальные земельные угодья Церкви – лакомый кус для знати! – в то время как нестяжатели готовы были с ними расстаться. Конечно, Курбский и не мог иначе отнестись к рекомендациям, поданным государю в духе укрепления его, монаршей, власти. За счет кого ее можно укрепить? Только за счет той же служилой аристократии, не очень-то допускавшей царя к делам правления. Влияние на Ивана Васильевича стяжателей (хотя бы того же Вассиана Топоркова), неуютно чувствовавших себя рядом с боярской вольницей, весьма возможно. В те годы их поддержка могла воодушевлять царя.
На протяжении второй половины 1540-х – середины 1550-х гг. наша аристократия сделала немало полезного для страны. Низкий ей поклон. Но и возжелала увековечить правящее свое положение на веки вечные, а это уже не требовалось никому, кроме нее самой. Рано или поздно подобное положение дел должно было привести к очередному острому конфликту с государем. Так и вышло – когда стали обсуждаться перспективы активной внешней политики. Иван Васильевич вошел в противоречие с прежними своими ближайшими советниками и настоял на своем. Какие рычаги он при этом использовал, не вполне понятно. Возможно, создал партию своих сторонников из числа аристократов, одобрявших курс на активизацию усилий в западном направлении. Во второй половине 50-х гг. XVI столетия, в связи с подготовкой и началом Ливонской войны, он выходит из-под контроля аристократического правительства, преодолевает авторитет Избранной рады и начинает проводить достаточно самостоятельный курс. Несколько лет спустя прежние лидеры Избранной рады оказываются в опале и сходят с арены большой политики.
Воля царя, прежде стесненная, теперь освобождается от ограничений и стремится к самовластию.
Отношения государя Ивана Васильевича с верхушкой военно-служилого класса никогда на протяжении всего периода его правления не были идиллическими. До середины 1540-х гг. он вообще немного значил в делах правления – по малолетству и неискушенности. Конец 1540-х – 1550-е – время неустойчивого, но очень плодотворного для всей страны компромисса. Аристократы кое-чем поступились в пользу царя и кое в чем договорились между собой. Политические и материальные приоритеты у старомосковской знати за все это время ничуть не изменились, память разнузданных лет «Шуйского царства» была свежа и грозила рецидивом – при первом же удобном случае. Государь научился сдерживать свой крайне эмоциональный, своевольный и бурный характер, возжелал потрудиться на благо державы, однако особенного тепла в его общении со знатью увидеть невозможно… Видимо, очень большую роль играл авторитет Церкви. Именно он был скрепляющим материалом для всей этой конструкции, пребывавшей в динамическом равновесии. За многими реформами – прямо или косвенно – видится подвижническая фигура св. Макария. Видимо, его пастырское рвение сыграло роль главного фактора, сдерживавшего страсти и направлявшего хаотические выплески молодой нации в русло правильного общественного строительства. В первой половине 1560-х прежние деятели, составлявшие «буферную» группу Избранной рады уходят в тень, государь стремится усилить свою власть, и успехи первых лет войны за Ливонию как будто способствуют этому… Но именно в те годы происходит несколько событий, пошатнувших Русский дом, до тех пор стоявший крепко волей Божьей и стараниями св. Макария. Во-первых, умирает первая жена Ивана IV, Анастасия Захарьина-Юрьева (1560), и на ее место рядом с царем быстро приходит Мария Темрюковна Черкасская, кавказская княжна, для которой собственно-русский политический узор был делом не особенно интересным. Видимо, ей не удалось поддержать в царе ощущение ответственности за семью и за Большую семью – всю Россию… Уходит к Господу и сам митрополит Макарий (1563). Военные успехи сменяются неудачами. Жесткость царя и непокорство знати усиливаются, взаимно питая друг друга.
1564 год. Страна пребывает в шаге от опричной бездны.
Глава III
За Державу стоятелен…»
«Военная» глава в этой книге больше всех прочих по объему. Причина такова: именно войны, военная организация и военное дело объясняют важнейшие повороты в царствовании Ивана IV. Историки разных времен искали то в социальном, то в экономическом развитии страны причины реформаторской деятельности, воздвижения опричнины и самодержавных устремлений Ивана IV, или же, соблазнившись психоаналитическими домыслами, диагностировали у самого царя признаки сумасшествия. Но, кажется, основа всего – географическое положение Русской цивилизации, в силу которого она вынуждена была воевать очень много, и все ее внутреннее устройство в значительной степени заточено под масштабные военные усилия, предпринимаемые регулярно.
В XVI столетии Московское государство воевало часто и на всех границах, за исключением, разве что, северной, проходившей по побережью Северного Ледовитого океана. Иван IV не обязан был лично принимать участие во всех крупных походах и сражениях, но положение государя принуждало его самым активным образом заниматься обороной страны. Историки спорят о том, насколько Иван Васильевич сумел проявить полководческие способности, решительность, волю, энергию в качестве главного защитника страны. Впрочем, современники также расходились во мнениях на этот счет. Одни обвиняли его в трусости, а другие считали, что царь был «ко ополчению дерзостен и за державу стоятелен…»
Все монархи из династии московских Даниловичей в большей или меньшей степени получали опыт боевых действий, водили армии, с малых ногтей привыкали к обстановке крупных военных кампаний. Вдосталь хлебнули такого опыта и Василий II, и Иван III, и Василий III. Они рисковали своими жизнями, побеждали и терпели поражения, а Василий II даже побывал в плену у татар. Правда, если большое войско татар двигалось на Москву, оборонительный корпус обычно возглавлял не государь, а «большие» воеводы. Татары считались самым серьезным, самым страшным врагом как в XV столетии, так и в XVI. Рисковать в подобных обстоятельствах монаршей особой было все равно, что ставить на кон судьбу всего государства, и великий князь, как правило, отправлялся в замосковные города собирать войска. А в остальных случаях присутствие государя в войсках диктовалась масштабом боевых действий, конкретной надобностью, в конце концов, характером самого великого князя… Так, например, Даниил Московский, Иван Калита и Иван III дипломатию предпочитали войне, а большую политику – личному геройству на поле боя. Зато Юрий Данилович, Василий II и Василий III, кажется, любили хорошую драку… Так или иначе, ремесло полководца самым естественным образом входило в круг обычных занятий монарха. Иван IV был своего рода исключением среди государей московских. Учителей в воинском деле для него не нашлось.
По разным причинам.
Во-первых, его отец не дожил до времени, когда сын стал взрослым.
Во-вторых, настоящих больших войн во времена его юности Россия просто не вела. То есть, когда Иван Васильевич был маленьким мальчиком, шла так называемая Стародубская война с Великим княжеством Литовским. Без «хозяйской руки» старомосковская служилая аристократия показала необычный способ ведения боевых действий. Войны великого князя литовского и Москвы при Иване III дважды заканчивались для Литвы значительными территориальными потерями. Василию III удалось свести итог целого ряда тяжелых и кровопролитных кампаний в пользу Московского государства: за ним остался Смоленск. Во всех этих случаях боевые операции российских войск делились на две части: во-первых, набеги на территорию неприятеля, разорение литовских земель, захват добычи; во-вторых, правильные осады вражеских укрепленных пунктов и оборона собственных крепостей. Большие полевые сражения были относительно редки, в основном они оказывались способом защитить города на дальних подступах… Так вот, в московско-литовских войнах до 30-х гг. XVI в. два упомянутых вида боевых операций присутствовали примерно в равной пропорции. Стародубская же война действий второго типа с русской стороны почти не знала. Служилая аристократия увлеклась грабежом и отгоном скота, не пытаясь вести планомерное наступление на земли Литовской Руси и недостаточно заботясь о защите собственной территории. В 1535 г. литовские войска сожгли Радогощ и Стародуб, в плен попал стародубский наместник князь Федор Васильевич Телепнев-Оболенский. Позднее литовцами был захвачен Гомель. По «перемирным грамотам» города Любеч и Гомель с волостями перешли под власть великого князя литовского. Пока шла Стародубская война, казанские татары совершали разорительные набеги на Нижегородские, Вологодские, Устюжские и Костромские места; попытки организовать им отпор закончились неудачно. Казанцев активно поддерживал Крым, и набеги с юга приносили разорение на степные окраины России. За всем этим чувствуется недостаток дисциплинирующей монаршей воли. Впоследствии Иван Васильевич гневно писал о служилых аристократах 1530-х гг.: «Они, как подобает изменникам, стали уступать нашему врагу, государю литовскому, наши вотчины, города Радогощь, Стародуб, Гомель… если в своей земле некого подучить, чтобы погубили славу родной земли, то вступают в союз с иноплеменниками – лишь бы навсегда погубить землю…» Но в те годы ему рановато было выезжать на театр военных действий с полками. А в возрасте двенадцати, четырнадцати, семнадцати лет великому князю негде было учиться военному делу: подходящих походов просто в те годы не случилось. Набеги татар с большим или меньшим успехом отбивали его воеводы.