Но Иван IV предпочел иное направление для приложения военных усилий – Ливонию. Историки, стоящие на позициях западничества, нередко упрекали его в «исторической ошибке»: не стоило воевать с Европой, надо было дружить с ней, а нажать следовало на Крым, тем более страна нуждалась в решении этой проблемы. В подтексте читается: ах, почему мы так варварски набросились на европейцев! Они обиделись… В советское время этот шаг Ивана Васильевича склонны были оправдывать следующим образом: России требовался выход к морю, к балтийской торговле, а когда удалось на завоеванных землях наладить так называемое «нарвское плавание», то есть использовать порт города Нарвы в качестве ключа к масштабной торговле со всей Европой, от этого вышла большая польза государству. И, кстати, если до того западные соседи были склонны не допускать на территорию России специалистов военно-технического профиля из Европы, а также некоторые виды товаров, то «Нарвское плавание» решило все проблемы подобного рода. Это, конечно, серьезный аргумент, но неизвестно, насколько Иван IV принимал в расчет торговый аспект завоеваний в Ливонии. Ни один источник не содержит сведений об этом, остается строить гипотезы. Более того, у Московского государства был выход на Балтику, например, то же устье Невы. Если бы речь шла о расширении товарообмена с Европой, там всего-навсего требовалось построить город-порт, чем спустя полтора века и занялся Петр I…. Как раз в середине 50-х гг. XVI в. Россия установила дипломатические отношения с Английской короной, и англичане открыли торговый маршрут вокруг Скандинавского полуострова, ставший впоследствии весьма оживленным. Наконец, судя по переписке Ивана Васильевича с Елизаветой I, русский царь вообще считал купеческие дела второстепенными… Так что прямой необходимости воевать в Ливонии по причинам торгового плана у Московского государства не было.
Зато были другие, и достаточно серьезные причины.
Во-первых, как бы ни было соблазнительно прикончить крымскую силу раз и навсегда, но уж слишком это напоминает военно-политическую авантюру. Замечательный российский историк С.Ф. Платонов высказался по этому поводу следующим образом: «Отказываясь «подвигнуться» против Крыма сам «с великим войском», Грозный был, несомненно, прав. Хотя Курбский обругал его советников, отвративших будто бы царя от Крымской войны, «ласкателями» и «товарищами трапез и кубков», однако эти ласкатели – если вина на них – были на этот раз умнее «мужей храбрых и мужественных», толкавших Грозного на рискованное, даже безнадежное дело». Крым не раз впоследствии попадал в неприятное положение, однако окончательно сбросить эту фигуру с шахматной доски большой политики смогла лишь необъятная Российская империя во времена Екатерины II – государство с ресурсами и военной мощью на порядок выше, чем у Московии грозненской эпохи. Можно было перенести мор, поразивший Крым, в ряды русской армии, а там и в русскую столицу. Можно было положить лучшие полки вдалеке от русских границ, в голодных степях. Можно было, в конце концов, увязнуть в противостоянии с политическим патроном Крымского ханства – Османской империей (так оно и произойдет во второй половине XVII – начале XVIII столетия).
Во-вторых, Ливония, истерзанная междоусобиями, разделенная между несколькими слабыми государственными образованиями, была несравненно менее опасным противником, нежели агрессивный Крым. Первые несколько лет Ливонской войны показали это наглядно.
В-третьих, балтийские государства располагали значительным фондом издавна обрабатываемых земель, притом земель с крестьянами. Ни Казань, ни Крым ничего подобного предложить не могли: там устойчивых очагов землепашества не было. А освоение целинных земель требовало переселения на «голые» места крестьянства; только откуда его взять? Особенно если учесть, что сажать его на землю придется в полосе постоянных бунтов и военных действий, чуть ли не на верную смерть, а потери придется вновь и вновь возмещать очередными «вливаниями»… Нет, «подрайская» землица Казани и Дикого поля на первых порах для российского дворянства оказалась совершенно бесполезной. Ливония – другое дело. А небогатые и воинственные «служилые люди по отечеству» давно испытывали недостаток доброй поместной землицы. Реальные «дачи» заметно уступали положенным им земельным окладам. Между тем «городовые» и «выборные» дети боярские составляли основу вооруженных сил, самую надежную опору трона. Ведение войны в их интересах соответствует интересам самого государя.
Наконец, в-четвертых, в Прибалтике и на территории Литовской Руси кипела борьба католиков и протестантов, причем среди протестантов попадались, помимо умеренных лютеран, антитринитарии самого отчаянного пошиба. Русские еретики (например, Феодосий Косой) бежали не в Крым, а на запад… Волны Реформации, подкатывающие к самым стенам России – страны-крепости, – тревожили правительство и Церковь.
Таким образом, решение Ивана Васильевича о начале военных действий в Ливонии имело под собой серьезное обоснование. Это не каприз деспота, а продуманная, логически объяснимая стратегия.
Итак, в 1558 г. московские воеводы вошли с полками в Ливонию. Сам Иван Васильевич вплоть до зимнего 1562/63 г. похода на Полоцк в боевых действиях участия не принимал. Как и прежде, он вполне доверял представителям княжеско-боярской знати высшие военные должности. Очень редко воеводами в городах и еще того реже – командирами в полках действующей армии назначались люди… не чтобы совсем «худородные», но хотя бы на два уровня ниже высшей аристократии, «казанских сливок». На задворках время от времени мелькают Роман Алферьев, да Осип Полев, да Андрей Яхонтов, по роду своему стоявшие еще ниже. За государем остается принятие «генеральных», наиболее важных решений. До 1562 г. события на Ливонском театре военных действий развиваются в основном благоприятно для Московского государства. Ливонский орден разрушен, его войска разгромлены по частям, российские воеводы заняли Нарву, Юрьев, Феллин, Мариенбург и целый ряд других городов. В 1560–1561 гг. заинтересованность в дележе «ливонского наследства» проявили Дания, Швеция и Польско-Литовское государство. Открытое противостояние с литовскими силами принесло русским воеводам частные успехи под Перновым и Тарвастом. Но в 1562 г. российские полки потерпели поражение у Невеля, причем возглавлял тогда войско ни кто иной, как сам кн. А.М. Курбский, вследствие этой неудачи лишившийся царского благоволения. Иван IV принимает решение нанести сокрушительный удар объединенными силами Московского государства, так сказать, произвести демонстрацию русской военной мощи.
Эта военная операция оказалась самой крупной и самой удачной в карьере полководца Ивана Грозного.
По всей видимости, политика компромисса между царем и верхушкой служилой аристократии сохраняется на протяжении как минимум всего десятилетия. Причем самостоятельность Ивана Васильевича растет, и боярско-княжеская испытывает на себе растущее давление. Косвенным, но серьезным свидетельством этого являются сведения о побегах русских аристократов и переходе их на службу к великому князю литовскому. Один из таких беглецов объяснял свое желание переменить государя так: по его мнению, Иван Васильевич «бесчестит» «великие рода», приближая к себе худородных («молодых») людей. В трудах историков общим местом является датировка острого конфликта между царем и знатью – конец 1550-х – начало 60-х гг. Но уточняется эта широкая хронологическая полоса по-разному. В данном случае важно следующее обстоятельство: два удавшихся побега значительных людей Московского государства приходятся на 1562 и 1564 гг. (окольничий Богдан Никитич Хлызнев-Колычев и князь Андрей Михайлович Курбский). Притом Курбский принадлежал к Ярославскому княжескому дому и стоял в аристократической иерархии России весьма высоко; кроме того, он был одним из «звездных воевод», участвовал в крупных кампаниях на высоких постах, знал стратегические планы русского командования… Аналогичные попытки совершали князья И.Д. Бельский, а также Д.И. Курлятев. Опалы сыпались направо и налево. Так, оказался в опале и был отправлен в ссылку кн. М.И. Воротынский, являвшийся один из главных козырей в колоде высшего командования России, полководец умный и отважный. Казнь постигла родню А.Ф. Адашева, занимавшего важные воеводские должности и умершего в 1560 г.
В чисто военном отношении это означает следующее: царь берет бразды правления на себя, оттесняя «сливки» военно-служилого сословия от руля управления страной и армией, делает это жестко, не щадит родовитых и заслуженных людей. В Невеле им был собственноручно убит князь Иван Шаховский – возможно, в связи с изменным делом Хлызнева-Колычева… Следовательно, во время зимнего похода 1562/63 г. Иван Васильевич является уже полновластным хозяином в войске. Удачи и просчеты, таким образом, следует относить к его способностям и его воле. «Коллективный разум» тут уже ни при чем.
Время наступления и точка приложения усилий были выбраны исключительно удачно. В силу политических обстоятельств литовцы не имели возможности собрать значительные силы. Небольшой корпус (около двух с половиной тысяч человек) во главе с гетманами Н. Радзивиллом и Г. Ходкевичем оперировал на значительном расстоянии от русских полков, опасаясь вступать с ними в битву. Он мог только оттягивать на себя часть сил с направления главного удара, да устраивать стычки с нашими разъездами… Таким образом, один из главных уроков казанской кампании был государем отлично усвоен. Основной удар пришелся на Полоцк. При Василии III московские воеводы пытались взять его как минимум четырежды. Этот город представлял собой стратегически важный пункт по целому ряду причин. Полоцк был богат, многолюден, имел большой посад и «стягивал» значительное количество пахотной земли. На протяжении XVI он являлся крупнейшим городом на территории современной Белоруссии, а потому представлял собой выгоднейшее приобретение. Полоцк нависал над левым флагом русской воинской группировки в Ливонии. Он также был отличным плацдармом для наступления на Вильно – столицу Великого княжества Литовского. Еще в XIV в. Полоцк являлся столицей крупного самостоятельного княжества, а в XV в. на несколько лет оказался центром мощного, хотя и недолговечного политического образования Великое княжество Русское. Как заметила А.Л. Хорошкевич, вся Ливонская война велась «…под лозунгом овладения наследием, якобы оставленным Августом-кесарем своему далекому потомку Рюриковичу». Иван IV считал Ливонию и тем более западнорусские земли по праву своим владением, неправомерно отторгнутым соседями. И древняя слава Полоцка, центра важного княжения, как нельзя более привлекала царя с этой точки зрения. Кроме того, Полоцк оказался одним центров распространения Реформации в Литовской Руси. Здесь в конце 1550-х – начале 60-х гг. возник кальвинистский сбор, разогнанный после прихода московских войск. Здесь же проповедничал русский еретик-феодосианин Фома, ставший протестантом. Рассадник ереси – а именно так воспринимали в Москве XVI столетия любые виды протестантизма – у самых русских границ вызывал озабоченность у Церкви и государства.
Трудно выбрать пункт, более подходящий для генерального наступления!
Подготовка к походу началась как минимум в сентябре 1562 г. По своему масштабу это военное мероприятие было грандиозным. Оно едва ли уступало «Казанскому взятию» 1552 г. и требовало тщательной организации. Поздней осенью отдельные отряды двинулись к месту общего сбора из 18 населенных пунктов: Москвы, Калуги, Можайска, Ярославца, Кременска, Вереи, Вышгорода, Боровска, Рузы, Звенигорода, Волока, Погорелого городища, Зубцова, Ржева, Холма, Молвятиц, Пскова и Вязьмы. Всего по разным источникам ее численность составляла как минимум 130 000 человек. Из них 30 000—35 000 человек дворянского ополчения, 12 000—20 000 стрельцов и не менее 80 000 посохи. Артиллерия («наряд») насчитывала около двухсот орудий разных типов. Вообще, этот род войск был предметом особых забот царя Ивана IV. На пушки не жалели средств, пушкарей натаскивали, устаивая учебные стрельбы. Один английский дипломат оставил рассказ об искусных действиях русских артиллеристов, разбивавших во время подобных «учений» фигуры изо льда… С русскими войсками отправились в поход итальянские военные инженеры. Рать в назначенный день (5 января 1563 г.) собралась в Великих Луках и стояла там четверо суток. Удивительно, насколько отлаженной была военная машина Московского государства в первые годы Ливонской войны! В организационном смысле она представляла собой настоящее совершенство. Историк Р.Ю. Виппер в восхищении пишет: «В механизме военной монархии все колеса, рычаги и приводы действовали точно и отчетливо, оправдывали намерения организаторов…». На первом этапе похода Ивану Васильевичу удалось сконцентрировать в приграничной области колоссальные силы. Как свидетельствуют источники, для польско-литовского командования это стало неприятной неожиданностью.
На пути от Великих Лук к Полоцку русская армия была обнаружена литовцами, однако времени для подготовки к осаде у них оставалось совсем немного. Даже если учесть низкую скорость движения наших полков, «заторы» и «мотчание» – из-за худо налаженного взаимодействия частей на марше…
Так или иначе, 30 января 1563 г. армия московского государя подходит к городу, а на следующий день начинается расстановка полков.
Городской гарнизон составлял, видимо 1—2000 бойцов, но они располагали мощным артиллерийским арсеналом. Ядром обороняющихся были поляки, настроенные защищаться до последней крайности. К тому же Полоцк славился своими укреплениями. Взятие города представляло собой трудную задачу.
С первого же дня осады московские ратники обстреливают полоцкие укрепления из пищалей и легких пушек. Стрелецкий отряд приступом захватил одну из башен, но впоследствии то ли получил приказ отступить, то ли был отброшен контрударом. Через неделю под город прибывают осадные орудия, огнем которых были произведены страшные разрушения. Один из очевидцев осады впоследствии с ужасом рассказывал: гром от московский пушек стоял такой, будто небо и земля обрушились на город. Летопись рассказывает: «якоже от многого пушечного и пищального стреляния земле дрогати и в царевых великого князя полкех, бе бо ядра у больших пушек по двадцати пуд, а у иных пушек немногим того легче…». Сила артиллерийского удара увеличивалась малой дистанцией от орудийных жерл до цели. Полоцкий воевода С. Довойна подпустил московский наряд под самые стены. Случилось это так: с первого дня осады русские полки занялись интенсивными инженерными работами – они сооружали деревянные щиты и «туры» (передвижные деревянные каркасы, заполненные мешками с песком). Эти самые туры постепенно пододвигались к стенам, а под их прикрытием шла пехота и подтягивался «наряд». Довойна попытался отвлечь внимание московского командования переговорами, надеясь, по всей видимости, на помощь деблокирующего корпуса, собранного Н. Радзивиллом. Но вышло только хуже для него самого: пока представители обеих сторон пытались прийти к соглашению, взаимный огонь не велся… и русские беспрепятственно подтаскивали туры. Когда переговоры сорвались, туры стояли у самых стен. Таким образом, осадные орудия били по городу в упор.
Стены полоцкого посада перестали быть преградой для русских войск. Гарнизон нес серьезные потери. В результате воевода велел посад сжечь, а гарнизону отойти в Верхний замок – городскую цитадель. Задержавшиеся поляки были, по образному выражению летописи, «вбиты» в замок атакой русских отрядов князя Дмитрия Хворостина и князя Дмитрия Овчинина.
Переговоры со стороны Иван Васильевича были двойной уловкой. Ему удалось не только придвинуть туры поближе к неприятелю, но и смутить умы полочан. В городе была партия доброжелателей Москвы (например, православное духовенство). В далеком 1514 г. Василий III получил в свои руки Смоленск в значительной степени потому, что в городе многие склонялись к переходу под руку Москвы, и это обстоятельство удалось с выгодой использовать. Горожане, вышедшие из горящего полоцкого посада в расположение московских войск, отчасти оправдали ожидания Ивана IV. Они не могли открыть ему ворота или помочь в штурме замка. Но русским воеводам были показаны секретные лесные ямы, где был сокрыт значительный запас продовольствия…