Впрочем, Дени и не думал о деньгах, при чем тут заработки? Его захватила величественная идея смелого замысла. Новая Энциклопедия должна включать в себя все науки: математику, физику, химию, медицину, языки, а также очерк нравов, обычаев. И конечно же, философию.
Хватит ли человеческой жизни на столь титанический труд — об этом Дидро тоже не думает. Он уже прикидывает, кого можно привлечь к работе, кто готов, довольствуясь мизерным вознаграждением, движимый одной только любовью к человечеству, к знаниям, к прогрессу, отдать свои силы, ум, энергию на создание небывалого в истории произведения.
Он находит таких людей. Авторов-энциклопедистов великое множество, фамилии их скрыты под буквами: например, Руссо — «R», Д’Аламбер — «О» и т. д. Среди авторов — имена знаменитых ученых: Бюффон, Гельвеций, Тюрго, Монтескьё. Не все остались в истории, некоторые фамилии нам почти ничего не говорят. Не все статьи равной силы и таланта, иногда написанное подвергалось основательной переработке редактора, имени которого среди авторов нет, — то есть Дидро.
Все эти люди, как прославившиеся навеки, так и ныне забытые, составляли в те годы великое братство энциклопедистов, или, как сами себя гордо именовали, «литературную энциклопедическую республику»; и само название уже предвосхищает «потоп», бурю, свержение монархии и рождение республики — уже не литературной, а революционной…
Энциклопедия — это мина, тысячи мин, сокрушительное оружие в борьбе с деспотизмом и тиранией, фанатизмом и религиозными предрассудками во имя светлого всепобеждающего «царства разума»!
Век спустя Фридрих Энгельс скажет об энциклопедистах: «Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближавшейся революции, сами выступали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов какого бы то ни было рода они не признавали. Религия, понимание природы, общество, государственный порядок — все было подвергнуто самой беспощадной критике; все должно было предстать пред судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него».
Со старинных портретов, в париках, иногда, впрочем, без них, смотрят на нас умнейшие люди позапрошлого века, друзья и коллеги нашего героя.
Жан Батист Лерон Д'Аламбер. Математик, астроном, философ. Незаконнорожденный сын мадемуазель Тансен, сочинительницы исторических романов, пользовавшихся успехом. Обладая талантом писательницы, мадемуазель не имела ни грана материнского таланта. Чужая женщина с любовью растила Д’Аламбера и всю жизнь пользовалась его сыновней привязанностью, на которую вовсе не претендовала собственная мать. В двадцать четыре года Жан Батист становится выдающимся математиком. Его именем назван открытый им закон движения, без которого трудно представить сегодня современную науку. Однако Д’Аламбер занимался не только точными науками. Известны его произведения «Элементы философии», «Начала музыки». Он выпустил также два тома «Смеси литературы, истории, философии».
Несколько десятилетий переписывался Д’Аламбер с Вольтером, и последний высоко ценил его как писателя и философа, восхищаясь светлым, глубоким, основательным умом ученого и писателя.
Для Энциклопедии Д’Аламбер написал первые две части «Предварительных рассуждений», где блестяще изложил историю всех человеческих знаний, философских и литературных течений.
Поль Анри Тири Гольбах, барон де Шесс. Заслужил прозвище «личного врага бога». Несмотря на титул и богатство, барон далеко опережает своих современников в развитии материализма и разоблачении религии. Знаменитым произведением Гольбаха (написанным в соавторстве с другими учеными) является «Система природы», воинствующий атеизм которой напугал даже Вольтера. Книга появилась в 1770 году, тут же была сожжена и внесена в составленный церковниками «Индекс запрещенных книг».
В Энциклопедии Гольбах ведет отдел естественных наук.
О произведениях Гольбаха, Дидро и их единомышленников В. И. Ленин писал: «Бойкая, живая, талантливая, остроумно и открыто нападающая на господствующую поповщину публицистика старых мастеров XVIII века».
Клод Анри Гельвеций. Знаменитый философ, резко защищавший главное положение своего учения: природное равенство людей, то есть то, что легло в основу буржуазной идеологии — против феодального, сословного неравенства.
Его трактаты — «Об уме», «О человеке» — опровергали устои старого мира. «Цель общества, — утверждает Гельвеций, — наибольшее благо наибольшего количества людей».
Из нескольких десятков имен мы назвали всего три. Но как бы огромны ни были усилия славной «энциклопедической республики», как бы блестяще образованны, остроумны, глубоки ни были эти писатели-ученые, тем не менее ничего бы не удалось без Дидро: без его самоотверженной, подвижнической деятельности, когда он выполнял любую необходимую работу, не думая о собственных интересах, не жалея времени и сил, — писал статьи на те темы, за которые никто не хотел браться, исправлял или доделывал чужие материалы, правил корректуру («Я энциклопедирую, как каторжник», — признался он однажды) — и все это за ничтожно малое жалованье. Короче, без Дидро, без его воли, таланта, энергии, Энциклопедия вряд ли появилась бы на свет или зачахла бы, едва родившись, ибо все время находилась под угрозой запрета, и сколько же усилий стоил выпуск каждого тома!
Первая книга вышла в 1751 году, следующая в 1752-м, и до 1757-го было издано семь томов — в год по тому! Появление каждой являлось огромным событием. Число подписчиков бурно росло, к выходу седьмого тома оно достигло небывалой для того времени цифры: четырех тысяч человек!
Каждый фолиант, обходясь без бога и «божественных причин», толкует о «науках, искусствах, ремеслах» и постепенно расшатывает один из главных устоев старого мира — невежество!
Главная идея издания, очень понятная ее читателям, — это культ разума, дух просвещения и науки, отрицание того, что не может быть доказано иначе, как ссылкой на «авторитет неба». Великая разрушительница старого, Энциклопедия с первых же томов приобретает мощных ненавистников. Против нее знать, двор, военные, священники, даже писатели, которых не пригласили сотрудничать. Слово «энциклопедист» означало в те времена опасного человека, врага религии, заслуживающего виселицы!
Противники стараются вовсю, на Дидро сыплются доносы, его забрасывают пасквилями.
Едва появился второй том, как он был запрещен вместе с первым: Людовик XV счел, что Энциклопедия призывает уничтожить королевскую власть, ведет к неверию. Однако у издания появились и могущественные друзья. К их числу принадлежала уже упомянутая королевская возлюбленная маркиза Помпадур, желавшая выглядеть защитницей прогресса.
С ее помощью удалось получить разрешение на продолжение работы.
И все-таки после выхода седьмого тома, в 1759 году, грянула буря. Был издан декрет, запрещающий издание следующих книг и требующий уничтожения уже появившихся. Ближайший помощник Дидро, его соредактор Д’Аламбер отказался продолжать работу и признавался, что «измучен оскорблениями и придирками всякого рода».
Дидро тоже устал. Ему уже за сорок, он по-прежнему бедствует, перебивается уроками, переводами. Ему хочется отдыха и покоя. Тем не менее когда Вольтер, сочувствуя и жалея, уговаривает его прекратить издание, Дидро отвечает: «Оставить Энциклопедию — это значило бы покинуть поле битвы и поступить так, как желают преследующие нас негодяи… Что же остается нам делать? То, что прилично мужественным людям, — презирать наших врагов, бороться с ними и пользоваться, как мы пользовались ею прежде, глупостью наших цензоров…»
Проходит немного времени, и вдруг с далекого севера, из России императрица Екатерина II, которая всего девять дней как захватила власть и вступила на престол, предлагает издавать Энциклопедию в своей стране.
Что это — близорукость или чрезмерная дальновидность?
Пройдут годы, и Екатерина скажет про Энциклопедию, что видит в ней всего две цели: первую — уничтожить христианскую религию, вторую — уничтожить королевскую власть. Но это позже, а сейчас она неоднократно повторяет предложение перенести издание знаменитого труда в Ригу или иной город Российской империи, обещая полную свободу, деньги, славу. Вольтер в восторге от великодушия русской царицы. Он находит у нее сильный мужской ум и подчеркивает это полушутливым обращением «Екатерина Великий». «Вас домогается героиня», — сообщает Вольтер Дидро. Однако тот отвечает: «Нет, дорогой и знаменитый брат, мы не поедем заканчивать Энциклопедию ни в Берлин, ни в Петербург по той простой причине, что сейчас, когда я вам пишу, ее печатают здесь и предо мной лежат гранки… Наш девиз таков: никакой пощады глупцам, преступникам и тиранам, и надеюсь, вы во многих отношениях с этим девизом согласны».
Энциклопедию все же продолжают издавать во Франции: слишком большие доходы приносит она издателям, чтобы они от этого отказались, и поэтому они пускают в ход все связи, аристократические и придворные. Сам Дидро по-прежнему, конечно, довольствуется до смешного малым вознаграждением, но он счастлив тем, что издание будет завершено и дойдет до подписчиков.
Ну, а Екатерина, в чем же все-таки смысл ее предложения? Разумеется, эффектный жест на всю Европу, о котором заговорят при всех дворах, — жест просвещенной государыни. Разумеется — стремление обмануть, приручить могучих отрицателей. Но не только это и не так просто!
О смысле просвещенного абсолютизма русской императрицы немало спорят в науке. Не вдаваясь в подробности, заметим все же, что Екатерине II, правящему дворянскому слою в России были необходимы многие достижения культуры, цивилизации. Без новых мануфактур и школ, без кораблей, мостов, пушек, без занимательных книг и шедевров искусства было уже немыслимо сильное, блестящее дворянское государство. Екатерина II мечтала срывать плоды просвещения, но плоды «съедобные», безопасные для обитателей дворца.
Ей казалось, что, ввиду отставания России от Франции и других европейских стран, еще не скоро появятся такие опасные «спутники просвещения», как стремление к свободе, к свержению авторитетов. Поэтому, хорошо зная, что Вольтер и Дидро враги своего короля, своей церкви, что они уже отсидели во французских тюрьмах, Екатерина тем не менее надеялась, что в России они не скоро найдут столь дерзких последователей, зато пока что их ум и влияние, их «прирученные идеи» могут быть использованы для укрепления просвещенного самодержавия.
Таким образом, некоторым просветителям, Вольтеру, может быть, и Дидро, на некоторое время представилась просвещенная «идеальная» самодержица.
Итак, не боясь пока вольной мысли, русская царица весьма дорожит репутацией просвещенной монархини, переписывается не только с Вольтером — со многими знаменитыми философами, оказывает им покровительство, постоянно приглашает к себе. «Двор Екатерины II, — заметит Энгельс, — был превращен в штаб-квартиру просвещенных людей того времени, особенно французов; императрица и ее двор исповедовали самые просвещенные принципы, и ей настолько удалось ввести в заблуждение Вольтера и других, что они воспевали „Северную Семирамиду“…»
Между тем в России Энциклопедия сразу завоевала немало поклонников. «Санктпетербургские ведомости», издававшиеся Академией наук, подробно информируют о выходящих томах, о всех перипетиях, происходивших с изданием. Уже в 1767 году появляются первые русские переводы. В течение последующих одиннадцати лет было переведено и издано около 480 больших и мелких статей, причем сборники выходили немалыми для того времени тиражами — в 600 и 1200 экземпляров!
В Энциклопедии содержалось множество статей, непосредственно относящихся к России: Башкирия, Камчатка, Татары, Царь, Кабак и т. д. Казалось бы, мирная география, статистика — то, что полезно для всех и для России. Но рядом статьи, касавшиеся самых острых политических и философских вопросов, которые знакомили с духом Энциклопедии широкий круг мыслящих русских людей. И скоро откроется, что Екатерина II переоценила покорность и наивность своих подданных. Статьи Дидро и его друзей будили «горячие мысли» и в российских снегах: да могло ли быть иначе, если в статье «Деспотическое правление» русский читатель обнаруживал такие строки: «В таком правлении жребий людей с участью скотов не имеет никакого различия», а в статье «Тиран» говорилось, что тиран «взирает на своих подданных, яко на подлых рабов, яко на создания иного и худшего вида, определенных только для угождения его страстям, помышляя притом, что во вред им все чинить ему дозволяется».
Поэтому в России рядом с восторженными поклонниками сразу же объявятся противники энциклопедистов, и в первую очередь враги Дидерота, «ненавистника тронов и развратителя умов».
Один мемуарист, ненавидевший революцию и революционеров, напишет позже, что ему не раз приходилось видеть и слышать, как «полупросвещенные повесы проповедовали безбожие и клялись Вольтерами и Дидеротами».
Один из современников, князь Лопухин, озаглавит свой труд «Рассуждение о злоупотреблении разума некоторыми новыми писателями и опровержение их вредных правил». «О, бесчеловечные писатели, — восклицает он, — в какое несчастье повергся бы человеческий род, если б удовлетворилось ваше пагубное желание и если б могли подействовать змеиным жалом начертанные книги ваши!»
Затем тот же Лопухин заявит: «Я думаю, что сочинения Вольтеров, Дидеротов, Гельвециев и всех антихристианских вольнодумцев много способствовали к нынешнему юродствованию Франции. Да и возможно ли, чтобы те, которые не чтут самого царя царей, могли любить царей земных и охотно им повиноваться».
Однако мы слишком опередили события: возмущенные восклицания зазвучат уж после смерти Дидро, когда разразится Великая буржуазная революция. Но до того еще двадцать лет…
А пока издатели уладили конфликт с королевской властью и получили разрешение на выход следующих томов. Во избежание новых козней со стороны властей решено было оставшиеся десять томов издать одновременно. Дидро просмотрел корректуру, пометил каждый лист словом «печатать», скрепил своей подписью и отдал Лебретону. Все десять книг вышли в свет. И тут, просматривая одну из статей, Дидро обнаруживает, что она намного сокращена. Тогда он начал читать другие статьи, самые трудные и важные материалы и увидел, что все они изуродованы: Лебретон, опасаясь властей, но не желая терять барыши, решил сам быть цензором и выбросил все места и даже отдельные слова, которые, по его мнению, могли вызвать гнев духовенства, короля или его министров.
Трудно описать то отчаяние, которое овладело ученым. Сначала он зарыдал, потом впал в бешенство.
— Вы пронзили мое сердце, — обращался он к Лебретону, — кинжал не мог бы проникнуть глубже. Вот эта груда набросков, эта многотомная макулатура — это, по-вашему, должно заменить труд двадцати хороших людей, посвятивших свои способности, свое время любви к истине! Вас будут преследовать крики проклятий за бесстыдство, которому еще не было подобного!
Дидро еще не знал, что подлый издатель уничтожил и листы корректуры, чтобы уже ничего нельзя было восстановить.
В течение нескольких дней Дидро не только не мог спать, но и ничего не ел. Сначала он решил было отказаться от Энциклопедии, однако пришел в себя и понял, что и в таком истерзанном виде — пусть выйдет в свет и сделает свое дело…
Энциклопедия готова. Посвятив двадцать пять лучших лет жизни гигантскому труду, Дидро остается таким же нищим, как и был. При всем своем бескорыстии, он не удерживается от горького замечания: «Мы помогли издателям составить состояние, а они предоставили нам жевать листья от лавровых венков».
Сам философ весьма неприхотлив, но обожаемая дочь выходит замуж, нужно готовить приданое, а денег нет. И Дени Дидро решается на величайшую жертву: собирается продать единственную ценность в доме — свою замечательную, десятилетиями собиравшуюся библиотеку.
Не найдя среди своих соотечественников никого, кто захотел бы купить книги, ученый обращается к Екатерине II. И тут русская императрица делает широкий, воистину царский жест: она не только покупает библиотеку за пятнадцать тысяч ливров, что являлось тогда очень большой суммой, но оставляет пока что книги в пользовании бывшего хозяина, назначая одновременно Дидро своим библиотекарем с ежегодным жалованьем в тысячу ливров. Более того, императрица приказывает выплатить жалованье за полвека вперед, а так как Дидро в это время уже за пятьдесят, то ясно, что это был тоже очень эффектный подарок…
Игра в великодушие принесла желанные плоды: просвещенный мир в восторге от Екатерины II. Вольтер пишет ей: «Все писатели Европы должны пасть к стопам ее величества». Д’Аламбер растроган поступком русской самодержицы: «Вся литературная Европа рукоплещет, государыня, отличному выражению уважения и милости, оказанными вашим величеством Дидро».