Глава 1
Он задремал сидя, перед самым прибытием, мягкие подушки купе первого класса усыпили его и нагнали короткий неприличный сон. Всегда один, его особенный сон для путешествий, приходящий к нему и в гондолах дирижаблей, и поездах и… много еще где. Будто бы сидит напротив него дама слегка в теле, одетая лишь в шляпку с черными перьями и пьет чай, любезно улыбаясь. А груди ее подпрыгивают несколько вразнобой друг другу, но удивительно в такт транспортным покачиваниям. И кажется магистру Снегирьцову, будто подмигивают они ему розовыми сосками приглашающе, а рядом стучит-стучит его сердце в нетерпении…
— Сударь, в Ростов прибыли.
Снегирьцов вздрогнул всем телом, руки его упали с набалдашника трости, и показалось ему, что провалился он внезапно в геенну огненную, прямиком в иудейский ад, в разверстую бездну промеж бедер давешней прекрасной попутчицы.
— Спасибо, любезный, — недовольно пробурчал он.
Однако наградил услужливого проводника чаевыми позже, когда тот распахнул перед ним дверцу купе и передал носильщику его кофр. Пронырливая обслуга покусилась было на его саквояж тоже, но Снегирьцов ревниво прижал его к груди, там были важные документы, чековая книжка и личные письма.
Густой сиреневатый туман на перроне буйно мешался с клубами пара, испускаемыми паровозом. Да, Ростов сильно изменился за лет… лет десять Снегирьцов не был в родном городе.
— Очередное извержение? — поинтересовался он у носильщика и разогнал перед собой сиреневый кисель тростью.
— Да-с, кипит вулканище, с вашего позволения, — бодро отозвался тот. — Вам куда, сударь, к наемным экипажам?
— Нет, меня должны встречать, — неуверенно отозвался Снегирьцов, не представляющий, как тут можно вообще кого-то встретить, в эдакой преисподней. Однако мадам Снегирьцова, жена его сгинувшего брата, так определенно обещала, что, пожалуй, не стоило волноваться раньше времени.
Носильщик жизнерадостно умчался в слабо фосфоресцирующий туман, а Снегирьцов поспешил за ним, не желая потерять себя или кофр, например.
***
Старший брат Снегирьцова, Коленька, в некотором роде анфан террибль их интеллигентного семейства, сгинул без вести в Южной Африке еще семь лет назад. После себя он оставил веселую женушку Галочку (“терпеть не могу этого имени, — интимно признавалась она знакомым, — зовите меня Гала, звезда”), мальчика Сашеньку и миллионное состояние. Последнее было совершенно неожиданно для всех, никогда не водились в их роду миллионщики, только профессора или беглые семинаристы. Коленька же был с детства особенным, а в юности стал шляться по столичным кабакам, писать ужасные стихи на салфетках и прогуливать лекции в Петербургском Университете, где учился на юриста. Там, в кабаках, он познакомился со звездной институткой Галочкой, которая изысканно курила кальян и рисовала на салфетках картины с осьминогами. Вместе они заделали сыночка чуть ли не до свадьбы и внезапно приехали в Ростов, фраппировать общество и позорить родителей. “Только ради этого, я уверена, он нам на зло”, всхлипывала маменька на веранде тем летом, папенька ее невнятно утешал, а юный Снегирьцов за ними подглядывал и с волнением воображал восхитительно порочную жизнь брата.
Коленька с Галочкой и в Ростове не желали вести себя прилично, купили чуть не на последние деньги какую-то пустошь за Доном и устраивали оргии, называя их модно “инсталляциями”.
А потом из их пустоши полезли первые жерла, и так повезло, что одно из них оказалось нефтеносным. И Коленька стал богат как Крез, вмиг помирился с родителями и даже оплатил младшему брату учебу и содержание в Петербурге. А потом отправился в Африку, “смотреть жирафов, мечта детства”, и так и не вернулся.
***
За рулем блестящего трубками и сочленениями экипажа сидела сама мадам Снегирьцова и пронзала туман сквозь огромные автомобилистские очки.
— Здравствуйте, Гала, — он приподнял шляпу и изобразил полупоклон, слегка волнуясь: как-то его примет богатая родственница, вдруг будет держаться надменно, они столько лет не виделись, только переписывались. Конечно, она обещала финансировать его исследования привулканьей фауны, но то ж на письме, а лично как себя поставить?
— Здравствуйте, Володенька, садитесь же, не стойте! — весело отозвалась Гала, и Снегирьцов внезапно чему-то обрадовался, ловко вскочил на подножку, а затем запрыгнул в салон, не открывая дверцы.
— Шалун, — засмеялась Гала, и они помчались сквозь клубы, кажущиеся теперь розовыми: где-то высоко всходило солнце.
Путешествие было страшноватым, видимости никакой, Гала постоянно сигналила, экипаж пыхтел паром, в тумане метались тени, а Снегирьцов все время опасался столкновения. Он крепко сжимал ручку саквояжа и изо всех сил старался поддержать непринужденную беседу. Гала весьма тонко злословила об общих знакомых, цитировала переписку с князем Н. и тихо смеялась.
***
Сашенька точно знал, что скоро умрет, может быть даже сегодня ночью. Умрет страшной и противной смертью, маменька будет плакать, конечно, бабушка пить свои капли, а дядюшка… Саша поковырялся для вида в тарелке и покосился на родственника. Тот что-то рассказывал маменьке увлеченно, что-то про новый столичный спектакль “Мертвая жена”. Мертвая, вдруг вспомнил Саша и в тоске уронил вилку на пол.
Сегодня утром вместо того, чтобы пойти в гимназию, он совершил ужасное. С приятелем они пробрались в заброшенный дом в конце Малой Садовой улицы. Туман тогда почти рассеялся, они легко преодолели шаткую ограду и влезли в разбитое окно.
— Ну и где твои огнепоклонники? — звонко спрашивал Саша, вышагивая по пустым комнатам. Он храбрился для вида, на самом деле ему было очень страшно.
— Они ночью собираются, — смеялся Родька, — говорил тебе, надо ночью лезть.
Саша поежился. Он и днем-то изрядно трусил, уже не хотел искать алтарь со следами черных ритуалов, лучше в гимназии сидеть или с бабушкой в городском саду гулять, кормить пташек.
— Пойдем, нет здесь ничего, — равнодушно сказал Саша, отворил очередную дверь и замер. Посреди комнаты стоял стол, а на столе что-то было, накрытое белой тканью. — Пойдем, Родя…
Но приятель уже устремился в комнату, подскочил к столу и сдернул покров. Под простыней оказалась голая дама, очень худая и совершенно мертвая. Саша до этого мертвеца один раз только видел — когда дедушку хоронили, но сейчас уверен был точно, что незнакомка мертва. Меж грудей начинался бурый разрез, зашитый неаккуратно через край, и доходил до черных кудрявых волос на лобке покойницы.
— Ух ты! — выдохнул меж тем Родька. — Сиськи! Ты раньше видел?
Саша замотал головой, не в силах ответить, от страха у него звенело в ушах. Некстати вспомнилось, как под Новый год он загадал желание узреть голое женское тело, и чтобы можно было трогать его беспрепятственно. Родион уже ухватился за левую грудь незнакомки. Саша, не желая отставать от приятеля, положил руку на правую аккуратную грудку.
— Холодная, — только и успел сказать он, как вдруг над их головами раздались хлопки крыльев, и покойница будто бы дернулась под рукой.
Саша заорал и бросился прочь, к свету, перескочил через подоконник и свалился в заросли цветущего шиповника. В себя пришел на незнакомой улице, рукав форменного пиджака порван, руки и лицо в царапинах. И самое ужасное — не было при нем сумки с тетрадями, выронил в той самой проклятой комнате. Сашенька чуть не заплакал, долго бродил по улицам, пока не наткнулся случайно на бабушку около старого рынка, рядом с собором. Та выбранила его и отвела за руку домой.
И вот теперь сгущались сумерки, вся семья собралась в большой столовой, бабушка умиленно взирала на своего дорогого сыночка Володеньку, всем было весело, кроме Саши. Он-то знал, что за ним непременно явятся, голая мертвячка легко его найдет, почует… Саша тяжело вздохнул и полез под стол за оброненной вилкой. Подобрал прибор и ткнул дядюшку повыше ботинка, прямо в косточку. Тот даже не пикнул, молодец, не то что эти маменькины знакомые.
— Кто же вас так исцарапал, юноша, — глумливо спросил дядюшка, когда Саша вылез из-под стола. Дядя совсем не был с отцом похож, Сашу так и подмывало спросить, нет ли в нем дурной татарской крови, как у маменьки.
— Это все котик Галочки нашей, — вмешалась бабушка, — не кот, а чудовище, настоящая рысь.
— Да, это все кот, — заерзал Саша и покраснел. Он совсем не собирался наговаривать на животину, но нельзя же признаться, отчего на нем царапины. Тогда придется рассказывать и про дом, и покойницу, и как трогал ее… Ужас!
***
А ночью его разбудил странный шорох, идущий из-под кровати, Саша приподнялся на локте, прислушался.
— Кис-кис-кис, Конрад, — позвал он и вспомнил, что бабушка велела запереть кота на кухне, чтобы не царапало чудище драгоценного внучка.
Под кроватью определенно кто-то возился, покряхтывал и пытался выползти.
— Помогите!!! — закричал Саша из последних сил и накрылся одеялом с головой. Так и лежал, пока не раздались спасительные шаги за дверью, и не явился дядюшка в халате поверх пижамных штанов, сонный и растрепанный. Под кроватью затихли.
— Ты чего орешь, спят все, — дядюшка подошел и положил руку ему на взмокший лоб. — Сон дурной привиделся?
— Это не сон, правда все.
Саша принялся рассказывать про утреннее приключение, вышло путано и непонятно. Дядя кривил в усмешке узкие губы и совсем не боялся покойницы. Еще и усмехался:
— Давай под кроватью посмотрим, нет там никого.
— Не надо, — взмолился Сашенька, — лучше посиди со мной.
Дядя согласился. Саша заставил его сесть рядом с собой на кровать, так безопаснее, и дядюшка вскоре задремал, привалившись к подушкам. К Саше сон не шел, но и страха не было. Он все возился, пытался улечься поудобнее, сонный дядя был таким горячим и пах приятно, тонким звериным запахом, как Конрад, а еще, перед тем как уснуть, разрешил называть себя просто по имени — Володей.
“Володя”, — повторил Сашенька про себя и провел по дядиной плоской груди. Пальцы дрогнули, наткнувшись на шрам, но нет, рубец был коротким, почти не ощущался, совсем не похоже на тот. На всякий случай Саша ощупал дядю до самых штанов, но больше ничего не нашел. Тот вдруг открыл глаза и посмотрел как-то странно.
— Не говори никому, — попросил его Саша, имея ввиду конечно же опасное свое приключение.
Володя кивнул и опять закрыл глаза.
Глава 2
Ростовское общество приняло Снегирьцова хорошо, Галочка везде его возила и знакомила со своими друзьями, очень интересными людьми, настоящей богемой…
В Питере он вращался в институтской среде в основном, более того: зачастую ограничивался собственной кафедрой биологии. У него даже отношения были с коллегой. Ее звали Леночка Витгенштейн, милая кудрявая пышечка, она занималась вирусами и бактериями, и Снегирьцову казалось иногда, что она любит мелких тварей куда больше его самого. Да и правду сказать, в огромном микроскопе они сами и их жизнь выглядели презанятно.
Снегирьцов сочетался с княжной Леночкой тайным морганатическим браком, о котором все, кроме их родственников, разумеется, знали. И жили они дружно и счастливо целых три года и семь месяцев, готовили себе по утрам континентальный завтрак, обсуждали разное и вместе шли на работу в институт и с института. Вместе ездили в театр и синематограф на собственном двухместном паровике, блестящем модными латунными дугами. Но однажды Леночка прибежала домой особенно возбужденная и объявила, что их группа на пороге открытия века: наконец-то действующая сыворотка от тифа! А еще через месяц она умерла в институтской клинике, глупая и героичная девочка поставила эксперимент на себе, и сыворотка оказалась малоэффективной. Но зато новый штамм тифа, выведенный ими, был на диво живуч и эффектен, в институт даже из жандармерии приходили, из Тайного отдела.
…Маменьке он так и не рассказал этой истории, слишком много всего было рассказывать, и оттого добрейшая старушка полагала его убежденным холостяком и пыталась оженить. Снегирьцов жениться не хотел из почтения к памяти почившей Леночки и непонятного упрямства.
— Как тебе младшая дочка Халушкиных? — спрашивала маменька как-то вечером с намеком.
Они только что вернулись от этих Халушкиных, пили теперь вдвоем чай и наблюдали далекое розовое свечение вулкана в ночи.
— Премилая, — отозвался Снегирьцов честно и расслабил галстук, в него вдруг вселился какой-то бес, он хихикнул и склонился к матушкиному чепчику, шепча: — Однако мне очень стыдно, маменька… не знаю даже, как и сказать вам об этом… но занятия наукой нанесли тяжкий вред моему организму…
— Это какой же, Володенька? — громко обеспокоилась добрая женщина.
— Умоляю вас, не кричите… Но моя мужская сила… увы… иссякла… — прошептал Снегирьцов и покраснел ужасно от своего бесстыдного и нелепого вранья.
Маменька смотрела на него огромными голубоватыми глазами и молчала, а Снегирьцов пялился на нее в ответ и раскаивался. И для чего он расстроил ее? Положительно, в этом виновато то домашнее вино у Халушкиных, сладкое, как компотик, но коварное.
Однако Галочке он все рассказал как-то вечером, и та ему сочувствовала очень о жене, а потом сильно смеялась анекдоту с маменькой.
— Как бы вам не ославиться с импотенцией-то, — хихикнула она и укоризненно погрозила пальцем.
— Что вы, маменька не выдаст, — отвечал Снегирьцов, приобнимая ее за талию и как бы ненароком скользя рукой выше, к вырезу на спине. Перед глазами соблазнительно маячили маленькие, яблочно упругие грудки очаровательной родственницы.
Ему было очень весело, и он ни капли не расстроился, когда получил веером по рукам. До того уже Снегирьцов совершенно правильно оценил скульптурные стати личного Галочкиного помощника на выставках, Митьки, тот как раз ждал их в авто на улице. Митька обладал огненным взглядом под соболиными бровями и внушительной выпуклостью промеж ног, и Снегирьцов вовсе не претендовал на его место. Вот жениться — он бы на Галочке определенно женился, она была веселая и богатая, несмотря на Митьку даже, у всех бывают Митьки или, там, Нюрки. Но увы, муж у нее тоже был, в Африке.
За всеми этими удовольствиями у него все никак не доходили руки до главного, до исследований привулканья. Он даже с Ростовским Научным Обществом не успевал в надлежащий контакт войти.
***
А однажды ночью случилось престранное событие, прервавшее его бездумную жизнь в родном городе каким-то инфернальным росчерком. Дело было в Сашеньке, его четырнадцатилетнем белобрысом племяннике. Тот был мальчиком ангельской внешности, но с глазками проказливыми и смышлеными, и Снегирьцов его слегка опасался — уж больно похож он был на брата Колю, а уж от Коли можно было всего ожидать. Слава богу, Сашенька больше интересовался уличными делами, чем домашними каверзами — возраст уже не тот все же.
Но в ту ночь Снегирьцов видел во сне сиреневый туман и, как обычно, голых пухлых дам, когда на него свалилось нечто огромное и тяжеленное, прямо на живот. Он подскочил и принялся хватать воздух ртом, вдохнуть удалось далеко не сразу. Проклятый кот! Гигантская зверюга размером с рысь и весом изрядно более пуда прыгнула на него со шкафа и теперь со смутным грохотом носилась по дому. Снегирьцов прислушался, а потом снова лег в постель. И откуда только такие твари берутся. Галочка утверждала, что это особая порода, обладающая дивным добродушием, ростов-кун. Якобы самовывелась в привулканье… надо все же начать работу… Он уже почти заснул снова, почти увидел туман, когда его буквально подбросило от дикого вопля. Ростов-кун кого-то загрыз?!
Оказалось, Сашеньке приснился кошмар, прелюбопытная история про мертвую голую даму. Снегирьцов отнесся к эдакому размаху Сашенькиного подсознательного с невольным уважением, ему мертвые никогда не снились, тем более в непотребном виде. Мальчик захлебывался своим рассказом и испуганно цеплялся за его руку, прося посидеть с ним.