Фридрих открыл глаза и уставился в потолок. Он был белый и ровный, только в углу вилась едва заметная трещина. Больница, подумал он, повернув голову, как я оказался в больнице? В палате было еще две пустых койки и тумбочки, такие характерные больничные тумбочки, как в кино. Фридрих никогда раньше не был в больницах.
И его мать с отчимом тоже не были в больнице, они разбились на самолете, и все, что от них осталось, можно было сразу хоронить в закрытом гробу.
У Фридриха нигде не болело, и он с внезапным волнением заглянул под одеяло — а вдруг ему отрезали там все, потому и не болит. Но все было на месте, только на боку свежие шрамы и синяки. Фридрих осторожно их потрогал, а потом потеребил себя за яйца. Член потеплел и слегка налился, и Фридрих облегченно улыбнулся — все было в порядке. И тут же испуганно натянул одеяло до подбородка — дверь распахнулась.
В палату стремительно вкатился кругленький врач.
— Ну, молодой человек, что тут у нас? — спросил он, улыбаясь.
— Все хорошо, — ответил Фридрих. — Что со мной случилось, доктор?
— А что вы помните? — заинтересовался доктор.
— Я ехал на поезде, — пожал плечами Фридрих и почувствовал, как заныло в ушибленном боку. — А потом ничего не помню.
После гибели матери и отчима Фридриха отправили к отцу. Тот не приехал на похороны, ограничившись телеграммой с соболезнованиями. И Фридрих поехал в свой новый дом один, родственники просто посадили его на поезд Коскенц-Рейнбург и помахали с перрона.
“Ты же уже большой мальчик, Фридрих, доедешь сам, — сказала тетя со стороны матери. — Надеюсь, этот подонок тебя хотя бы встретит”.
Отец с матерью развелись десять лет назад, когда Фридриху было пять. И с тех пор он ничего не слышал ни об отце, ни о своем брате-близнеце, оставшемся с ним. Брата звали Герберт, и у Фридриха от него остались только две фотографии с давнего морского отдыха: на одной два одинаковых беловолосых малыша играли с волнами, а на второй брат лупил его лопаткой. А от отца не было даже фотографий.
— Ужасная авария прямо на вокзале, у поезда отказали тормоза, и он вылетел на перрон, — вырвал его из воспоминаний доктор. — Удивительно мало пострадавших, кстати, всего один погибший и пять человек ранено. Ну, вы-то вообще царапинами отделались, молодой человек, странно только, что память…
Доктор вытащил фонарик и принялся светить Фридриху в глаза.
Его еще помучили какими-то анализами, Фридрих сто раз успел раскаяться, что признался в потере памяти. А потом к нему пришли посетители. “Твой отец и брат”, сказала медсестра, улыбаясь, и Фридрих с волнением сел на постели. Сильно ли изменился отец по сравнению с мутными воспоминаниями десятилетней давности? Похож ли на него брат, или…
Отец, широкоплечий и высокий, оказался сильно похож на самого Фридриха, только повзрослевшего. А брат — не похож, хотя у него были такие же серые глаза и белые волосы. Только лицо другое.
— Ну, привет, Фридрих, — сказал отец.
— Здравствуйте, — пробормотал Фридрих неловко.
— Врач сказал, что тебя уже завтра можно забирать, — сказал отец со слегка недовольным видом, словно хотел бы подержать Фридриха в больнице подольше.
Фридрих пожал плечами и покосился на брата. Тот ковырялся в подъемном механизме кровати.
— Ладно, — сказал отец, — пообщайтесь пока.
И вышел. Фридрих растерянно уставился на закрывшуюся дверь.
— Круто, ты в каком вагоне был? — оживился брат. — Оно все так полетело, как в фильме бля, — он засмеялся и сел на постель к Фридриху. — Как оно было?
— В четвертом, но я не помню ничего, сознание потерял.
— Облом… А шрамы покажешь?
Фридрих задрал пижамную рубашку и продемонстрировал бок.
— Нормально, — одобрил Герберт и потянулся пальцем.
— Эй, нечего там тыкать, — Фридрих снова опустил рубашку.
Некоторое время они молчали, разглядывая друг друга.
— А я думал, что мы однояйцевые, — сказал наконец Фридрих.
— Да, с яйцами полный комплект оказался, — хмыкнул Герберт. — Опять облом. А хочешь, я тебе тоже шрам покажу, от аппендицита?
— Давай, — согласился Фридрих.
— Вот, наслаждайся, — Герберт поднял майку и повернулся к нему боком.
— Тоже круто.
— Ага… Прикольно еще знаешь что?
— Ну?
— Вот мамочка наша с ебарем со своим в авиакатастрофе погибла. Ты чуть в поезде не навернулся. Что следующее? Вертолет прямо к нам в дом свалится? Это рок!
— Не говори так о ней, — нахмурился Фридрих.
— О ком?
— О матери!
— А как? — удивился Герберт.
— Никак, дебил.
— Сам недоумок.
Они снова замолчали.
— А как ты к пидорам относишься? — вдруг спросил Герберт.
— Что?
— Ну, к пидорам, которых в жопу ебут, — понизил голос Герберт.
— Что тебя вдруг пидоры интересуют, — нахмурился Фридрих. — Терпеть их не могу.
— Ага, я тоже. А ты бы хотел такого выебать?
Фридрих представил себе раскрашенного гея из телевизора и поморщился:
— Фу бля.
— Ну а что, — заржал Герберт, — какая в жопу-то разница. Девка или пидор. Жопа — она круглая и гладкая.
Фридрих представил себе круглую и гладкую жопу и поерзал:
— Ну… волосатая же у мужиков.
— А если бритая?
Фридрих покраснел.
— Да зачем тебе это?! — разозлился он вконец. — Свою, что ли, предложить хочешь?
— Нет, есть одна на примете, — таинственно ответил брат.
— Прямо здесь, в госпитале? — Фридрих посмотрел на него с непонятным для себя самого волнением. — Гонишь.
— Верный вариант, — подмигнул Герберт. — Я попробую устроиться здесь на ночь, типа с тобой посидеть. Заботливый типа брат такой.
— Ну-ну, — с сомнением отозвался Фридрих.
Но Герберту каким-то образом удалось навесить всем лапши на уши и занять соседнюю с Фридрихом койку. На правах члена семьи. С собой он притащил пару игровых консолей, и они до поздней ночи сражались друг с другом. Фридрих даже забыл, ради чего они это все затеяли.
— Ну все, пора на блядки, — сказал Герберт часов около двух и отложил свою консоль в сторону. — Готов?
И Фридрих снова почувствовал, как будто его сердце колотится где-то в горле.
— Так ты серьезно?
— А ты зассал, что ли?
— Я не зассал, но с чего какому-то пидору нам в жопу давать? Он тебе давал раньше?
— Неа, — Герберт натянул кроссовки. — Но сейчас даст, сто пудов.
Фридрих поискал свою обувь и не нашел.
— А кто он такой вообще? — он с сомнением посмотрел на больничные тапки и решил идти босиком. Вдруг убегать придется.
— Ну знакомый пидор, вот хуле ты прицепился!
Фридрих заткнулся, и они тихо выскользнули из палаты. В коридоре никого не было, только горел свет из открытого кабинета дежурной медсестры. Они пробежали мимо него, пригибаясь, как под обстрелом.
А на лестнице Фридрих прижал Герберта к стене:
— Так почему он нам даст, колись?
— Так пидор же, потому и даст, — Герберт отцепил его руки от своего ворота.
— Что ты меня паришь, а?
— Да ты сам мозгом-то подумай, — ухмыльнулся Герберт. — Вот ты слышал, чтоб девки любили в жопу давать?
— Вроде не любят, — покраснел Фридрих.
— Вот! А пидоры все время дают, потому что наоборот — любят это дело. А этот пидор тут без ебаря своего, жопа его скучает по крепкому хую. Еще лучше — двум. Просек? Он только рад будет, когда мы его отдерем. Всем пидорам это по кайфу только.
— Ну ладно, убедил, — Фридрих нервно облизнулся, чувствуя странную пустоту в животе, и еще раз посмотрел на брата.
Тот тоже явно волновался, на щеках его пятнами горел румянец, а глаза лихорадочно блестели.
— Не хочешь — вали обратно в постельку, я один схожу, — Герберт оттолкнул его и направился вниз по лестнице.
— Нет, я тоже, — догнал его Фридрих.
Палата у пидора была отдельная, а на тумбочке стояли цветы. Фридрих подумал, что ему никто никаких цветов или фруктов не принес. Мама бы обязательно принесла… Хотя брат еще лучше сделал — и сам остался и игрух натащил.
— За руки его держи сразу, как я одеяло сдерну, чтоб не дергался со сна, — прошептал Герберт.
Они подошли к кровати. Пидор был красивый, как итальянский актер. А еще он был взрослый, лет двадцать точно, а может, и все двадцать пять. Герберт показал на пальцах — три, два, один — и содрал с него одеяло. А Фридрих прижал его руки к постели. Пидор дернулся, просыпаясь, и открыл рот уже было.
— Тихо ты, — Герберт прижал к его лицу какую-то тряпку.
Фридрих пригляделся — это был носок.
Пидор что-то замычал, извиваясь, глаза его распахнулись и панически шарили по их лицам. Фридрих навис над ним, изо всех сил держа за руки, а Герберт прижал его коленом. Пидор жалобно заскулил. Он был не в пижаме, а в больничном халате с завязками на спине, и тот сбился наверх, обнажая голую мошонку и живот.
— Блядь, не дави ему на живот, не видишь что ли, он туда ранен, — зашипел Фридрих.
Герберт оглянулся на него с шалой улыбкой и убрал колено:
— Упс, случайно как-то вышло.
— Убить его нахуй хочешь, — продолжал злиться Фридрих.
Глаза пидора стали мокрыми от слез.
— Кончай на меня гнать, — тихо рявкнул Герберт. — А ты будешь молчать, или хочешь и дальше жевать носок? — обратился он к пидору.
Тот замотал головой, и Герберт отпустил его:
— Сейчас дашь нам в жопу, спокойно, без этой еботни твоей, и спи себе дальше. Понял?
— Герберт, ты что, зачем ты это делаешь, не надо, — зашептал пидор умоляюще.
— А он точно пидор, Герберт? — спросил Фридрих с сомнением. — Что-то он не сильно жаждет хуй в жопу, по-моему.
Пидор посмотрел на него:
— Не делай этого, парень, это же изнасилование, под статью попадешь…
— Что он такое пиздит, а, Герберт? — процедил Фридрих.
— Какое изнасилование еще? — Герберт положил пидору руку на живот. — Ты же сам этого хочешь, не так ли? Скажи об этом моему другу.
Он наклонился и зашептал что-то пидору на ухо.
— Да… сам… — тихо сказал пидор, выслушав Герберта.
И Фридрих его отпустил. А потом смотрел, как Герберт вытаскивает презерватив из кармана, спускает штаны и надрачивает себе, прежде чем его натянуть.
Больничный халат с завязками оказался очень удобным для этого самого. Он сам до лопаток задрался, когда Герберт пидора раком поставил.
— Смотри, Фридрих, какая жопа классная же, — Герберт шлепнул пидора по голой ягодице и ущипнул.
— Ага, — согласился Фридрих, его всего трясло.
Жопа была действительно классной — круглой и гладко выбритой.
Пидор застонал и страдальчески свел темные брови, когда Герберт ему засадил.
— Блядь, расслабься же, ну, — прошептал Герберт, гладя его по исчерченному свежими швами животу.
Пидор скомкал простынь и замотал головой.
Герберт кончил быстро и обернулся к Фридриху:
— Давай ты.
— Ага, — Фридрих сглотнул, принимая из его рук упаковку с презервативом.
Ему было страшно и еще немножко противно смотреть на блестящую в свете ночника дырку пидора, на его голые съежившиеся яички. Он натянул презерватив слишком резко, и тот порвался.
— Калека, — сказал Герберт, протягивая ему новый.
Пидор смотрел через плечо своими большими темными глазами и кривил губы.
Со второго раза все получилось, и Фридрих принялся впихивать член пидору в задницу, придерживая того за бедра. Сначала шло немного туго, а потом вдруг скользнуло с легкостью. В чужом теле было тепло и тесно, и гораздо лучше, чем в своем кулаке. Фридрих судорожно перевел дух и зажмурился, чтобы не видеть мужика под собой. Он представил свою одноклассницу, Монику, будто он тискает ее за сиськи и трахает на парте, задрав юбку. Та несколько раз давала уже ему пощупать себя за грудь, сквозь блузку, правда, но все равно классно было. Наверняка через пару месяцев и под юбку залезть бы удалось… Но с Моникой все потеряно уже, в новом городе придется разводить новую подружку с самого начала. Пидор в очередной раз сжал его своей задницей, и все тело Фридриха свело сладкой судорогой, даже показалось, что под веками вспыхнуло.
— Бля, — выдохнул он, отваливаясь. — Кайф какой.
— Пошли отсюда, — сказал Герберт.
Обратно они возвращались, особо не таясь.
— А у вас в школе есть девчонки, чтоб давали? — спросил Фридрих, выкинув загаженный презик в ближайшую помойку.
— Из старших вроде есть шалавы, — пожал плечами Герберт. — Моя не дает пока.
— Ясно, — зевнул Фридрих.
Спать хотелось просто зверски, и Фридрих отрубился, едва до кровати дополз.
А на следующий день за ними пришел отец и принес Фридриху одежду. Не ту, что на нем в поезде была, но все равно его — чемодан, видимо, нашли.
— Собирайтесь, — коротко сказал он и вышел.
— Что-то он не особо мне рад вроде, — сказал Фридрих, натягивая штаны.
— Да не парься, — ухмыльнулся Герберт, — он всегда такой, хуй поймешь, что хочет.
В коридоре отец остановился:
— Фридрих… Я хочу тебя познакомить с одним человеком. Это мой партнер. Брачный.
— Партнер? Мужик что ли? — опешил Фридрих и покосился на Герберта.
Тот с постным видом поднял брови.
— А ты не знал про меня? — вроде как удивился отец. — А… ну, ясно. Пойдем.
Фридрих потащился за ним, все пытаясь поймать взгляд брата, но тот нацепил наушники и пялился в потолок, насвистывая. Разозленный Фридрих стукнул его кулаком по плечу и получил в ответ в живот. Хорошо еще не с пострадавшей в аварии стороны.
— Так, — сказал отец, останавливаясь.
— Да мы шутим, пап, — заулыбался Герберт.
Дальше они пошли молча.
А потом отец запустил их в палату, и Фридрих обмер, узнав и комнату, и цветы, и пидора на кровати.
— Знакомьтесь, Алан, мой супруг, Фридрих, мой второй сын, — отец подошел к пидору… то есть, к Алану, и с улыбкой взял его за руку. — Алан пострадал в той же аварии, что и ты, Фридрих. Мы встречали тебя вместе.
— Приятно познакомиться, — выдавил Фридрих сквозь шум в голове.
Алан молчал, сведя брови в знакомой страдальческой гримасе.
— Как ты вообще, папочка, поправляешься? — сладко улыбнулся Герберт и взял Алана за вторую руку.
Тот вырвался.
— Не придуривайся, — нахмурился отец.
— Я… мне душно, я выйду, — пробормотал Фридрих и затравленно посмотрел на отца.
Отец кивнул, сжав губы.
В коридоре Фридрих со стоном прислонился к стене, пытаясь решить, как теперь быть.
— Переволновался? — глумливо произнес голос брата за его спиной.
— Ты! — взъярился Фридрих, хватая его за грудки. — Какого ты все это устроил?!
— Придержи коней, — холодно улыбнулся Герберт. — И не ссы, все под контролем.
— Под контролем? А если он скажет о нас отцу?
— И что? А я скажу, что он сам ко мне лез.
— А что… он лез? — Фридрих отпустил его, остывая.
— Да постоянно, — ухмыльнулся Герберт. — Лез и лез, пидор проклятый.
— Правда, что ли? — нахмурился Фридрих.