— Гадкий кот, — кошка выгнула бровь.
— Накажешь меня? — Энкем закрыл глаза и покраснел. Вошел во вкус, однако.
После ужина они проводили Неймо – тот перед практикой уезжал с друзьями во фьорды, недельный поход. Компашка развеселых студентов уже свистела и гомонила у ворот. Пацан так гордился своим новым внедорожником, подаренный ему прайдом в честь успешной сессии, что Дитте не смог удержаться от довольной ухмылки, целуя его на прощание.
А потом ему позвонил старый приятель из дорожной инспекции.
— Райних Штиммен – твой родич?
— Мой, — сказал Дитте пересохшим ртом.
— Его тачка битая стоит перед “Резиновым раем”, я тебя предупредил, если что. Об аварии не заявляли, но сам знаешь...
— Спасибо, — ответил Дитте.
Заблядовал, значит, Райних. Да еще и напился, или чего похуже. Дитте выскочил как был, в домашних штанах и майке, и запрыгнул в кар, матерясь. “Ну, держись, братишка, — думал он, вбивая в навигатор название клуба, — повезло тебе, что я ремень не взял”.
В клубе он Райниха не нашел, тот уже успел смыться с очередным своим... Так спешил, аж комм в сортире посеял. Дитте заскрипел зубами и решил-таки просмотреть записи, особенно последние. Чтобы знать, кому в морду дать, ну, кроме Райниха.
Очень скоро обнаружился герой-любовник, серебристый холеный кот. “Старпер “, — у Дитте аж живот подвело от злости, когда он подчистил и увеличил изображение. Сил не было слушать их смехуечки, все эти “совершенно свободен до утра, о, как мило”, так что он выключил запись и просто лежал до рассвета в кровати. Прав был отец, когда говорил, что гулящих нек нельзя брать в прайд, и уж ни в коем случае нельзя влюбляться в таких.
***Райних
Было темно. И больно. “Теперь всегда темно и больно”, — подумал он, шаря трясущимися лапами по полу. В поисках стены. Он немножко прополз в сторону, наткнулся на нечто мягкое и замер. Мягкое жалко скульнуло и затряслось. О, товарищ по несчастью!
— Тихо, — прошептал Райних, — давай погреемся.
Мягкое прижалось к нему, стало и правда немного теплее.
Никогда, никогда, снова и снова думал Райних, никогда не буду больше гулять.... Никогда. Весь этот кошмар случился только из-за того, что он захотел присунуть роскошному котищу редкой серебристой масти, практически эликтовой. Они с коллегами задержались в баре после смены, так мило провели время... И черт же дернул его связаться с тем эликтом... потащиться с ним в проклятый ночной клуб... Eще и кар раздолбал по пьяни, комм похерил в туалете. Все закончилось здесь, в подвале у каких-то извращенцев, сектантов каких-то долбанных...
Райних тихонько взвыл, стало легче. И услышал шаги. Проклятье, проклятье, надо было молчать. ОНИ подошли поближе, под ребра прилетело пару пинков. Он корчился на полу, прислушиваясь к их движениям — сейчас его снова потащат на издевательства? Но они схватили его недавно приобретенного товарища. Тот плакал и умолял его не трогать. Как глупо, подумал Райних, когда звуки стихли, и он снова оказался способен думать. Как глупо умолять кого-то, кому твои жалкие слова только повод посмеяться. Умолять надо тех, кто смилостивится... а тут можно только кричать, когда больно.
Сколько он здесь, наверно, целую неделю... а может и пару дней... Никогда больше не буду ни с кем трахаться, подумал он, никогда, после того, как его насиловали все на каком-то ритуале, бросали какие-то огрызки за секс... а однажды бросили к змеям! Те так страшно шипели и забирались куда попало... и дышать в змеиной яме было трудно, хоть ему и запихали в нос респиратор, но он постоянно заглатывал ядовитые испарения, и его всего выворачивало, нет реально, больше никогда и ни за что, если выберется отсюда, но он никогда не выберется, так и... Райних почувствовал, что мысли пошли по знакомому кругу, и ушел в воображаемый домик.
Он его почти сразу начал строить, как сюда попал, вспомнил сломленного психа папеньку и статью в недавнем “Дайджесте терапевта”. Он боялся сломаться так же, как его чокнутый родич, а в статье были описаны способы ухода от реальности аутистов и психотиков. И вот он решил уйти сам, сознательно, пока подсознание не сделало это за него. После того, как его изнасиловали в первый раз, а потом вырезали глаза без анестезии, он выл у стены и жалел, что не сдох от болевого шока, а всего лишь потерял сознание, тогда он и вспомнил это. И начал строить маленький однокомнатный коттедж на любимой полянке их нового поместья. Складывал бревнышко за бревнышком, покрывал крышу драгоценной черепицей золотистого кедра, натащил мягких шкур и подушек, поставил камин и позвал родичей.
Туда приходил Дитте и сидел рядом, обнимая так тепло и надежно, смеялась над чем-то Чине-ли, мелкий гаденыш Неймо выделывался, привлекая к себе внимание альф... Гаденыш — никакой, конечно не омега, а... натуральный гаденыш, вот кто. Лисса почему-то была уже с котятами, те были маленькие и пушистые, два синих, один лазурный, еще один леопардовый, как сам Райних, только наоборот: лазурь с синими пятнышками... А один серенький, как Лисса, но с голубоватым дымчатым отливом. Котята мяукали и играли, кусая папеньку Энкема, а тот хихикал и убегал от них на четвереньках.
Постепенно его душевных сил перестало хватать на поддержку образов сада и интерьера, и домик превратился в замкнутый куб без выходов, он был пронизан желтым светом. А родичи превратились в смутные тени, несущие в себе только ощущения от настоящих нек. Защита — от Дитте, веселье — от Чине-ли, уют — от Лиссы, слившейся с котятами. Гаденыш исчез. И только папенька остался похожим на нека, он скакал и кривлялся, а иногда забивался в угол и дрожал. “Прости, — говорил ему Райних, — на самом деле я никогда не хотел тебе зла”.
За ним пришли, побили и трахнули, а потом спросили: что он предпочтет — послужить детям Великого змея или отрезать хвост?
— Отрезать и послужить, господин, — покорно ответил Райних, он всегда со всем соглашался, не идя ни на какие диалоги и взаимодействия, ведь его тут нет, он сидит в кубе.
— Кому послужить? — с шипением спросили у него и сломали хвост.
— Великому змею! — крикнул он, корчась, в кубе они сидели вдвоем с папенькой и смотрели друг на друга, хотя он предпочел бы посмотреть на Дитте, но того не было, только смутное присутствие.
Ему приказали ползти вперед, нацепив на шею поводок, он встал на четвереньки, по-другому ходить не мог, сухожилия перерезали в самом начале.
Вдали послышался шум, какие-то крики, вроде даже хлопки выстрелов. Папенька в кубе показал ему язык. “Дурак ты, Энкем”, — сказал ему Райних. “Сам дурак”, — ответил убогий и захохотал.
====== Глава 7. Спасение от тьмы ======
Дитте
— Старший, будешь слушать? — Энкем стоял перед ним в мягких штанах и рубашечке, он выглядел почти нормальным, когда молчал, не бегал на четвереньках и не выл.
— Давай, когда все лягут, — сказал Дитте, которому все равно не спалось с тех пор, как пропал Райних.
Конечно, его начали искать, не дожидаясь, пока истекут положенные пятьдесят часов, но закончился уже третий день, а результатов все не было. Райнихов ночной спутник ситуацию не прояснил, заявив, что ушел из клуба один, и записи внешних камер это подтвердили.
Рассказы Энкема помогали скоротать время до утра. К тому возвращалась память, кусками, путано, и папочка изливал на Дитте небылицы из своего блестящего журналистского прошлого.
— Дети тьмы, — говорил Энкем, — змеепоклонники. Я хотел к ним подобраться поближе, репортаж вышел бы отменный... А попал в яму к их божкам...
— Разве ты был не в джунглях, — мысли самого Дитте были далеки от папочки и его несчастий.
— Нет, конечно, — Энкем подскочил, — ты что, старший, как бы я там выжил. Меня держали где-то здесь, и мне повезло, что остались глаза...
— А давай подробнее про глаза, — Дитте вдруг очнулся, вспомнив их страшную находку – несчастного замученного неку, и липкое равнодушие вмиг отступило. — Энкем, что ты еще помнишь, расскажи мне.
— Тем, кто был для ритуалов, их вырезали, так надо. А мне оставили, им нравилось, как я боялся... Но я притворялся и смог убежать. Наверное... — папочка задрожал, — я еще плохо помню.
— А где тебя держали, Энкем?
— Не помню...
Идея привезти Энкема в управление была не самой лучшей, признал Дитте, перехватив папочку за хвост в полете. Тот послушно повторил все то, что рассказывал ему, и теперь самозабвенно прыгал по столам и кричал, что хочет отсосать Дитте при всех.
— Старший, не сердись, — Энкем только что закончил обещанное, но не при всех, а в кабинете, — давно мечтал это сделать. Попрыгать тут у вас хорошенько.
— Мечты сбываются, — сказал ему Дитте, которому было совсем не до папочки.
Он снова прослушал последний разговор Райниха с серебристым котом, получалось, что они договорились тогда о свидании. И тот потом кинул братишку. Дитте вертел объемный портрет, не обращая внимания на кривляющегося Энкема. Ли-ан Зерг, альфа одного из прайдов закрытого клана, был последним, кто видел Райниха.
— Это он, — сказал вдруг затрясшийся папочка, — точно, старший.
— Кто? — Дитте чуть не выдернул Энкему руку, подтаскивая поближе, — да кто, твою мать!
— Злой! Он меня бил, и резал и...
Дитте дальше уже не слушал, потащил его к шефу.
До подтверждения информации никакого штурма, сказали ему. И Дитте ждал еще двенадцать часов до начала операции, совместной с Королевским Спецназом. Им удалось нарыть много чего за это время: подтвердить подозрения о разведении змей через поставщиков оборудования. И этим же путем вычислить дом, где предположительно могли держать жертв. Захват должен быть молниеносным, дабы сектанты не успели очухаться и всех прирезать.
Райниха он сразу заметил, как только они спустились в подвал вслед за спецназовцами. Братишка забился под скамью и дрожал, зажав себе лапами рот. И он был слеп, абсолютно. Дитте вытащил его осторожно, как мог, стаскивая с лица засохшую кровавую тряпку, и замер. Так больно Дитте не было никогда в жизни, он зарычал, прижимая к себе Райниха, и кажется, даже заплакал.
Братишка сидел у него на руках смирно все время и тихонько выл, пока Дитте нес его к медицинскому кару, только один раз вскрикнул, когда ему неловко прижали поломанный хвост.
Подбежавшие медики что-то вкололи Райниху, и тот отрубился. Теперь можно было разжать его пальчики, не боясь их сломать. Второго найденного нека ловко упаковали в пластиковый мешок, и Дитте обуял запоздалый ужас. Ему что-то говорили, кажется, про то, что из всех сектантов осталось в живых только двое, остальные погибли.
— Это хорошо, — сказал Дитте, — хорошо, что они сопротивлялись.
Он сам пристрелил нескольких и переживал, не вышло бы превышения полномочий.
***Райних
Он сразу, сразу узнал брата — по прикосновениям, дыханию, даже шуршанию одежды. А потом и голосу. И немедленно вцепился в него, боясь отпустить, а то вдруг это все очередной бред, и он просто окончательно спятил. Как папочка.
Дитте его спас, вынес на воздух, Райних все держался за него и шевелил порванными ушами, тихонько поскуливая от привычной боли, он прислушивался к шуму — кажется, спасательной операции. Да-да, бравая Королевская полиция всегда на страже, она их сберегла и защитила, все, как написано на ее гербе... Только бы брат не оставил его... Тут его укололи в задницу, и сознание мгновенно отключилось.
А потом его опять изнасиловали и бросили к змеям, спасение оказалось мороком, он бился и бесслезно плакал, пытаясь сбросить с себя тяжелые скользкие тела и не менее мерзкие нечьи лапы, хватал их и тянул. И вдруг избавился и очнулся в тишине и темноте, ничего практически не болело, а он был голый.
По звуку и запаху — больница. “Просто слишком много спал”, — подумал он, с трудом ворочая лапами в поисках одеяла, — “ТАМ кошмаров не снилось”. Все тело было онемевшее и бессильное совершенно. Побочные эффекты регенерации. На морде железяка, наверно растят глаза. Дверь открылась, и он замер, притворяясь спящим.
— Ах, доктор Райних, опять безобразничаете, — тихий смех и легкие шаги, он смутно узнал одну из сестричек родной клиники, но не пошевелился. — Зачем все время одеяло сбрасываете?
Его укрыли невесомым и пушистым, попутно погладив по животу и между ног. Райних задрожал от этого прикосновения.
— Прости, милая, — едва слышно сказал он, стараясь держать голос ровным, — не надо меня трогать, ладно?
Приходил профессор Ан-ши и задавал много вопросов и не трогал, советовал не замыкаться в воспоминаниях, а проговорить их много раз. “А лучше запиши... ну, ты же все знаешь, коллега”.
— Как думаешь, — спросил его Райних, — у меня глаза такого же цвета вырастут?
— А у тебя какого были — синие? — с живейшим интересом отозвался Ан-ши.
— И с лазурным зрачком и прожилками, — оскорбленно отозвался Райних.
— Пятнистые будут, как твой хвост, — захихикал старый пройдоха, и Райних гневно зашипел и захлопал рукой по тумбочке, ища, чем бы в него запустить. Не нашел.
Он хотел еще спросить о брате, но не решился и потом долго лежал, обнимая себя за хвост и надеясь, что Дитте зайдет, вот сейчас... Вот через пять минут... Хвост был совсем не такой пышный, как раньше, жалкий хвостишка стал, облезлый. И Дитте не приходил. “Ну, ничего”, — думал Райних, просыпаясь и засыпая, время тянулось и липло, путаясь со змеиными снами, — “Ничего, скоро я выздоровею, стану снова красивым и пушистохвостым, и он придет. На калеку-то кому приятно смотреть”.
***Дитте
К Райниху он попал аж через два дня – сначала не пустили врачи, а потом Дитте спал, а потом торчал в управлении... черт бы побрал этих безумных Зергов. Сложно было понять, пришел в себя братишка или нет. Тот лежал на высокой больничной койке, не шевелясь, и всю верхнюю часть лица закрывал регенератор.
Дитте погладил его тихонько по ввалившемуся животу и уткнулся лицом, пережидая тупую боль в груди. Как похудел, бедняжка. Чинэ-ли сказала, что хвост и задницу ему уже залечили, через денек и ноги будут в порядке. А вот глаза полностью восстановятся через пару недель. Если все будет хорошо.
— Братишка, — он как-то невзначай стянул с Райниха одеялко и вылизывал ему живот, — ты меня хоть слышишь?
Тот что-то промычал в ответ, и у Дитте мелькнула страшная догадка – может быть, негодяи отрезали ему язык? Райних вполне мог нахамить им или съязвить... Кошмар, бедный братик, сколько он всего пережил.
Дитте водил ему пальцами по губам, пытаясь просунуть один в рот. Не получалось, и тогда он накрыл губы Райниха своими, раскрывая их и сжимая братишку в объятиях, и очень скоро убедился, что во рту у того все в порядке. Язык точно был на месте. Дитте его всего был готов облизать от радости, и шею, и плечи, розовые соски (Райних подставлял ему то один, то другой, а Дитте дразнил его, прикусывал и дул, а потом снова кружил языком). Кусать за пупок его Дитте не стал, мало ли... Приласкал вставший член и добрался наконец до заветного — розовой сжатой дырки. Братишка, умничка, с готовностью закинул ему ноги на плечи. Он ткнул языком в серединку, мимолетно подумав, что Райних же прошел полное восстановление, точно, как будто целку из него сделали.
Дитте поспешно стащил штаны и продолжил вылизывать Райниха.
— Дитте, давай уже... — тот крутил попой, приходилось поддерживать его руками, на ноги братишка опираться не мог.
У Дитте одновременно свело яйца и защемило сердце.
— Я без тебя чуть не сдох, Райних, — сказал он, дотягиваясь до какого-то тюбика на тумбочке. Все-таки хорошо у них тут в больнице все устроено, Дитте выдавил побольше прозрачной субстанции и наконец-то вошел в своего братишку, в Райниха своего любимого, в чертова своего гуляку. И замер от счастья, целуя, пока тот не начал всхлипывать. Он даже испугался, но оказалось, что брат смеется.
— Это не смазка, — сказал Райних, когда он безуспешно попытался задвинуть поглубже. — Это клей, Дитте. Чтобы датчики не отваливались.