— Тихо-тихо, — шептал ему Павел на ухо, а сам все трахал и трахал, пока у Андрея не замельтешили перед глазами разноцветные круги, а по спине прошла сладкая судорога, он с трудом подавил крик, сказали же, тихо…
Его еще потряхивало после оргазма, когда в дверь заскреблись, Павел затолкал его в кабинку и осторожно вытирал салфетками, а Андрей все цеплялся за его куртку.
— Верни мне ключ, пожалуйста, — он потерся носом о Пашину щеку, колючая, и прижался сильнее.
Вспыхнул свет, кто-то выматерился и чихнул. А Паша все продолжал поглаживать его по спине, пока все вновь не стихло и не хлопнула дверь.
— Выходим, — скомандовал Павел, и добавил: — а ключа у меня с собой нет, я вам его потом домой занесу, Андрей Петрович.
До начала работ в восьмой секции оставалось три дня.
Павел не соврал, принес ему ключ через пару дней, просто вошел в квартиру и, не раздеваясь, потащил Андрея в спальню и оттрахал, завалив на спину. Зеркало на потолке отражало все это непотребство, Андрей смотрел, не мог оторваться, на движения пашиной белой задницы, тут уж можно было не сдерживаться, всласть покричать.
— Ты же не жрешь ничего, — ругался Паша в ванной и тыкал мыльным пальцем ему под ребра, — одни кости…
Андрей гладил его по плечам, ощущая сильные мускулы под руками, и вдруг подумал, что никогда до Паши он не спал ни с кем настолько волосатым. А еще он ясно ощутил, что сегодня последний раз, когда они вместе, завтра генеральный подпишет график работ, планы и схемы, и Пашу скорее всего он больше живым не увидит.
— Останешься на ночь? — Андрей нервно облизал губы и начал усиленно намыливать Павлу живот.
Паша остался и совершенно измотал его, а утром тихонько ушел, не стал будить, положив ключ на прикроватный столик. Вот и все, теперь действительно все закончилось. Он так и не сказал Паше о предстоящем назначении, зачем, выйдет приказ, тот сам все узнает.
***
Андрей разбирал контейнер, полный разного барахла, неужели он все это заказывал полгода назад? Еда какая-то замороженная, кофе… Он с удивлением пялился на комплект белья, который явно был ему мал, и вдруг осенило — Женечка! Точно, они же вместе каталог тогда смотрели.
— Приходи в гости, Женя, — сказал ей Андрей в коммуникатор, — прямо сейчас приходи.
Работы в восьмом секторе велись уже несколько дней, Пашу он не видел, но постоянно ждал известий о нем. С Женечкой они как всегда обсудили успехи и достижения, обосрали генерального, а потом любопытная Женечка нашла пакет с ножом и одеждой в крови.
— Что это, Андрей, откуда?
— Это мусор, все никак не выкину, — он забрал у нее из рук зазубренный нож и опять вспомнил Пашу.
Андрей вытолкал растерянную девушку за дверь, никто ему не нужен, ни Женечка, ни Паша, никто, думал Андрей, пытаясь засунуть ножик себе в зад как тогда. Паша не отвечал на его вызовы, ни на один из двадцати не ответил, неужели смена еще не поднялась на поверхность, пора уже. А если… Он порезался, кровь такая красная, очень красиво, и настоящая. Неужели он все время боялся именно этого, вот этой кровищи, совсем ведь не больно, Андрей засмеялся и порезал другую руку, для симметрии, когда услышал, как открывается входная дверь.
— Паша, — он вышел в коридор, улыбаясь и пряча руки за спиной, — я тебя так ждал.
Но пришли опять люди в масках, Андрей заорал и кинулся прочь от них, его скрутили и повалили на пол.
— Полиция Станции Москва-11, вы арестованы, — говорил ему один из этих страшных людей, но это была ложь.
Андрей задергался, и ему укололи в руку пониже локтя, все как тогда, кошмар вернулся и спастись в этот раз не получится.
***
— И вот поддеваю я эту черную хуйню щупом, а она… — проходчик обвел всех торжественным взглядом, явно намереваясь выдать нечто поразительное.
— На тебя хуй точит, Геныч? — хмыкнул Павел, не сдержавшись. — Мужик-то ты еще ого-го!
Все заржали: “девки-то гроздями небось на гвоздик вешаются?” Проходчика давным-давно задавило при обвале, и был он на половину теперь из металлизированного биопластика. Нижнюю половину, что придавало придурковатому Генычу особой пикантности в глазах работяг, а также давало повод для бесконечных философских рассуждений о природе сексуальности полуандроидов. Обсуждения эти были несколько однообразны, зато ужасно веселили участников.
Павел фыркнул, слушая обиженное бурчание на тему “вот вечно вы, Пал Юрич… ничего святого…” Ему протянули флягу, он отхлебнул обдирающего пойла и вспомнил вдруг Андрея, как тот смотрит на него снизу, по телу расползался нервный жар. Надо будет навестить начальника после смены, тот такой ласковый в последний раз был…
— Хороша буриловка, — прохрипел он, продышавшись. — Врешь, Геныч, твоя железная задница для меня — святее всех святых.
Ребята снова смеялись и гомонили: “Обижаете, Пал Юрич, где ж буриловка, самая натуральная ракетовка!” Буриловку гнали из тормозных элементов бурильных машин, а ракетовку — соответственно… Неизвестно почему, вторая ценилась знатоками гораздо сильнее. По мнению Павла, не терпевшего спиртное, все было одинаково мерзкой и вонючей дрянью, но бывают моменты, когда отделяться от рабочего коллектива совершенно невыгодно.
Запищал зуммер — перерыв закончился. Работяги потянулись на выход, остались только Павел с прорабом и Генычем. До конца смены уже совсем немного, несколько часов — и они на поверхности.
Павел как раз заканчивал последний контрольный объезд, когда почувствовал вибрацию. Неудивительно, конечно, рядом с бурильной машиной, но эта вибрация шла в диссонансе, какие-то толчки, неровный ритм. Он замер на секунду, а потом оглянулся на Геныча. Тот таращился на него в ответ.
— Машину выключи.
Атмосфера Марса передавала звуки как-то по другому, более гулко что-ли, даже под землей. Они минут пять сидели, вслушиваясь в этот страшный гул и вибрацию.
— Со стороны подъемника, кажись, — хрипло сообщил Геныч и потянулся к пульту управления.
— Куда?
— Наружу, твою мать!
— Погоди… погоди, — Павел ткнул в схему, — подроемся сюда, там могло ребят запереть.
— Топлива не хватит. Нам бы самим доебашить…
Павел глухо застонал: ведь конец смены, ресурсы на исходе, они смогут выкопаться только при очень, очень благоприятном прохождении. Он снова уткнулся в схему — прокладывать оптимальный маршрут.
Они со скрежетом бурились сквозь мягкие породы, перед глазами мелькали черно-белые изображения внешнего радара, тихо матерился Геныч. Если бы у них был юркий бур-разведчик, то экраны показывали бы объемную картинку в цвете на пару километров в округе. Но эти почвы были уже давно исследованы, разведчики трудились в другом месте, а Павел чувствовал себя слепым, видя лишь на метр вперед.
— Пиздец, — сказал Геныч и замолчал, снова заглушив для экономии мотор.
Они уперлись в твердые породы, которых здесь быть просто не должно. Что это, смещение пластов? Если так… если это такое мощное марсотрясение… на поверхности могло тоже ничего не остаться. Но ведь долина Утопии совсем не сейсмична!
— Рой на северо-запад.
Ближайший твердый пласт был ранее на юго-востоке, да и по линиям изломов — все шло оттуда. Оставалось надеяться, что недалеко ушло. Он вспомнил про Андрея, как прижимал его за шею к матрасу, как ладонью ощущались выступающие позвонки, а бедрами — растраханная задница, а Павел был в каком-то полузабытьи тогда от восторга… Андрей не отвечал на его вопросы о злодеях, смотрел словно в никуда, а еще он был таким худым. В первый раз, со злодеями, он был совсем другой. “Как выберусь отсюда, сразу к нему зайду. Лишь бы наверху было все цело. Лишь бы выбраться.”
Выбраться им не удалось, твердые пласты все не кончались, а вот запас свободного хода у них кончился.
— Буримся наверх, — сказал Павел.
Мощностей у них на это не хватало, если пласт толще семи метров, они так и застрянут среди камней, но Геныч выматерился и послушался.
Оно оказалось больше семи, и последние пару метров они долбили в обреченном молчании. Скоро кончится воздух. Вряд ли их откопают раньше.
— И могилка не нужна, — как-то жалко хмыкнул Павел, ему уже казалось, что он задыхается, а земные своды медленно сдвигаются.
Он закрыл глаза и стал снова думать об Андрее, интересно, каков тот на вкус? Андрей ему несколько раз минет делал, а Паше даже в голову не пришло ответить тем же. Он вообще так мало ласкал его, а ведь ни с кем больше так хорошо не было…
— Взгляните, Пал Юрич, это проход?
Павел уставился на радар. Да, и вправду похоже, вроде бы черный провал начинался на границе видимости. А ведь еще недавно его не было… или они умудрились не заметить?!
— Давай, Геныч, на генераторе.
Если это будет обманка, то последние часы они проведут в мертвом буре. Впрочем, какая разница.
Это на самом деле был проход, они быстро собрали — оставшиеся баллоны воздуха, жаль из кабины не отсосать обратно, аварийные лампочки, запасные шлемы и воду… А еще у Геныча нашлась заныканая пачка соленых галет, а у Павла в куртке — плитка молочного шоколада. Они затянули шлемы и выбрались из бура.
…Самый странный проход, который они видели в своей жизни. Сводчатый и гладкий, словно вытравленный. А раз Павлу померещилась черная шевелящаяся слизь в проеме потолка. Он остановился и долго светил туда. Черные тени безумно метались, ничего было не понятно и дотянуться невозможно, сумасшествие какое-то.
— Пойдемте, — звал его Геныч почему-то шепотом, — все давно сдохло к хуям на ебаном Марсе, нечему здесь шевелиться.
А потом проход раздвоился. Они постояли в развилке и, не сговариваясь, пошли по левому, он забирал слегка вверх.
========== Глава 5 ==========
Хотелось пить. Андрей лежал на кровати и не сразу понял, что привязан. Вокруг царил полумрак, белые стены, ни одного окна, дверь… похоже на больницу. Он приподнялся на локтях, с удивлением глядя на свои забинтованные руки, пристегнутые к невысоким хромированным бортикам. Если это больница, почему его привязали к кровати? Андрей попытался вывернуться как-то, освободить хоть одну руку, но ничего не получалось, и он испугался всерьез. Даже попробовал грызть фиксирующие ленты, отсюда надо выбираться любой ценой. Андрей так увлекся своим занятием, что не заметил распахнувшуюся дверь вовремя и замер, прикусив краешек белого пластика.
— Не нужно, не нужно этого делать, больной, — один из вошедших приветливо смотрел на Андрея, пока двое других осторожно укладывали его обратно. Значит, этот у них главный, в голубой форме с эмблемой. Он вдруг узнал символику, у него тоже была такая на кителе из серебристой ткани.
— А вы… кто?
— Доктор Морозов.
— Развяжите меня, — попросил Андрей, и его освободили от удерживающих ремней, взяв обещание не буянить.
Потом ему дали воды и отвели в туалет, и он долго сидел там, пытаясь вспомнить, что же все-таки произошло. Стены, пол, даже раковина и унитаз, все было сделано из какого-то странного пластика, Андрей уперся лбом в стену, и там осталась небольшая вмятина, которая выровнялась через некоторое время. Ногтями поцарапать тоже не удалось, после нескольких упорных попыток из-под бинтов начала сочиться кровь, совсем не страшная, напомнил себе Андрей.
— В перевязочную его, — доктор кивнул двум своим помощникам и повернулся к Андрею: — У вас, Озкулов, передозировка препаратов, ускоряющих регенерацию, пришлось по старинке вас лечить.
— От чего лечить? Я здоров, — Андрей понял, что сказал лишнее. Он-то знает, что его насильно тут держат, сразу догадался. Он присел на краешек кровати, раздавленный вдруг пониманием происходящего, эти только притворяются, что лечат его…
В перевязочной было много полезных вещей, любая пригодилась бы для побега. Андрей осматривал светлую комнатку, вытянутые яркие лампы на потолке и юную медсестричку. В руках у нее были прекрасные ножницы с зазубренными краешками, Андрею они сразу очень понравились.
— Фиксировать будем? – строго спросил один из сопровождающих.
— Не надо, — прошептал Андрей, зачем его хотят связать, неужели опять началось…
— Не надо, — согласилась медсестра, — вон он смирный какой, бедняжка.
Санитары заржали:
— Он из группы захвата двоих покусал, бедняжка наш, вы же сами, Любочка, обрабатывали.
— Тогда надо, — Любочка тоже засмеялась, гадина.
Андрей задергался, когда его пристегнули к креслу, и зажмурился. Но больно не было, прикосновения были деликатны и даже нежны, он рассматривал красные полоски на ладонях и запястьях, их смазали чем-то прозрачным, а потом вновь наложили повязки.
Дни в этом месте, так похожем на обычную больницу, были совсем одинаковыми. Андрей не знал, сколько он здесь находится, и не помнил толком, как сюда попал. Сначала надо спастись, а потом уж разбираться. Его палата находилась в конце коридора, через два поворота – перевязочная и там же кабинет доктора, Антона Михайловича. Кормили Андрея отдельно от всех, сказали, буйный потому что.
На завтрак он как обычно пил какую-то сладковатую смесь через трубочку, наклонившись над столом, невкусно, но терпимо. Пластбинты покрывали его руки, которые он сам и изрезал, надо же, какая чушь. Он покосился на санитаров и продолжил глотать неприятную жидкую кашицу. Завтра будет последняя перевязка, Андрей все думал о ножницах, как бы их стащить незаметно. Тогда уж он всем покажет и этим двоим в первую очередь. Эти тихонько переговаривались:
— Помыть его сначала? Или так вести?
— Нафига? Обделается еще со страху, и опять мыть…
— Я никуда не пойду, — Андрей завертел головой, и над ним опять заржали:
— Следователь ждет не дождется, да он не страшный, поговорить хочет.
Внутри все оборвалось. Нельзя идти в полицию, откуда-то Андрей это знал, нутром чуял. Он выждал момент и почти вырвался по пути, но его быстро догнали и опять скрутили.
— Черт, осторожно, руки его…
Очнулся он опять привязанным, рядом стоял доктор и мужик какой-то незнакомый, Антон Михайлович ругался с ним, говорил, что не отдаст Андрея, рано еще.
— Опросить я все равно обязан, это необходимая формальность, может, он и заявлять не будет, — от этого громкого голоса в голове что-то лопалось.
— Не буду, — пробормотал Андрей, и его переспросили еще раз, что мол, неужели по согласию все было. У него в квартире, оказывается, нашли одежду в его, Андрея, кровище и в сперме, анализатор сходу определил пять различных образцов, и нож еще. Санитары начали хихикать, и Антон Михайлович глянул на них укоризненно.
— Да разве он соображает сейчас, инспектор, — доктор ласково погладил Андрея по коленке. – Придет в себя через месячишко, тогда и расскажет вам все.
— Бля, придется дело заводить, — искренне огорчился инспектор, — доиграются, извращенцы хреновы, а нам разгребай… — и он вышел из палаты, сетуя на свою тяжелую работу.
— Помойте его, ребята, и пусть поспит, — доктор махнул рукой, прежде чем последовать за полицейским.
— Че за запах, а? — возмущенно спросил у Андрея один из оставшихся санитаров, кажется, Саша. — Обосрался?
— Нет, нет… — он чувствовал, что да, сам не заметил, как это случилось. Что теперь будет…
— Придется помыть, как доктор прописал!
Его затолкали в душевую и раздели там, Андрей стоял голый и такой грязный, и эту грязь нельзя было скрыть. Вода стекала по его телу, слишком холодная, он весь покрылся мурашками и все пытался прикрыться руками.
— Руки не суй под душ, размокнет пластбинт, — его развернули лицом к стене, — повыше их подними и упрись.
В зад ему ударила тугая струя воды, очищая, Андрей переступил с ноги на ногу и с ужасом понял, что возбуждается. Конечно же это заметили, его ведь так тщательно мыли. Оглаживающие движения губки напоминали о чем-то важном, настоящем, из той, прежней его жизни. Он опять попытался закрыться, стал просить сделать воду теплее.
— И так кипяток почти, терпи уже, — беззлобно сказали ему и увеличили напор, — давай смоем все быстренько, и спать пойдешь.
Андрею удалось забиться в угол душевой и съежиться там, присев и обхватив себя кое-как руками, прикрывая стояк.