К Спирину, одетому в форму учащегося технического училища, подъехали трое. Офицер спросил насмешливо:
— Откуда, синьор? Имеете ли оружие?
— Иду с занятий драмкружка. В клубе «Свет и знания». А оружие не ношу — упаси боже шутить такими вещами в наше время.
— Пропустите студента, — приказал офицер.
Но на углу 33-й линии опять патруль. Николай возмутился:
— Нельзя же так, господа! Меня только что останавливали.
Видя, что он направляется от Софиевской вверх, — пропустили. Спирин шагал торопливо от дома, а мысль не отпускала: «Неужели у нас провал? Неужели?».
Перед рассветом добрался Николай к Селиванову, за Нахичевань. У Селиванова ночевал Василенко. Выслушав Спирина, хозяин и гость быстро собрались. Утрам на 6-й улице должно состояться заседание комитета. Если типография провалена — рисковать не стоит.
— Жди, Коля, нашего возвращения.
Спирин ждал долго. Не дождавшись, переоделся и пошел по явкам. Товарищи подтвердили: типография провалилась, в доме все арестованы. Малыши у соседей.
В пять часов вечера члены комитета встретились в Балабановской роще. Здесь Спирин услышал страшную весть — явка на 6-й улице тоже провалена: здесь арестованы Абросимов и Василенко, остальным товарищам — Анне, Шмидту, Селиванову — удалось скрыться.
Так что же это: случайный провал или провокация? Оставшимся на воле товарищам этот вопрос необходимо решить быстро. От него зависит будущее подполья, судьба его каждого участника.
Буртылев квартировал у доктора Попова, который горько шутил, что через его дом проходит водораздел всего мира — один его сын служил у белых, другой ушел с красными. Последние годы сильно подействовали на доктора: надменный эскулап стал довольно мирным, разговорчивым человеком, каким был на самом деле. И когда к Игнату из Ростова приезжала жена Анна Лаврентьевна с сыном Федей, встречал их приветливо, расспрашивал, как там дела в шумном купеческом Ростове. Но сегодня он встретил гостей рассеянно, торопливо:
— Что же это такое происходит! Что же это такое!
Выяснить, что так разволновало доктора, было невозможно: он ушел в себя, ни на кого не обращал внимания. Когда Анна подошла к радиостанции и вызвала Игната через дежурного, тот появился взволнованный и, передав из рук в руки маленький сверточек, сказал:
— Срочно уезжайте из города. Захвати у доктора мой маленький чемоданчик. Я, наверное, на квартиру не буду заходить — опасно. Оформляю отпуск на неделю по семейным обстоятельствам, завтра заеду домой, все расскажу.
Расстроенная и испуганная Анна подхватила сына, чемоданчик и направилась на вокзал. Поезда в ближайшем времени не предвиделось. Она боялась: вдруг недействителен почему-то ее пропуск как жены служивого? На вокзале Анна заметила мужчину, который определенно следил за ними. Пришлось уйти с вокзала. Пропетляв по улицам, Буртылева вернулась к привокзальной роще. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что посторонних нет, Анна развела небольшой костерок, делала вид, что печет картошку, а сама стала жечь бумаги из чемоданчика.
В Ростов они вернулись попутной телегой, в которой везли какие-то товары. Ночь Анна провела в беспокойстве: что-то случилось? Кто арестован? В середине дня появился Игнат.
— Где наши постояльцы?
— У нас прописана сейчас только Вера Смирнова, я ее уже давно не видела.
Под этим именем скрывалась Мария Малинская. Два дня назад Буртылев ее видел в Новочеркасске, отправлял с нею телеграммы.
— Что случилось, Игнат? — спросила обеспокоенно Анна.
— Со мной вроде все в порядке. Я получил официальный отпуск. Но в Новочеркасске плохо. Беляки что-то пронюхали: арестованы хлопцы и девчата из студенческой группы, кое-кто из железнодорожников, в основном, те, кто был связан со студентами. Говорят, что Чеботарев — наборщик — ходит с казаками по квартирам. Но меня он не знает!
— А если кто из арестованных не выдержит? — плача, спросила Анна.
— Если об этом думать — в подполье идти не надо!
— Так-то оно, и все же… Уезжай от греха подальше.
— Попробуем узнать обстановку в Ростове. Потом уж что-нибудь придумаем!
Но ни Игнат Буртылев, никто другой из подпольщиков в Ростове, Новочеркасске, Таганроге, еще не подозревали о размахе происшедшей трагедии.
Предыдущей ночью была разгромлена типография у Спириных: арестованы почти все, кто так или иначе был связан с нею. Утром, когда Николай Спирин ждал вестей от Селиванова и Василенко, первый из них явился на заседание военного штаба у Бондаренко, второй пошел на квартиру Богданова, к Абросимову. Агентам, уже две недели следившим за Абросимовым и Василенко, было приказано брать их срочно, продолжать следить за квартирами. Абросимов и Василенко были доставлены в «Мавританию».
Капитан Татаринов вежливо предложил им сесть.
— Извините, господа, — пришлось рано побеспокоить. Позавтракать вы явно не успели. Чаю нам дайте! — приказал он охраннику. — За завтраком и поговорим.
Пока несли чай, закуски, Василенко был близок к обмороку: «Знаем эти чаи! Пытки!..» Боль жестокой, беспощадной рукой сжала его сердце, пот — холодный и липкий — заливал все тело. Абросимов внешне выглядел спокойным, хотя понимал, что шансов на благополучный исход нет никаких.
— Начнем, пожалуй, — сказал Татаринов. — Итак, разговор без свидетелей и без записи. Разговор умных и деловых людей.
Он шумно отхлебнул горячий чай, захрустел сахаром.
— Мы о вас знаем все. Или, если уж совсем точно, почти все. Вы, Василий Иванович Абросимов, — один из руководителей подполья большевиков, главный в типографии. Вы подбирали работников, приобретали запчасти к машинам, шрифт, бумагу. Этого достаточно, чтобы вздернуть вас на первом же фонаре без суда и следствия. Но вы казак! Мы верим в разум казачества, в его преданность идеям русского единства и порядка… Вы, Емельян Сергеевич Василенко, тоже в руководстве. Поздновато, но все же мы узнали, что вы были близки с Мурлычевым. И путь для вас один — мурлычевский. Если, конечно, не послушаетесь моего совета… Да вы ешьте!.. Времени мало, но подумать нужно. Вас в тюрьму пока не отправлю, побудете здесь, подумаете. Через часок вызову…
Абросимов и Василенко, выходя из кабинета Татаринова, встретились с Бордовсковым. Виктор кивнул в сторону Емельяна:
— Этот, что ли, с Мурлычевым путался? — он ухмыльнулся издевательски. — Придет времечко — свидимся. И другую руку выверну, и ноги выкручу. Правдоискатели!
Василенко не помнил, как он дошел до камеры, боязнь боли затмила разум: он был согласен на все. Абросимов тихонько матерился, сознавая, что выбраться отсюда ему не светит, если… Он трезво взвешивал все: чтобы остаться живым, нужно согласиться на… Главные слова даже про себя он не произносил. «А что?! — искал он для себя оправдание. — Их бы сюда! Деятели! Посмотрел бы, как они молчали бы!»
А в кабинете Татаринова в это время Бордовсков рассказывал о своей встрече с Пачулия. Донской контрразведкой в Новочеркасске и Таганроге нащупаны крупные организации, арестованы члены руководящих комитетов — Наливайко, Ларин в Таганроге, Васечко, Березкина в Новочеркасске. Взяты многие подпольщики, видимо, рядовые участники. Отделением контрразведки Добровольческой армии в Новочеркасске «разработан» Баев, который теперь называет фамилии, адреса. Дал он и явку в Ростове — Воронцовская, 74, Борко. Направленные по этому адресу стражники арестовали двух — Этель Борко, дочку хозяйки, и девушку с документами на имя Веры Смирновой. Косвенные данные говорят, что это одна из Марий — у большевиков их несколько, эта Мария была связана с Новочеркасском. Девушки сразу же были доставлены в «Мавританию», но сегодня утром Смирнова бежала.
— Как бежала?
— Ушла — и все. Я арестовал часовых. Веду дознание. Хорошо, что успели записать паспорт, — прописана она в Новом поселении, у Буртылевых. Туда послал я наряд.
— Бежать из «Мавритании»! Такого еще не бывало, — покрутил головой Татаринов.
Действительно, такого еще не бывало. Накануне Марии Малинской с трудом удалось выбраться из Новочеркасска. На поезд она не попала. Но группа офицеров пригласила красивую барыньку (Мария была в соответствующей одежде) с собой до Старочеркасска, а оттуда в Ростов пароходом. Пришлось согласиться. В пути, конечно, не откажешься в такой компании поужинать. И пока пароход шлепал плицами в сторону Ростова, гулянье господ офицеров продолжалось. Поэтому Мария явилась к Борко чуть-чуть навеселе, но спокойная: ей удалось неплохо сделать нелегкое дело. И вдруг — арест. Этель пыталась успокоить мать:
— Мамочка, это недоразумение. Вот увидишь — разберутся и отпустят.
Мария старательно изображала себя сильно пьяной и вела себя дерзко, вульгарно, козыряла знакомствами с офицерами.
В «Мавританию» их доставили глубокой ночью. Так как допросить сразу не смогли, записали документы и заперли девушек в маленькой комнатушке возле канцелярии до утра. Этель стала стучать в дверь. Подошедшему часовому сказала:
— Что надо? Еще мне, девушке, объяснять надо! Отведи в туалет!
Часовой выпустил девушку, повел ее по коридору. Дверь комнатки в глубине здания он то ли забыл запереть, то ли не посчитал это Нужным. Как только Этель с сопровождающим отошли подальше, Мария выглянула в коридор и приняла решение, на осуществление которого, она понимала, у нее один шанс из ста, — бежать. Поправив шляпку с вуалью, небрежно перебросив через руку сумочку, Мария твердым шагом пошла к выходу. Ее уверенная походка, слова, сказанные часовому у выхода: «Скоро смена, дружок!» и ослепительная улыбка произвели удивительный результат. Никто не подумал, что это узница, решили, что эта красивая дама — жена или знакомая кого-то из офицеров. Хватились минут через двадцать. Но Малинской-Смирновой, конечно, и след простыл.
Борко объясняла:
— Мы очень мало знакомы. Познакомились в компании армейских офицеров. Знаю, зовут ее Вера. И все. Случайное знакомство.
…Когда Буртылев, умывшись и позавтракав, собирался отправиться на одну из явок, Анна вдруг вбежала в комнату из кухни:
— Стражники!
Бежать? Невозможно, да и, может, не нужно: документы в порядке.
Дверь распахнулась. Старший стражник перешагнул через порог и сказал:
— Всем оставаться на местах. Кто хозяин? Где ваша квартирантка Смирнова?
Аресты волнами прокатывались по Дону. В Ростове, Новочеркасске, Таганроге число арестованных достигло нескольких десятков.
Работники контрразведок Донской и Добровольческой армий гордились делом рук своих: разгром большевистского подполья удачно совпал с началом наступления деникинских войск на севере. Им казалось, что все, вкупе взятое, означало для большевиков крах.
Несомненно, удар деникинцев был страшной силы. И наносился он опытной рукой.
Но красные выстояли, сумели задержать врага на подступах к Москве. Деникин даже растерялся: он уже уверовал, что против его силы не устоит ничто, и вдруг — на тебе! Но об этих тревожных симптомах в белом стане пока что мало кто догадывался, тем более в Ростове, ставшем теперь глубоким тылом.
В Донбюро еще не знали о провале. Оттуда на старую явку явились его посланцы Вольмер и Сидорчук. Оказывается, товарищи в Донбюро решили превратить Ростов в посреднический пункт для связи с армией красно-зеленых и даже рекомендовали ростовчанам направить под Новороссийск группу активных подпольщиков.
Хорошо, что пришли Вольмер и Сидорчук на явку, с которой был связан сам Васильев. Большинство явок, о которых знали Абросимов и Василенко, были разгромлены. Да, успешная работа подполья в течение четырех месяцев притупила у некоторых руководителей — и прежде всего у Васильева — чувство опасности. От осторожности они незаметно перешли к небрежности. Но решающей причиной провала было предательство Василия Абросимова и Емельяна Василенко. Будучи членами комитета, они знали многое, почти все. И теперь, спасая свои жизни, каждый по-разному совершил предательство.
Абросимов передал письмо комитету: «Товарищи! В последний раз осмеливаюсь вас назвать товарищами. У меня не хватило мужества умереть революционной смертью, и я невольно сделался предателем». Почему-то дальше он пытался успокоить подпольщиков: «Выдавать ростовских товарищей не буду. Я буду работать в контрразведке в Великокняжеской и смогу там быть полезным партийной организации».
Письмо вызвало в комитете бурю гнева и отвращения. Особенно мучительно переживал это Васильев: он так верил Абросимову, всегда защищал его от нападок товарищей, которым претили его казакоманство, пьянство, нечистоплотность в отношениях с людьми. Теперь же Васильев не верил ни одному его слову: что значит — «не буду выдавать ростовских?» Значит, он будет выдавать только пришлых, посланных Донбюро. Так, что ли?
— Какая подлость! — возмущенно закричал Андрей и, повернувшись к собравшимся товарищам, подвел итог: — Нам необходимо уходить. Будем пробираться на советскую территорию. Здесь оставим временную группу с опорой на железнодорожников — их Абросимов и Василенко не знали. По одному пробираемся в Авиловку, там есть надежные укрытия. Там ждем документов, денег, указаний. Все. Это решение. Товарищ Анна, прошу вас задержаться…
С Анной, секретарем комитета, Андрей был откровеннее, чем с кем-нибудь другим:
— Вы попробуйте встретиться с Вернидубом. Он уже в состоянии активно работать. Нужна срочная связь с Донбюро, да и неизвестно, промолчит, скажем, Василенко о самом Вернидубе или скажет. Нам нужны указания, документы, деньги. Посылайте Дмитрия, а сами к нам, в Авиловку. Я сегодня увижусь с одним товарищем — и в путь. Каждый час пребывания в городе может быть смертельным.
Анна смотрела на Васильева, слушала, но не понимала: денег нет — ясно, арестован казначей. Но документы? Они хранились у Васильева. Где же они?
— Я их позавчера уничтожил, как только узнал об арестах, — отводя в сторону глаза, Васильев нехотя продолжил: — Поторопился явно, можно было перепрятать.
Дмитрий должен пройти. Выехавшая три дня назад Варя Глазепа добралась до Харцызска, дальше не удалось: явку в Харцызске то ли поменяли, то ли провалили. Ниточка лопнула! Дмитрий должен идти путями, известными ему одному.
Вернидуб с готовностью согласился отправиться в дорогу, опасную и тяжелую. Он передал Анне часть своих денег, несколько чистых бланков, паспортов.
Васильев даже Анне не сказал о прибытии представителей Донбюро Вольмера и Сидорчука. «Успеется! — решил он. — Если будет необходимо…» Тем более разговор сегодня предстоял хотя и короткий, но не из легких: нужно было объяснить Вольмеру сложившуюся в городе ситуацию, предложить взять руководство подпольем на себя. Контрразведке о новичках неизвестно. Он, Васильев, передаст им запасные личные явки…
Вольмер выслушал внимательно довольно сбивчивый рассказ Андрея. Васильеву понравилось спокойствие товарища. Его серые глаза утомленно щурились, но не мигали, казалось, он взвешивал, прикидывал что-то, известное ему одному.
Выслушав Васильева, Вольмер встал, молча пожал ему руку, потом сказал:
— Явки…
Так неожиданно встал Вольмер во главе Ростово-Нахичеванского подпольного большевистского комитета, хотя сюда его посылали совсем для другого дела.
Ему пришлось в трудные дни возглавить подполье, удержать его нити, не дать им порваться. А угроза тому была.
Абросимов выдал штаб боевой дружины. Контрразведчики нагрянули к Тюхряевым, когда Василия Васильевича не было дома: он поехал в Батайск за оружием, доставленным из Тихорецкой. В доме все перевернули вверх дном. Простукивали половицы, стены, то же делали и в сарае. Ликующие контрразведчики тащили оружие, вырытое из тайника в сарае, в цветочнике нашли печать штаба дружины. Арестовали Наталью, и она вскоре очутилась в одной камере с Марией Николаевной Спириной, Этель Борко и другими женщинами, девушками, чьи судьбы были так или иначе связаны с, подпольем. Арестовали тестя — портного Рымарева. А через день засада у дома выследила и самого Василия Васильевича, вернувшегося в город. Уже были арестованы Погорелов, Бессмертный, Цук, Клецкин и другие члены дружины.