— Какие интриги, какая клевета!
— Вы поедете с нашими людьми в штаб десятой армии.
— Ни за что! Вы что — не понимаете, что меня там ждет?
— Но вы расскажете правду…
— Кто ее будет слушать!
— Я.
— Уж вам-то я ничего не скажу!
— Значит, вы едете в Советскую Россию. Все необходимые документы заказаны. И не заставляйте применять силу.
— Хорошо, — вдруг покорно согласилась Арсеньева. — Я еду. Я докажу!..
Арсеньева, видимо, поверила, что по дороге на вокзал они сели на случайно подвернувшегося извозчика. (Это был подпольщик Олейников). Во время скачки по улице она несколько раз порывалась остановиться, когда появлялась группа военных, пыталась закричать. Было ясно, она хочет привлечь чужое внимание и освободиться из-под охраны подполья.
Выход оставался один: на спуске к вокзалу, в Соленой балке, Пивоваров привел приговор комитета в исполнение.
Кузнец Вакула снова бушевал:
— Васька Абросимов пьянством марает честь коммунистов, позорит наше дело!
— Ну, это ты хватил, друже, — поморщился Васильев. — Есть у Абросимова неприятные черты. Есть, не скрою. Но на то мы и товарищи — подсказать надо, поправить…
— Это беспринципность и малодушие, — горячился Кузнец Вакула. — «Подсказать, поправить!..» Я предупреждал не раз, теперь говорю серьезно: не желаю быть в одном ряду с такими, как Васька. Я выхожу из комитета. Буду работать в своей ячейке, чтобы пропойцу и глаза не видели.
Рассерженный Ткаченко ушел, расстроив товарищей: сердцем они чувствовали его правоту, но все-таки не чужой же Василий!
А тут он и сам пожаловал — радостный и опять под хмельком. Васильев под впечатлением разговора с Кузнецом Вакулой сказал:
— Товарищ Василий, я тебе уже говорил, чтобы в таком виде ты не являлся в комитет.
— Какой там вид, Андрюша ты мой родной! Это же я от радости. Нашли еще одного отличного наборщика… А то наши нехристи уже задыхаются…
— Прекрати эти дурацкие шуточки!
— Шутю, — покорно сказал Василий. — Шутю и шутю. Но наборщик — отменный!
— Кто такой? Проверил его? Кажется, сто раз говорили, что без проверки боевого штаба к типографии никого не допускать!
— Я и без штаба проверил. Хлопец — золотые руки. Теперь задержек в типографии не будет.
Так появился в доме Спириных до того никому не известный парень — Поддубный. При первом же знакомстве новичок изложил, что его привлекает типографское дело само по себе (работал парень действительно отлично), притом он, дескать, всегда был не в ладах с властями.
— Ты анархист? — спросили товарищи.
— Я ни за какую партию. Я сам по себе.
— Сейчас так неможно, козаче, — сказал Илья Абросимов.
— Расхристанный интеллигент, вот кто ты! — влепил Гриша Спирин где-то услышанные слова.
Глава четвертая
ПОЛОВОДЬЕ
Весна широко шагала с юга. Еще накануне пахло морозцем, и лужицы перед восходом солнца затягивало зыбким ледком, а сегодня вкусно запахло землей, потянуло теплым, пряно пахнущим, сытным ветром, и ему навстречу вздрогнули, проснулись после зимней спячки деревья, зашевелили ветвями живо, трепетно, будто никогда не звенели стеклянно и униженно.
Весна шагала с юга. И навстречу ей катилась могучая волна красного наступления. Даже вешенский мятеж, серьезно подорвавший тыл советских войск, не смог остановить их продвижения на юг. Ленин слал требования покончить с мятежом в считанные дни, извлечь уроки из ошибок, приведших к восстанию в районе, население которого совсем недавно порвало с белыми. Продолжались бои в Приазовье: восставшие против Деникина крестьяне сражались из последних сил.
…Поручик Пачулия разыскал командира отряда в доме попа. Отряд только что вернулся из карательной операции, потеряв несколько солдат и двух офицеров. «Порядок» уже удалось навести в ряде сел, помогли полки, снятые Деникиным с фронта. Белые бросили против повстанцев артиллерию. Огнем была охвачена, кровью залита земля Приазовья.
Повстанцы отходили по двум направлениям: одни шли на соединение с наступавшими с севера и запада частями красных армий, другие были вынуждены отступать к лиману. Там, у села Носово, ставшего последней крепостью восставших, собирались остатки отрядов непокоренных, готовых сражаться до конца.
Командир карательного отряда капитан Караев обрадовался, увидев Пачулию:
— Прямо вовремя, дорогой! Разговоры потом… Садись, пей-ешь. Веришь, поручик, за трое суток не пришлось ни разу хорошо поесть. Усмиряли голодранцев. Хо-ро-шо поработали!.. Твое здоровье, дорогой! Чтоб ты был везучее своего предшественника!
Потом Пачулия узнал, что его предшественник поручик Костин, захватив с частью отряда одно из сел, направился по названному доносчиком адресу, где жил председатель ревкома. В хате оказалась молодая женщина с годовалым ребенком — жена и сын предревкома. На вопросы Костина она не отвечала, вернее, говорила, что не знает, где муж. Хотел поручик допросить ее как следует, но вдруг понял, насколько соблазнительна эта молодуха, и приказал оставить их одних.
Когда из хаты донесся женский крик, один из часовых сказал другому:
— Кажись, добрался их благородие! — И завистливо сплюнул.
Ждали довольно долго, потом от нетерпения — сколько же (можно? — потолкались на пороге. Один поднажал легонько на дверь, она открылась без скрипа. Головой к двери в луже крови лежал поручик с раскроенным черепом, а рядом — залитый кровью топор. Окно в сторону огороди было открыто…
Бросились к окну, затем в огороды, на конях понеслись по округе: как в воду канула проклятая бабенка. Мстя за своего командира, каратели подожгли хату предревкома, и побежал огонь по полупустому селу, пожирая крышу за крышей, дымя и свистя. Весенний ветер бойко резвился, раздувая пламя до недоступных высот…
Носово — большое село на берегу Миусского лимана. Восставшие успели вокруг него возвести линию обороны — сделали простейшие окопы, ячейки для стрелков. Здесь собрались наиболее опытные фронтовики, умеющие воевать. Два месяца в районе с населением более 50 тысяч человек практически существовала Советская власть.
Белые долго не могли выделить сил для подавления повстанцев. Но теперь они торжествовали. Полукольцо карателей опоясало Носово. Правда, рисковать белым не хотелось, а повстанцы не собирались уступать без боя. На помощь повстанцам поднялось все население. Женщины собирали по дворам еду, ухаживали за ранеными.
Бой разгорелся с восходом солнца, и, когда оно поднялось до полуденной точки, стало ясно, что повстанцам не сдюжить. Центральный повстанческий совет отдал приказ: вывести через лиман женщин и детей. Десятки баркасов пригнали рыбаки в помощь им. Никто не мог и подумать, чем все это обернется в дальнейшем.
Как только первые баркасы ткнулись в левый берег и женщины, подхватив детей, стали выбираться на берег, на них обрушилась лавина пулеметного и винтовочного огня. (Поручик Пачулия умело расставил пулеметы!)
Но и в этот страшный момент повстанцы не растерялись: они выдвинули вперед на нескольких баркасах группу хорошо вооруженных партизан, которые стремительно преодолели водную гладь лимана и вступили в бой с карателями. Почти в самом начале схватки партизанская пуля чиркнула Пачулия по голове, задела краешек уха. Санитар остановил кровь, перевязал офицера:
— Ваше благородие, вам нужно в тыл, срочно нужно!
— Хорошо, милый мой эскулап, — поморщился Пачулия, — прикажи подать линейку. А пока я еще могу руководить боем!
Издалека, с холма, Пачулия видел, как продолжали тонуть баркасы и люди, видел, как на другом берегу Носово в нескольких местах полыхнуло огнем — значит, солдаты Караева ворвались в последнюю крепость повстанцев, наводивших так долго страх на деникинцев.
Когда линейка повезла Пачулия в ближайший санучасток, весь правый берег был охвачен огнем, неслись приглушенные выстрелы и крики людей. Каратели завершали свою страшную работу.
У комитета собралось много материалов, которые необходимо было срочно доставить в Донбюро и разведотдел штаба Южного фронта. Вернидуб еще был слаб для дальних поездок. Выбор пал на Сашу Абросимова (Штурмана). Он служил раньше на флоте, поэтому решили его перебросить морем — с помощью таганрожцев.
11 апреля Саша отправился в путь вместе с женой (она везла в Таганрог свежий номер «Донской бедноты»). Выехали туда поездам. Явились к секретарю окружкома товарищу Елене. Явка была в шапочной мастерской.
— Мы приехали дать заказ на шапки.
— Сколько вам, нужно?
— Нам бы тысячу штук.
— Столько не сможем. Пятьсот еще так-сяк.
— Ну хотя бы семьсот!
Согласились на шестьсот пятьдесят. Это и был пароль.
Вечером в сопровождении таганрогских товарищей он был в Морской — на Курячьей косе. Здесь Сашу познакомили с Иваном Забурненко, молодым, но уже опытным подпольщиком. Это ему предстояло доставить Штурмана в Мариуполь.
— С нами пойдут еще двенадцать парней— хотят служить в Красной Армии, — говорил Иван, — разные ребята, но все хорошие, нашенские.
Весенняя крутая темнота быстро охватила берег и море. Забурненко шагал уверенно, Саша старался не отставать. Во тьме Штурман смог все же рассмотреть саженях в ста от берега силуэт двухмачтового баркаса. Теперь нужно было быстро перебраться на его борт: в любое время может появиться патруль.
— Хлопцы дадут сигнал, если что, — пояснил Забурненко, — но лучше от греха подальше.
Половина спутников садится в лодку. Оставшиеся на берегу напряженно вслушиваются в плеск волн. Проходят минуты тревожного ожидания. Лодка наконец возвращается. И вот уже вся команда на борту баркаса.
— Выбирай якорь, поднимай паруса, — тихо командует Забурненко.
Ветер, как по заказу: крепкий, попутный. Мчится баркас вперед черной птицей по черным волнам, только иссиня-белая пена взлетает у борта.
— Не свистать! Курить только в каютке! — следует новая команда.
Как назло, от волнения хочется курить. В каютке, тесной для такой компании, дымно. Все курят молча, вслушиваясь в равномерное гудение ветра в парусах, плеск и шипение волн. Какое-то время спустя заглянул в каютку Забурненко:
— Обошли Таганрог. Не робь!
Почти полдороги сделали. Как-то дальше удастся!
Утром ветер заштилел. Паруса болтаются. Спасение пока что — туман: в пяти-шести шагах ничего не видно. Но вот около семи часов появляется солнце, заливая спокойную пепельную воду моря всеми оттенками красного. Туман рассеивается. Баркас стоит против устья Миуса, справа вдали виднеется Таганрог. Вокруг сосредоточенно работают рыбаки — ставят и поднимают сети. Пришлось на веслах выбираться из гущи баркасов. В стороне остановились, решившись на «экспроприацию»: из чьих-то сетей взяли три рыбины покрупней. Заварили уху. А ветра все нет. В любую минуту может появиться патруль. Чем закончится встреча, уверенно сказать нельзя, хотя Забурненко запасся кое-какими документами.
Только к полудню подул свежий низовой ветер. Неудобный ветер, придется лавировать. Зато хотя и медленно, но все же можно продвигаться вперед. К вечеру дошли до Кривой косы. Начиналась, пожалуй, самая опасная часть пути: где-то здесь должна проходить линия фронта. Значит, нужно уходить дальше в море, к кубанским берегам, чтобы оттуда при попутном ветре, перейдя в море невидимую границу, стрелой выйти в расположение красных. Повернули, пошли правым галсом. Но идти пришлось недолго. Вот и встреча, которую ждали и боялись: наперерез баркасу шел сторожевой катер белых, подавая сигнальные гудки «стоп!».
Забурненко, делая вид, что не понимает сигналов, стремится увести баркас на мелкое место. Нечего и думать о том, чтобы совсем уйти от катера, нужно выбрать для себя позицию поудобнее.
Охрана все ближе.
— Стой! Убирай паруса! — несется команда с катера.
Остановились. Убрали паруса.
С катера бросили конец, прикрепились на мостике. На нем стоит мичман, спрашивает:
— Кто такие?
— Жители Таганрога и Курячьей косы, — за всех отвечает Забурненко.
— Куда едете?
— В Ейск, — отвечает Иван.
— Зачем?
— Купить муки или зерно, чего удастся.
В баркас спускаются три казака и мичман.
— Предъявите документы!
На 12 человек, находящихся на баркасе, — три настоящих паспорта, двое — совсем без документов, у остальных — липа. Забурненко предъявляет подлинное разрешение атамана на выезд в Ейск для покупки зерна. Мичман вертит бумажку в руках. Видно, не очень-то верит, но… формальности соблюдены. Вместе с казаками он поднимается на катер. Мичман с мостика советует:
— Держитесь левее, а то не попадете в Ейск.
— Спасибо, господин мичман, — улыбается Забурненко. — Подвернем малость!
Катер пошел к Кривой косе. Баркас поднял паруса и направился в сторону Ейска. Шли до самого утра, шли в тумане. И вдруг услышали: с берега доносятся звуки боя — хлопают винтовки, строчат пулеметы, бухает пушка. А ветер как назло упал.
— Скорей на весла! — командует Забурненко. — Уходим в море.
Ушли подальше — необходимо точнее определить, где белые, где красные. По приметам местные жители узнали: бой идет между Кирпичевкой и Безыменной.
Ветер крепчает, напрягаются паруса. Баркас стремительно мчится по густо-синим весенним волнам. Уже видны трубы мариупольских заводов. Ура! Все вздохнули облегченно.
Баркас огибает мол, входит в порт. На причале уже ждут двое милиционеров. Только путешественники спрыгнули на берег, милиционеры устремились к ним:
— Кто такие? Откуда? Зачем приехали?
— Нам нужно в ближайший военный штаб, — сказал Абросимов.
Ближайшим оказался штаб 8-го Заднепровского полка. Он был «замахначенным» — многие его командиры ориентировались на Махно, и все же в штабе дали продуктов и пропуск. На следующий день утром в городском комитете Коммунистической партии Украины выдали Абросимову удостоверение в обмен на полотняный мандат Ростово-Нахичеванского комитета. В штабе полка Штурман передал оперативные сведения о передвижении белых войск.
На баркас Забурненко погрузили несколько пачек газет. Может удастся доставить их людям, которые ждут слово большевистской правды.
Абросимов крепко жмет руку отважному «капитану» и сердечно желает попутного ветра. Его самого ждало еще нелегкое путешествие — по территории, контролируемой (Махно. В те дни батько был в союзе с красными, но его «воители» привыкла решать все вопросы на месте и быстро: чуть что не по ним — к стенке. Штурман на такой исход права не имел. Донбюро нужны его сведения, комитет ждал его возвращения с директивами и деньгами.
Только 18 апреля Штурман наконец сел в поезд на станции Бердянск. Правда, радоваться было рано, надо еще доехать в Екатеринослав, а потом уж дальше — в Харьков, а может, и в Козлов, где работают отделы Донбюро.
В эти дни Ростово-Нахичеванский комитет обратился к донцам и кубанцам с воззванием:
«Товарищи рабочие и крестьяне Дона и Кубани!
Издыхающая контрреволюция Деникина и компании, как утопающий, хватается за соломинку, чтобы спасти себя от неминуемой гибели. Шайка генералов и офицеров, ставших на защиту капиталистов и помещиков, в страхе мечется, видя, как со всех сторон тесными рядами, срывая то в одном, то в другом месте фронт, движется Красная Армия. Заняты Торговая, хут. Атаман, Мечетинская, советские войска в 10 верстах от Старочеркасска. Все теснее сжимается кольцо Красной Армии вокруг испуганной шайки офицеров и генералов. Где искать спасения? Как спасти свои карманы, звездочки и головы? Генералы и помещики видят, что их армия не спасет…
Пьянство, разврат, ужасающая разнузданность, взяточничество, воровство и дезертирство процветают среди „благородного“ офицерства. Мобилизованные крестьяне и рабочие при первом удобном случае переходят на сторону советских войск или разбегаются. Вместо армии деникинская контрреволюция имеет разлагающийся труп…