Любой поступок можно понять. Заноза утверждал, что это английское правило, но Занозу послушать, так вообще все доброе и разумное на Земле появилось только благодаря англичанам.
Прощать понятый поступок не обязательно.
Насчет этого дополнения Майкл легко допускал мысль, что оно английское. Он близко знал только двоих настоящих англичан — Занозу и мистера Намик-Карасара, и оба производили впечатление людей, не склонных к прощению. Независимо от степени понимания.
Он закончил колледж по программе военной подготовки. Родители были недовольны, но спорить не стали. В конце концов, он же все равно собирался после службы поступать в университет, а уж кем быть дальше касалось только его и никого больше. Единственное, отец предложил выбрать специальность, связанную с семейным бизнесом, и Майкл стал техником высокомобильных полевых медицинских укрытий, электрооборудование для которых производила отцовская компания.
Признаться, это было лучше, чем воевать. Майкл готов был убивать людей, тех, кого нужно убить… точнее, он готовился к тому, что однажды будет готов убивать тех людей, которых нужно убить. Если его примут в «Турецкую крепость», ему придется это делать, так ведь?
Он готовился.
Но всё еще не был готов.
За полгода службы в госпитале видел, казалось бы, всё; видел такое, что три года назад не мог вообразить; такое, что ни в одном кошмаре не приснилось бы. Но до сих пор не привык. Даже наоборот, насмотревшись на работу врачей, на то, скольких трудов, стоит возвращение людей к жизни и как легко эти жизни отнять, он постепенно утверждался в мысли о том, что нарушать целостность и работоспособность человеческого организма — преступление. Так оно и было — это основы гуманизма и закон для всех современных обществ, но война плохо сочетается с гуманизмом и законностью. А Майкл был на войне. И собирался воевать дальше. Не здесь, нет. Со службой в армии через полгода будет покончено, и если он вернется в Сирию, то только в составе антитеррористического рейда «Турецкой крепости». Но тогда-то убивать точно придется. Не будет же он, в самом деле, как прочил Заноза, заниматься только детективной и аналитической работой. Научиться нужно всему. И пользу приносить там, где понадобится, а не там, где лучше всего получается.
К тому же, у него и к технике душа лежала, и к оружию. Он только убивать не мог. А, с другой стороны, он ни разу и не пробовал. Тошнить начинало при одной мысли об убийстве, но кто знает, как он себя поведет, если госпиталь нужно будет защищать от террористов? Тут беспомощные раненые и почти беспомощный медперсонал. Их даже последний пацифист будет защищать с оружием в руках. И это тоже самые основы гуманизма.
* * *
Ад разверзся ночью. Артобстрелы чаще всего случались по ночам, и в глухой тьме в госпиталь везли десятки раненых и убитых, не отделяя одних от других. Как различить, мертвы или живы человеческие тела, скальпированные, с оторванными конечностями, намотанными на осколки снарядов кишками, распадающиеся в руках? Как различить, кто из них исходит нечеловеческим криком боли, а кто уже замолчал навсегда?
Сортировку проводили уже в госпитале. Самая страшная часть работы полевых врачей. Необходимая. Но именно она превращала укрытие в ад на земле.
Майкл видел, что все медики, все техники — весь персонал (он и себя ловил на том же) в лихорадочной мучительной спешке, в беспрестанном и беспросветном выборе, кому жить, кому умирать, время от времени бросали взгляд на восток. Там должно было взойти солнце, восход приближался и это никого не радовало.
Солнечный свет должен был помочь. Просто потому, что свет лучше тьмы. Но он не спас бы никого из обреченных. А из тьмы, из ночи могло прийти спасение для всех. Ренц Вавржик, начальник госпиталя, озвучил его мысли. На бегу. Когда очередного раненого, отличимого от умирающих лишь потому, что тех до бессознательности обкалывали морфием, везли в сияющую светом реанимацию:
— Да будь он хоть сам сатана! Рассветет через два часа…
Ларкин сатаной не был. Он был человеком с острой формой аллергии на ультрафиолет, и никто никогда не видел его при свете солнца.
А еще о нем много говорили днем, но не вспоминали по ночам, если только он не заглядывал в гости.
Или по делу.
Вавржик нарушил негласное правило, больше похожее на суеверие — вспомнил Ларкина до рассвета. Майкл суеверий был чужд, мистику презирал, а религий чурался, и то, что наглухо тонированный ленд ровер влетел на транспортную площадку сразу после брошенных в сердцах слов, счел совпадением. Обычным.
Однако он очень близко оказался к тому, чтоб увидеть здесь божий промысел. Потому что за рулем ленд ровера сидел спаситель. Определенно, не Сатана. Ангел, приходящий в ночи, вот, кто он такой. А в миру — гематолог доктор Гилез Ларкин.
Ларкин занял все три приемных модуля: диагностический, предоперационный и сортировочный. Оставил в распоряжении остальных врачей реанимацию и операционную, оставил тех, кого можно было спасти. Раненые, которых можно было спасти, его не интересовали, и в этом тоже было что-то ангельское. Или что-то нечеловеческое.
Майкл, впрочем, еще в школе узнал, что лучшие хирурги выходят из людей, полностью лишенных эмпатии, и этой стороне натуры Ларкина не удивлялся. Удивляться стоило его таланту, способностям, превосходящим все мыслимые нормы настолько явно, что Ларкин всегда оперировал без свидетелей. Лишь несколько личных помощников, также имеющих докторские степени, были посвящены в методы его работы. Учились, наверное.
Пятеро их было, как Майкл сумел выяснить. Сам он за полгода службы познакомился только с двоими — доктором Фуччо и доктором Хибу. Сегодня с Ларкином тоже приехали они.
Опустились пологи, отделяющие приемные от остальных модулей. Мощнее, уверенней стал гул генераторов и как будто бы ярче зажегся свет. Теперь оставалось лишь считать минуты до восхода солнца.
И работать на подхвате у обычных врачей. В нормальных обстоятельствах у инженерно-технического подразделения, к которому относился Майкл, никаких дел не было, пока госпиталю не приходило время сменить дислокацию. Однако на случай обстоятельств ненормальных, весь персонал, включая техников, имел за плечами курсы десмургии[8] и владел навыками транспортировки раненых. Сегодняшние же обстоятельства далеко ушли от нормы. Ларкин тому живое подтверждение.
Майкл достаточно времени посвятил поиску свидетельств паранормальных способностей, чтобы знать, что они существуют. Но Ларкин стал первым, кто даже не думал их скрывать. Был еще Заноза, чье влияние на людей выходило за рамки обычного, и который честно признавал, что «умеет нравиться», но «влияние» — понятие расплывчатое, ему можно научиться. Если знать людей так, как знает Заноза — точно можно. То есть, способности Занозы не были паранормальными, они были приобретенными: опыт, наблюдательность, знание практической психологии. Были сотрудники «Турецкой крепости», из которых Майкл пока кроме Занозы и Арни никого не знал, но действия которых в совокупности выдавали сверхчеловеческие возможности. Однако эти возможности не афишировались, даже наоборот, тщательно скрывались. Что, вообще-то для ненормального абсолютно нормально, для сверхъестественного — абсолютно естественно. А в Сирии Майкл познакомился с Ларкином, живой легендой. В буквальном смысле легендой: итальянский врач стал здесь частью фольклора. В основном, афганского, египетского и размазанного по всему Ближнему Востоку — бедуинского, но и среди местных европейцев и американцев о нем говорили не как о реальном человеке, живущем среди таких же людей, а вспоминали как персонажа из комиксов.
Для военных медиков он, однако, оставался необъяснимой, но неопровержимой реальностью. Потому что делал то, что невозможно было понять, но и отрицать было невозможно. Как сегодня ночью…
Небо посветлело. Лэнд ровер Ларкина умчался в пустыню и давно скрылся за барханами. А в приемных модулях приходили в себя солдаты, полтора часа назад умиравшие от осколочных ранений, а сейчас нуждавшиеся только в регулярных перевязках и паре недель на реабилитацию.
Ларкин никогда не объяснял, как он оперирует, каким образом работает. Но никогда и не отрицал, что делает то, что не под силу обычным людям. И у него были ученики. Он не собирался уносить свои умения в могилу. Он честно говорил, что учить может только тех, кто наделен способностями, до сих пор не исследованными, однако очевидными для любого, кто тоже ими владеет.
Разумеется, ему задавали вопросы о том, а почему, собственно, способности не исследованы? Почему они не исследуются? Очень резонные вопросы в отношении ученого, чьи работы стали настольной книгой для большинства гематологов. А Ларкин не менее резонно отвечал, что гематологии ему вполне достаточно. Хватит на всю жизнь и перейдет по наследству ученикам. Кровь — безграничное поле для исследований, и заниматься ею куда интереснее, чем изучением собственных талантов. Сравните масштаб, и сами поймете: талант дан единицам, а кровь есть у всех.
Талант был дан единицам. И отсюда начинался целый комплекс причин, по которым Майкл до сих пор не рассказал Занозе про Ларкина. Несмотря на то, что услышал о нем впервые почти полгода назад, в самом начале службы, а вскоре после этого познакомился лично.
Обстоятельства знакомства были паршивыми — Ларкин при других не появлялся — но не чудовищными, не такими, как этой ночью. Двое смертельно-раненых, помочь которым можно было лишь облегчив смерть. Тогда он и явился. К облегчению, хоть и не радости, всех врачей. С Ларкином были Фуччо и Хибу, они втроем на полчаса закрылись с ранеными в операционной, а когда вышли, оказалось, что смертельные ранения чудесным образом стали легкими ранами. Фактически, царапинами. Перевязать — и можно возвращаться в строй.
Майкл был подготовлен, наслушался рассказов госпитального контингента, и, верный себе, разыскал все легенды, какие сумел, с учетом ограниченного доступа к местным источникам информации. Он все равно удивился. Слышать о необъяснимых явлениях и увидеть их подтверждение — вещи разные. Но он был подготовлен. Не только рассказами о Ларкине. И не только потому, что довольно глубоко увяз в теме исследований паранормального. Он был свидетелем того, как три года назад, на свадьбе брата, на вечернюю молитву пошли полтора десятка неверующих, а то и просто атеистов, вышли же из часовни… мусульмане. Не сдвинутые, Заноза сказал «без радикальных закидонов», и это была подходящая формулировка, но верующие. Не то, чтобы другие люди, однако изменившиеся.
Отец даже политику компании перестроил. Производство перепрофилировали — сделали упор на оснащении для мобильных госпиталей, вошли в космические программы, а с контрактами на оружие постепенно развязывались. Закрывали их без продления. Это всё должно было стать смертельным для бизнеса, но почему-то не стало.
Майкл не знал, радоваться, что пропустил ту молитву или жалеть об этом. Но странное поведение Занозы в тот вечер запомнил очень хорошо. И не позволил долго уходить от объяснений.
Заноза, в конце концов, был единственным, кроме Ларкина, кто не скрывал свои способности. Они не были паранормальными — точно так же мог влиять на людей любой шарлатан, цыган, гомеопат или телепроповедник. Заноза приводил примеры такого влияния, приводил факты, даты даже номера дел по статьям за мошенничество (он всегда выбирал случаи, дошедшие до суда, те, которые легко было найти и проверить). Ничего сверхъестественного. Но и ничего обыденного, что бы он об этом ни думал. А, кроме того, паранормальные способности Заноза не отрицал. Так же, как Майкл, он не верил только в мистику.
И он сам научил Майкла задавать вопросы так, чтобы не отвертеться.
Правда, некоторые вопросы, наверное, вообще не стоит задавать. Ответы на них, вроде бы исчерпывающие, могут оказаться слишком сложными.
Заноза сказал, что всё дело в вере. Что мистер Намик-Карасар — верующий. В том непостижимом для нормального человека смысле, который делает из христиан святых, из буддистов — бодхисатв, а из мусульман… ну, вот, таких, как мистер Намик-Карасар. Вера без обрядов, вне системы. Заноза сказал «над системой». Сказал, что ритуальность необходима, чтобы верить неосознанно, без мыслей, механистически, так перебирают четки под слова молитвы, вращают молельное колесо, отбивают поклоны. Ритуальная вера — количественная. А бывает другая. Качественная. Вера суфиев. Та, которая заставляет пытаться понять Творца. В поисках этого понимания кто-то пишет музыку, кто-то выводит фундаментальные природные законы, кто-то постигает язык зверей и проповедует львам, ну, а кто-то следит по мере сил за тем, чтобы мир соответствовал божьему замыслу.
— Твои родственники попали под фоновое излучение, — объяснил Заноза.
Но Майкл, ошеломленный размахом задачи, даже вдумываться в это не стал. Само собой, он знал, что нет никакого божьего замысла, потому что нет никакого Бога, но знание — это одно, а вера — другое. Верующий его знания не примет, а работу свою продолжит. Настоящих верующих в мире исчезающе мало, но они могут делать вещи, выходящие за пределы нормального. Например, нечаянно обратить нескольких атеистов. Выходило, что мистер Намик-Карасар — такой же паранорм, как другие бойцы «Турецкой крепости».
Не бог весть какое открытие, этого стоило ожидать. Но в истории кавказско-британских Намик-Карасаров не было никаких примеров проявления паранормальных способностей. Дед нынешнего мистера Намик-Карасара, совершенно обычный человек, освободил и поставил себе на службу людей, чьи сверхвозможности были развиты в результате нацистских опытов. Их потомки унаследовали особенности родителей и по какой-то причине продолжили семейное дело, то есть, остались служить в «Турецкой крепости» под командованием следующего Намик-Карасара. Тоже совершенно обычного. И вот уже третье поколение паранормов работает на «Турецкую крепость», но теперь выяснилось, что и командует ими тоже паранорм. И как же он стал таким? Разве этому можно научиться?
— Подумай, не путаешь ли ты причину со следствием, — посоветовал Заноза. — Не сверхспособности приводят к вере, как объяснению необъяснимого, а вера развивает сверхспособности и заодно объясняет их. Кто сможет поверить, тот сможет творить чудеса. Это еще в Евангелии обещано[9].
В Евангелии это было обещано от имени Христа, пророка, призванного донести до людей волю Бога. То есть, в сущности, в Евангелии сверхчеловеческие возможности верующим давал сам Творец. А Его нет. Значит, Заноза прав. С паранормальными способностями не обязательно рождаться (получать их от Бога), паранормальные способности можно развить, если пребывать в определенном психическом состоянии (быть верующим).
Нацистские опыты тоже годятся, но где взять нацистов или хотя бы данные об их исследованиях? Намик-Карасар, тот, времен Второй Мировой, всё передал МИ-6…
Ну-ну, ничего себе не оставил, и именно поэтому его внук сумел стать паранормом.
Майкл некоторое время размышлял над перспективами, взвешивал свои шансы уверовать. Пришел к выводу, что выкрасть нацистские разработки из недр британской секретной разведки будет проще, и оставил мысли о развитии способностей. Заноза же обходится. А в своем деле он любому паранорму сто очков форы даст, и никакие апелляции к мошенничеству, шарлатанству и гомеопатии этого факта не отменяют.
А спустя два года Майкл познакомился с Ларкином.
Для выходцев из семей капиталистов, того самого, пресловутого одного процента населения Америки, которое относилось к высшему классу, служба в армии не была обычным делом, но и выдающегося в ней ничего не было. Обстоятельства могут сложиться по-разному, да и закидоны никто не отменял. Закидоны — особенно.
Майкл свое вступление в армию прихотью не считал, он шел к цели, которую поставил перед собой с самого детства. Но родители все равно полагали, что он мог бы выбрать другую жизнь. И сослуживцы тоже. Только сослуживцы выражали свое мнение куда более откровенно.