8
Дотошный этот подполковник Вепренцев, инженер наш. Везде он успевает. И самолеты осматривает перед вылетом, и даже летчиков осматривает. Раньше Вепренцев нас, молодых пилотов, обыскивал перед посадкой в кабину. Карманы чистил. Мы, конечно, втихомолку возмущались: дескать, наш летный престиж на куски рвет. А когда у одного из летчиков портсигар в управление двигателем попал, и тот еле-еле на аэродром сел, тут и мы подняли руки кверху. Теперь вот инженер Степана Гуровского от полетов отстранил. Можно сказать, за шиворот из кабины вытащил. Степан был в тайге на охоте. Никого, конечно, он не подстрелил, а на осиное гнездо наткнулся. Там его и разделали осы так, что и не узнать. Пришел Степан на полеты с заплывшими глазами и красными, до блеска отполированными щеками. Верхняя губа так вздулась, что ее унесло на сторону. Худой был Гуровский, а тут как из санатория вернулся, поправился, гладким, справным стал. На построении, чтобы не заметил командир, спрятался за спины товарищей. Товарищи-то прикроют и на земле и в воздухе — свои братья. А когда скомандовали по самолетам, Гуровский в общем потоке двинулся на стоянку. И только Степан полез по стремянке в кабину самолета, как подполковник Вепренцев его за рукав.
— А вы кто такой? — спросил он.
— Как это — кто? — обернулся летчик.
— Да так. В нашем полку я что-то таких не встречал.
— Ну, что вы, товарищ подполковник, — шлепая непослушными губами, засмеялся Степан. — Гуровский я, капитан. — И, забрав в горсть припухший подбородок, примирительно добавил: — Это меня вчера в тайге на охоте осы покусали… Извините, пожалуйста.
— Вижу, что Гуровский, не слепой, — сказал инженер. — Только не пойму, почему вы с такой, прости господи, обезображенной физиономией в кабину истребителя лезете? И извинять тут нечего.
— Так что такого-то, товарищ подполковник?
— А то, что в воздухе вам делать нечего. Вы у доктора были?
— Был, — не задумываясь, соврал летчик.
— Так вот еще раз сходите к майору Тарасову, пусть он вам даст разрешение с такой маской в небе показываться.
— Может, не надо? А? Товарищ подполковник? — поглаживая рукой скользкое отекло козырька кабины, взмолился летчик. — Мне всего-то два полета. Я их с закрытыми глазами сделаю.
— Идите, я вам сказал. Там у доктора на кушетке и лежите с закрытыми глазами.
Степан спрыгнул с лестницы и пошагал к доктору. Мы с Генкой встретили его возле метеостанции. Смотреть на Гуровского без улыбки было невозможно. Прямо как загримированный. Я расхохотался, а он посмотрел на меня жалобно-жалобно. И от этого мне еще смешнее стало. Не могу сдержаться, и все.
— Хватит тебе, — сказал Степан, и рот у него — набок.
Тут и Генка рассмеялся. Тогда и Гуровский попробовал усмехнуться.
— Разрешит ли доктор? — спросил он. — Инженеру-то я соврал, а что делать?
Мне жалко стало его, говорю:
— Подумаешь, ведь вестибулярный аппарат не поврежден… Иди смелей… В войну хуже было.
— Разрешит Тарасов в мягком вагоне… — рассудил Генка Сафронов.
Подбежал лейтенант Сидоров. Подозрительно глянул на Гуровского, но не улыбнулся.
— Это где же так угораздило? — протянул он и схватился за голову.
— Пчелы искусали, — жалобно простонал Степан.
— Знаешь, надо куриным пометом помазаться, — посоветовал Сидоров.
— Чем, чем?
— Куриным пометом, у нас так в деревне пацаны делали, — уже неуверенно подтвердил лейтенант.
— Выдумал тоже, — недовольно пробурчал Гуровский. Брезгливо поморщился, потрогал тонкими пальцами оплывшие, похожие на чернильницу-непроливашку губы, поворочал белками, сухо глотнул, двигая вверх-вниз острым кадыком, и нехотя пошагал к доктору.
Я хотел снова рассмеяться, но, глянув на Сафронова и Сидорова, сдержался.
Действительно, майор Тарасов начал говорить о каких-то чувствительных рецепторах, кинетическом восприятии. И не то чтобы дать разрешение на полеты — отругал Гуровского всякой медицинской терминологией, потрогал рукой у него голову и к командиру отправил.
Так и сидел Степан весь день на старте. И из-за чего? Из-за каких-то поганых ос. Ну хворь бы схватила… А то… Вот тебе и «Полет шмеля»!
Сегодня подполковник Вепренцев снова напустился на капитана Гуровского. Степан ходил на «потолок». У него на высоте десять тысяч метров отсоединился от системы питания кислородом шланг. Техник его забыл шпилькой законтрить. Но Гуровский не растерялся. Он умудрился, не выпуская из рук штурвала, дотянуться до разъема, присоединить шланг и поставить контровку. А потом полез дальше, на «потолок». Но когда Степан спустился и рассказал об этом инженеру, тот сразу заключил:
— Вы бабушкины сказки мне не рассказывайте. На земле в спокойной обстановке и то трудов стоит, чтобы шланг подсоединить, До разъема не доберешься. Сиденье надо снимать. А он, видите ли, в воздухе, разумник… Неправду говорите. Так же, как вы с доктором хотели меня запутать.
— Честно говорю, товарищ подполковник, — клялся летчик, глядя по сторонам, как бы ища у нас поддержки.
А я рядом стоял и незамедля сказал:
— Почему же он говорит неправду?
— А вас не спрашивают, — осадил меня инженер. — Что, резьба не держит? Скоро в воздухе двигатели будут ремонтировать. Ловкачи! — У подполковника над воротником рубашки повисли багровые складки.
Хотя я сам и не особенно верил, что можно в воздухе дотянуться до этого шланга. Не пробовал. До него мой техник великолепно дотягивался. Тренироваться не приходилось: не будешь же отрывать рукав от тужурки, для того чтобы научиться, как его пришивать. Но я прекрасно знал, что Гуровский парень принципиальный и честный. А Вепренцев, не разобравшись, уже разделывал его, как бог черепаху. Когда-то он и меня так с тринадцатым номером подцепил. Вовек помнить стану.
Подошел подполковник Торопов. «Он-то уж разберется», — обрадовался я.
— В чем дело? — спросил замполит.
— Видите ли, Иван Акимович, — начал Вепренцев, снова накаляясь. — Капитан Гуровский обвиняет техников, что они не законтрили шланг питания кислородом перед вылетом. Говорит, что он в воздухе его подсоединил. Умелец какой. Вздор все. С больной головы на здоровую. К доктору его опять послать надо.
— Зачем же так, Константин Григорьевич. Сразу вздор, разобраться надо.
— Конечно, надо разобраться, — вставил я запальчиво, чувствуя рядом солидную опору.
Инженер обжег меня взглядом.
— Молодежь сейчас пошла, Константин Григорьевич, — будь здоров! Реактивная! — Торопов сузил серые глаза, морщины косыми стрелами легли под ними. — Можно все на земле это проверить. Пусть свое умение и продемонстрирует.
— Пожалуйста, пожалуйста, — охотно согласился Гуровский, — могу показать.
— Он и показать может, — ввернул я и взял Степана за руку.
— Верно, верно, — вдруг обрадовался инженер. — Отсоедините шланг питания, — приказал он рядом стоящему технику. — Чтобы все как положено было…
Возле истребителя собралось народу, как на спектакль.
Гуровский снова облачился в летные доспехи. Сел в кабину самолета, надел парашют, кислородную маску, пристегнулся привязными ремнями. Словом, сделал все, что необходимо для высотного полета.
Подполковник Вепренцев залез на приставную лестницу. Закрыл сдвижную часть фонаря кабины. Махнул головой: дескать, приступайте. А сам стал на карауле и не сводил глаз с правой руки летчика, чтобы тот не выпускал штурвал: он ведь должен одновременно и пилотировать и ремонтировать. Лицо инженера победно сияло; и куда злость улетучилась? А Гуровский извернулся змеей, опустил левую руку в узкий проем и начал там, под сиденьем, манипулировать, как фокусник. Благо тело у Степана тонкое, упругое и руки длинные.
Прошла минута, другая… Капитан Гуровский поднялся. На щеках его загустела краска. Кивнул и показал большой палец. Мы все приблизились и облепили стремянку.
Вепренцев энергично открыл фонарь и, заговорщически сощурившись, лег на борт кабины. Долго лежал, заглядывая в разъем. Шланг стоял на месте, аккуратненько законтрованный стальной шпилькой.
Инженер покачал головой. Все посторонились. Он спрыгнул со стремянки и снял фуражку. Его крутой лоб с острыми залысинами покрылся испариной.
— Акробат! Ей-богу, акробат! — бурчал он беззлобно, набивая трубку душистым табаком.
Гуровский вылез из кабины. Теперь его лицо победно сияло. Крепко, конечно, он ужалил инженера. Великий композитор! До-ре-ми-фа-соль! Виртуоз, исполнил классно, не на баяне только.
9
Капитана Леонида Хробыстова определили в нашу эскадрилью. Он часто проводил с нами занятия по теории двигателей, аэродинамике. Лекции читал понятно, толково. Тему мог показать со всех сторон, излагал ее кратко, легко было хранить все в памяти. Казалось, что весь он сверх головы начинен формулами, и готов разложить по ним всю авиацию. Действия аэродинамических сил на самолет Хробыстов знал назубок. И теоретически мог расставить Эти силы на плоскости истребителя, как фигуры на шахматной доске. Качество самолета или тягу двигателя в любом режиме он в один момент вычислял. Меня даже пугало его умение решать эти задачки. И все-таки во всем этом скорее виделась его любовь к предметам, нежели к делу, нежели к самолету. Теория подтверждается практикой. Видимо, Хробыстов сумел свои знания подтвердить и в воздухе, летая с инструктором. Хотя на «спарке» молодой летчик еще не может оправдать свои знания полностью. В хоре можно петь и безголосому, а попробуй выпусти его одного на сцену как солиста…
Я встретил капитана Хробыстова утром. Он шел из Дома офицеров. Лицо его торжественно сияло. Одет Леонид был с иголочки: в новой летной куртке, в шевретовых перчатках, на ногах блеском отдавали курносые пилотские ботинки. Выглядел он довольно мешковато: форма еще не притерлась, не обточилась, не приладилась к кабине самолета.
Поймав мой взгляд, Леонид сказал:
— Вчера на складе отхватил, находился в технической. — Он поднял согнутые в локтях руки, легко помахал ими и, опустив, добавил: — Взял два билета на вечер гипноза.
Я знал, что у нас в Доме офицеров выступает известный психолог и гипнотизер. Чтение мыслей на расстоянии. Пойти с Наташей мы не могли — Олежку не с кем оставить. А посмотреть очень хотелось.
— Мы с Наташей тоже с удовольствием сходили бы, да сына не с кем оставить…
— О, это поразительно! Я несколько раз видел Мессинга. Для меня это — лучший театр, — торопливо перебил меня Хробыстов. — Притом у меня — праздник сегодня. Вылетаю самостоятельно на сверхзвуковом. Вывозную программу прошел в полном объеме. Уже «контроль» получил. Нормально, говорят.
Худощавое лицо его засветилось. Он уже летел, летел высоко-высоко…
— Что ж, успеха тебе, Леонид.
Он снова помахал согнутыми в локтях руками, похрустев новой кожей куртки, весело кивнул и пошел к домам гарнизона.
…Истребители секли небо, обдавая землю жаром, полновластным грохотом будили тайгу, не давая ей уснуть, застыть и замерзнуть. А тайга чутко улавливала самолетные звуки и посылала в ответ их приглушенное мягкой листвой деревьев отражение. Я зашел на СКП, чтобы уточнить плановую таблицу. А там в это время подполковник Карпов распекал руководителя полетов за то, что тот слишком часто подсказывает летчикам по радио во время посадки.
— Вы что, обезьяну летать учите? Делаете из них радиолетчиков! — возмущался он. — Как Николай Озеров хоккейный матч по телевизору комментируете? Подсказывать надо в крайнем случае… А то: «Выводите из угла… добирайте ручку…» — передразнил подполковник. — Что, летчик сам не видит? В землю с углом полезет?
Карпов глядел на руководителя полетов колючими глазами, то и дело рубил перед собой воздух ладонью. Чтобы не попасть под горячую руку, я быстро юркнул за дверь и мячиком скатился с лестницы. Даже поздороваться с дежурной сменой не успел. Следом спустился с лестницы и Карпов. Он посмотрел на небо все такими же сердитыми глазами и стремительно зашагал в сторону метеостанции. Сейчас и в погоде наведет должный порядок.
На старте за длинным черным столом тесно сидели летчики, техники, авиационные специалисты: кто играл в шахматы, кто забивал козла, а некоторые просто слушали любителя поговорить. В таких любителях авиация никогда недостатка не испытывала. Правда, шутки иногда рассказывались старые, как самолет Можайского. Что ж, люди летают по-новому, а смеются по-старому.
— В свое время я тоже хотел летчиком стать, — рассказывал техник по самолетному спецоборудованию Петр Астров. — Но на медицинской комиссии меня доктора застопорили. Вначале терапевта не прошел, потом хирург признал негодным, зарубил и окулист. Только зубной, как глянул в рот, так и говорит: «У вас, Астров, на роду записано пилотом быть! Такие зубы крепкие! Идите и спокойно ешьте летную норму!»
Все засмеялись, но смеялись не так долго, как хохотал сам Петр. Его веселье прервала подошедшая к нам заведующая библиотекой Люба.
— Здравствуйте, мальчики! — приветливо сказала она. — Я вам журналы, свежие газеты принесла. Чтобы вам в поле не скучно было.
— Нам и без библиотеки не особенно скучно! — парировал Астров. Он, видно, еще находился под впечатлением последнего разговора с ней в библиотеке, когда она на него — ноль внимания.
Мы дружно расхватали газеты, журналы.
— Это вам, Гена! — сказала Люба, протягивая «Огонек» с ярким рисунком на обложке. — Непременно жду вас на читательской конференции.
— Спасибо, спасибо, Люба, — растерянно раскланялся Генка. — Приду, обязательно приду.
Да, заведующую библиотекой, видно, сюда не подполковник Торопов прислал. Сама инициативу проявила. Заходили они теперь друг к другу, задвигались. Столкнула все-таки с места Люба моего Генку. А вот Тамара не смогла. Придет, конечно, Сафронов и на читательскую конференцию и выступать будет. Куда денется? Говорят, если девушка захочет своего добиться, может заставить и слона на ель взгромоздиться…
Люба, оставив тонкий запах духов, пошла в сторону командного пункта. Высокая, статная; слабый ветерок шевелил ее белые шелковистые волосы. Все глядели ей вслед, хотя каждый старался изобразить на лице полнейшую безучастность ко всему происходящему, чтобы показать свое самообладание — очень и очень нужное качество для летчика.
Первым не выдержал капитан Степан Гуровский.
— Вот это стра-то-сфе-ра-а! — протянул он. — И фигура, с точки зрения аэродинамики, удобообтекаемая.
— Молчал бы, женатик! — одернул его Савельев.
— Что же мне, глаза, что ль, закрыть? — обиделся Степан.
— Гляди, мне что? — уже равнодушно пояснил Савельев. — А девчонка действительно что надо, — добавил он и со значением посмотрел на Сафронова.
— Чего уж там, — перебил его Астров, — обыкновенная. Их тут в гарнизоне — раз два и обчелся, как в королевском замке — все Василисы Прекрасные.
— Ты-то уж брось, Василиса, — огрызнулся Гуровский. — Чего в библиотеке торчишь? Контровкой тебя там к барьеру прикрутили? Книги берешь? Заодно и читал бы их.
— Так он, Степан, уже давно «от винта» получил! — подтвердил Савельев. — Там закрепился кадр… — Он вновь взглянул на Генку.
— Из-за любви к литературе туда я хожу, братцы, — нехотя ответил Астров и разгладил ладонью последнюю страницу журнала, где был помещен кроссворд.
Я сидел на горячей от солнца скамейке и в разговор не вмешивался, но слушать было интересно. Я просвещался. Такие разговоры можно услышать возле нашего подъезда, когда соберутся соседки, а ты стоишь и ждешь автобуса. Все узнаешь, что делается в гарнизона, и будешь в курсе.
— Да хватит вам! — перебил спор лейтенант Сидоров. — Газетки лучше почитайте. Вот про эту «чистую бомбу» пишут, которая все живое убивает, а дома остаются невредимыми. Интересно, входишь в город — и ни одной души, а небоскребы стоят целенькими…
— Внимание! На старт выруливает капитан Хробыстов! — торжественно раздалось в стартовом динамике, который висел на железном полосатом столбе.
— Кончай, братва, тары-бары, — строго перебил товарищей капитан Савельев.
Все сразу притихли и повернули головы в сторону рулежной дорожки. По бетонной перемычке рулил истребитель. Двигался осторожно, словно разглядывал, что у него под колесами. Самолет медленно вырулил на широкую взлетную полосу и замер в предстартовом ожидании. Замерли и мы.