Вот так и получилось, что города вроде Лагоса, Ибадана, Дакара, Доуала, Абиджана, Либревиля и многих других кишат существами несчастными и потерянными, тогда как оставшаяся Африка, настоящая Африка, кажется безлюдной, покинутой и никому не нужной.
Впереди, вдали на краю желтой земли появился серебристый отблеск – великое озеро Чад, географическое сердце Континента, граница между пустыней и степью, протянувшееся на северо–восток насколько хватает глаз.
Озеро! – какое претенциозное слово для того, что на самом деле было самой большой лужей в мире. Двадцать тысяч квадратных километров воды едва покрывающей территорию огромной равнины, где глубина не превышает и двух метров, так что туземцы могли перейти его вброд от берега до берега, не пускаясь вплавь.
Когда Сахара не была еще пустыней, а безбрежными зелеными лугами и когда, как рассказывала Надия, ее предки жили в Тассили и Тибести, озеро Чад было самым большим в мире, но непрерывные засухи и пустыня «выпили» так много воды, что озеро уменьшилось в пятьдесят раз и превратилось в самое негостеприимное место на Планете, чрезвычайно жаркое и мало изученное.
– Оно настолько плоское и ровное, – убеждала его Надия, – что когда дует «харматтан» (сухой восточный ветер на западном побережье Африки), то на поверхности поднимаются малюсенькие волны, но вода, подталкиваемая ветром, уходит вглубь суши на четыре и более километров. Тогда местные жители бегут из этих мест, бросая свои нищие хижины и сгоняя весь скот, что смогут собрать к тому времени.
Внимание его привлекла пригоршня домишек бурых и белых, возвышавшихся на слиянии озера и широкой реки, где в устье было множество маленьких островков. Самолет продолжил полет на север, но совершив разворот, вернулся к этому месту и начал снижаться.
Через громкоговоритель объявили, что полет подходит к концу и нужно готовится к посадке в Форт–Лами – столице республики Чад. Рассматривая приближающуюся землю, Давид ощутил неприятное чувство тревоги, осознавая, что возможно напрасно понадеялся найти в этом забытом Богом уголке планеты какую–нибудь помощь.
– Очень похоже на край Земли, – пробормотал он, будучи уверен, что такое предположение не далеко от истины.
Когда дверь старенького, видавшего виды «Каравель» открылась, порыв сухого и раскаленного ветра, едва не спалил ему легкие, а от неимоверно яркого, неистового света, ударившего ему в глаза, он почти ослеп.
Какое–то мгновение он даже сомневался – а стоит ли вообще выходить наружу, но пересилил себя и побежал, чуть ли не вприпрыжку, по раскаленному бетону взлетно–посадочной полосы к современному зданию Аэропорта в поисках защиты от такого яростного солнца, что за эти короткие минуты ему показалось, будто огнем опалили физиономию, а волосы едва не расплавились.
– Господь Благословенный! – выдохнул он, скрывшись в глубине большого зала. – Это должно быть ворота в ад.
Мрачный таможенник с придирчивым и наглым взглядом, потеющий неимоверно в своем плотном форменном пиджаке, подозрительно листал его паспорт.
– Вы журналист, монсеньор Александер?
– Не совсем… Я – фотограф…
– Но работаете вы в журнале… Каковы причины приведшие вас в Чад?..
– Ищу свою жену… Ее похитили в Камеруне охотники за рабами, и власти в Дуала утверждают, что они должны пересечь вашу страну…
Таможенник поднял на Давида удивленные глаза, выражение лица у него сделалось рассерженно–возмущенным, как у человека, которого без видимых причин принимают за идиота и, не поставив печать о разрешении на въезд в страну, он закрыл паспорт. Выпрямился, расправил плечи, чтобы казаться боле внушительным и холодно произнес:
– Сожалею, месье, но вам придется продолжить путешествие… Опыт общения с журналистами у нас весьма печальный и все из–за того, что они пишут о происходящем внутри Чада. В соответствии с моими инструкциями въезд в страну лиц без специального разрешения нашего посла в Риме запрещен.
– Но моя жена… – Давид начал было протестовать.
– Месье, – перебил его таможенник с раздраженным видом, – ваши объяснения – самые глупые и абсурдные, какие я когда–либо слышал в своей жизни. В вашем паспорте сказано, что вы не женаты.
– Мы поженились всего лишь пару месяцев назад… И моя жена… – он засомневался, – она – африканка.
Таможенник взглянул на него удивленно. Подумал несколько секунд, внимательно посмотрел в глаза словно хотел убедиться, что ему не лгут, опять раскрыл паспорт и начал внимательно изучать страницу за страницей. И тут Давида осенило: он порылся в своем чемодане, нашел паспорт Надии.
– Вот, это моей жены… – и протянул паспорт.
Таможенник молча кивнул, просмотрел оба паспорта и сделал отметку о разрешении на въезд.
– Удачи! – сказал он.
На выходе из Аэропорта Давид поискал такси, и вновь у него возникло такое ощущение, что солнце сжигает кожу. Машина была раскалена до предела и когда они поехали по направлению к городу, то влетавший через открытые окна воздух совершенно не освежал.
– Здесь всегда так жарко? – с тревогой в голосе спросил он.
– Еще сильнее бывает… Сейчас зима… Какой отель предпочитаете, сеньор ?..
«Чадьен», «Чари» или «Ду Чад»?
Давида несколько позабавило отсутствие оригинальности в названиях, но вслух ничего не сказал.
– Который из них лучший?
– «Чадьен» – самый дорогой и в некоторых номерах имеется кондиционер, который всегда работает… Но еда будет лучше в «Чари»… Мадам, хозяйка отеля – прекрасная кухарка и к тому же красивая женщина…
– Тогда везите в «Чадьен».
– Как пожелаете, сеньор… Думаю, что вы сделали хороший выбор… Он более комфортабельный и с него открывается прекрасный вид на реку… – таксист помолчал, но молчание длилось не долго. – Вам нравится Форт–Лами?
– Еще не знаю…
– Верно… Все правильно… – закачал головой таксист. – вам понравится… Немного жарковато, но в целом замечательная столица, сеньор… Настоящее сердце Африки… Сюда приезжают люди со всего континента. Торговцы–арабы из Ливии и Алжира, купцы «хауссас» из Кано: суданцы и сенегальцы в поисках природной соды из озера; камерунцы, что переплывают реку и обворовывают нас; памуе и фанг идут из Гвинеи и Габона; пастухи фулбе гонят сюда свои огромные стада и даже конголезцы…
Они въехали в город, и Давид сразу же понял, что таксист был прав. Боскимано с кожей цвета битума сидел рядом с белой сахарауи, чье лицом было закрыто тканью, а рядом прогуливалась африканка с обнаженной грудью и большим кувшином на голове. Бунту, туареги, будума, арабы, египтяне, французы, греки, дагомеи встречались друг с другом на улицах Форта–Лами, общались, обменивались товаром, делились новостями, перенимали друг у друга привычки, обычаи, элементы культуры.
Трудно представить себе подобный город где–нибудь в Америке, в котором бы уживались индейцы из сельвы, пастухи из Анд, рыбаки с Карибских островов, ковбои Техаса, менеджеры из Нью–Йорка, Голливудские звезды, канадские эскимосы, жители Патагонии… Или европейский город, где по улицам прогуливались бы в национальных нарядах, например, андалузские цыгане, шотландцы и греки, саамы из Норвегии, турки в своих тюрбанах, тирольские пастухи, русские крестьяне, англичане и баски…
Такое необычное впечатление производил на приезжих Форт–Лами, где мирно уживалась вся Африка, потому что за пределами города существовала Африка расизма в Йоханнесбурге, другая Африка львов и сафари в Кении, третья – не прекращающейся гражданской войны в Конго и Нигерии, четвертая – политических интриг и египетских пирамид, пятая – это минареты и туризм в Мавритании, шестая –жажда и нефть Сахары, потом седьмая и восьмая, и еще много, много других Африк…
Пока водитель непрерывно нажимал клаксон, сгоняя со своего пути десятки велосипедистов, Давид осознал, что попал в сердцевину Континента и также в первый раз понял, что на таком Континенте, как этот, запросто могут существовать охотники за рабами.
Проехали через площадь Независимости, и таксист указал на двух этажное здание, стоящее на углу – «Отель Чари», рекомендовав его, как заведение с хорошей кухней, где имеет смысл как–нибудь поужинать.
Затем проехали перед тяжеловесным памятником, установленным в память о том, что именно из Форт–Лами отправилась экспедиция генерала Леклерка на встречу с танками Ромеля, и оставив слева дворец Правительства с почетным караулом, наряженным в абсурдные ярко красные костюмы, проехали вдоль берега реки и остановились перед входом в «Отель Чадьен», в саду с дорожками, усыпанными гравием.
– Если вам понадобится такси, сеньор, могу приехать в любое, время, сеньор, когда пожелаете… В Форт–Лами не всегда можно найти такси, сеньор, иногда это бывает трудновато и под таким солнцем не рекомендуется много ходить, особенно вредно для белых, сеньор… Так мне приехать, сеньор?
– Завтра. К восьми утра… Случайно не знаете, где я могу найти кого–нибудь из «Группы Черное Дерево».
– «Группа Черное Дерево»… – удивился таксист– Нет… Нет, сеньор… как вы такое могли предположить, что я знаю это, сеньор? Думаю, завтра к восьми я не смогу приехать, сеньор… – добавил он, нажав на педаль газа. – У меня на это время назначена другая встреча, сеньор…
В отеле и в самом деле были комнаты, где кондиционер работал и днем и ночью. Давид решил было принять ванну, но потом передумал, потому что вода из крана текла какого–то темно коричневого цвета, поступала прямиком из реки и скорее пачкала, чем смывала грязь. Довольствовался лишь горячим душем и то лишь потому, что пока вода текла по металлическим, открытым трубам, солнце нагревало ее до состояния близкого к кипению, а более–менее прохладную воду можно было получить ближе к девяти часам вечера и позже.
Он лёг на кровать и отдохнул немного, рассматривая потолок и тени, что скользили по нему, прислушиваясь к голосам и смеху женщин, стирающих на берегу реки Чари, а где–то далеко пел рыбак на диалекте кокото, направляя длинным шестом свою пирогу вверх по течению.
Как все это: и комната, и музыка, и пение, были похожи на то, как когда они вечером прибыли в Котону и остановились в отеле «де ла Плаге». Вымылись, а потом занимались любовью до полного изнеможения. И вот также лежали и смотрели на потолок, а какие–то женщины громко говорили на улице под окном, и рыбак чинил сети, сидя на песке, и громким голосом напевал что–то.
– Представлял себе когда–нибудь, что любовь может быть такой? – спросила она.
– Я бы всю жизнь только этим и занимался…
– И кто же мешает ?..
И они начали снова…
А человек продолжал напевать.
Он выглянул в окно и еще мог видеть его, пока пирога окончательно не скрылась за изгибом реки.
В другое время этот пейзаж впечатлил бы его: пылающее солнце, что–то среднее между красным и оранжевым, скрывающееся в ветвях раскидистого хлопкового дерева на берегу, а река несла свои воды неспешно и осторожно, увлекая с собой огромные куски зарослей папируса, напоминающие широкие плоты, толстые стволы деревьев, спящих кайманов, стаи белых цапель кружились в воздухе, серые аисты важно вышагивали и, изящно изгибая шею, вонзали острые клювы в песок многочисленных островков или в ил вдоль берега.
Женщины продолжали стирать, дети резвились вдалеке, какая–то девушка мылась, покрывая белоснежной мыльной пеной свою чудесную кожу света темного янтаря, старый чивудо замер на корме вытащенного на берег каяка и с бесконечным терпением ловил рыбу.
Где–то далеко гулко вздохнул гиппопотам.
Несколько лет назад в озере и реке водилось столько гиппопотамов, что гидросамолеты, летающие по маршруту Форт–Лами – Дуала, неоднократно переворачивались при посадке, сталкиваясь с массивными тушами.
Теперь гидросамолеты не летают более, а по некоторым слухам браконьеры скоро покончат и с гиппопотамами.
Африка заканчивается.
– О, Господи! И почему именно та Африка должна была закончиться? Почему именно Африка спокойных пейзажей и красивых животных? Не Африка охотников за рабами, голода, болезней и несправедливости?
Он отошел от окна, когда солнце полностью скрылось за горизонтом. Спустился в бар, в этот час он был единственным посетителем, заказал виски и не спеша выпил. Бармен, долговязый француз в зеленой жилетке, с веснушками по всему лицу, встал перед ним и продолжил методично полировать бокалы. Внимательно посмотрел на Давида и наконец спросил:
– Наемник?
Давид устремил на него не понимающий взгляд:
– Простите?
– Вы наемник? Уже некоторые прибыли сюда… Ходят слухи, что Организации Объединенных Наций потребовала от Франции вывести своих десантников и президенту Томбалиайе ничего не оставалось, кроме как прибегнуть к помощи наемников… Здесь их очень сильно уважают… – объяснил он. – Нужны будут, чтобы немного притормозить этих чертовых туарегов.
Давид отрицательно покачал головой:
– Нет, я не наемник… – помолчал немного и добавил. – Может быть, вы знаете, где можно найти «Группу Черное Дерево» ?..
– «Группу Черное Дерево»? – бармен инстинктивно понизил голос, хотя в баре никого кроме них двоих не было. – Нет. Не имею ни малейшего представления где найти эту «Группу», если они вообще существуют… А зачем они вам?
– Мне нужна их помощь… Охотники за рабами похитили мою жену в Камеруне…
– Вот дерьмо !.. Это довольно сложно…– бармен перестал полировать бокалы и, нагнувшись над стойкой, тихо произнес:
– Советую не упоминать об этой «Группе» во всеуслышание… Кое–кто не испытывает в отношении них больших симпатий.
– Это почему?
– А кто бы знал!.. Одни говорят, что это горстка шпионов–империалистов… Другие, что это коммунистические агитаторы… третьи, что это провокаторы, стравливающие магометан с севера с анимистами юга… еще поговаривают, что это агенты– сионисты, ищущие пути нанести удар по Египту с тыла…
– Но они вообще–то существуют?
Бармен неопределенно пожал плечами.
– Разные слухи ходят… Здесь, в Чаде, всегда было больше слухов, чем достоверной информации… Вполне возможно, что именно сами торговцы рабами и распространяют слухи про них… А может быть, это вовсе и не слухи, а все правда… Возможно они уже не существуют, или никогда не существовали…
– А как же узнать правду?
– Правду? – француз саркастически рассмеялся. – На этих землях, полных разных придуманных историй и откровенной лжи, отыскать правду – самое сложное дело. Мне легче раздобыть для вас белого медведя, чем отыскать правду…– и принялся опять протирать стаканы. – Правда – словно дождь в Чаде: никогда не приходит, а когда начинается, то приводит к сплошным катастрофам, все вокруг меняется и даже солнце затмевает…
– Сто франков помогут?
– Вполне возможно, что и помогут.
– Вот, считайте.
– Публика начинает собираться здесь часам к восьми. До того как ляжете спать зайдите ко мне… Но, очень прошу, не упоминайте «Группу» в разговоре… И никому не рассказывайте о том, что вашу жену похитили… Я сам не очень осведомлен, но люди здесь рассказывают, что эти охотники за рабами – что–то вроде обширной организации… Что–то похожее на мафию… Поддерживают и помогают друг другу, а когда кто–то начинает расследование в отношении кого–нибудь из их сообщества, то с ним расправляются… И здесь, в Форте–Лами, кто угодно может быть вовлечен в торговлю людьми: греческие торговцы, португальские перевозчики, половина бродячих торговцев «хауссас», арабские продавцы тканей, египетские купцы, люди, занимающиеся импортом из Нигерии, и даже государственные служащие в самом Чаде… Кто угодно!
– Даже вы?
Бармен поднял бокал и полотенце, которым полировал стекло:
– Думаете, если бы я занимался торговлей неграми, то стоял бы здесь и сушил стаканы?..
Но осекся смущенно, поняв, что его комментарий был не совсем удачным. И, как показалось, даже обрадовалось, когда в бар вошли двое, по виду охотники, потные и покрытые с головы до ног пылью, уселись в центре барной стойки, потребовали холодного пива и с мрачным выражением на загорелых лицах начали обсуждать, как большой носорог ушел от них, выскользнув буквально из рук.
– Триста километров! – возмущался старший из них, призывая бармена в свидетели. – Нет! Тысячи километров по этим адским дорогам, да еще эта засуха и как результат все покрыто пылью, и, в конце концов, эта тварь ухитрилась убежать от нас живой и невредимой… Целую неделю потеряли.