«Действительно, похоже на «что-то из сферы глубоких личных переживаний», – вспомнил Гуров замысловатую формулировку Сырникова. – Но тогда отчего же так волновался наш уважаемый следователь? Дознание проведено профессионально, опросы очень тщательные и подробные. Даже более чем. Сразу видно, что следователи действительно стремились докопаться до этой самой «сферы». Результаты, конечно, в итоге оказались небогатые, но в чужую душу ведь не влезешь. Откуда посторонним людям знать, о чем там мог про себя переживать этот Иванников?»
Как бы в ответ на эти размышления, перелистнув очередную страницу дела, он увидел перед собой протокол допроса супруги Иванникова. Она утверждала, что накануне муж был в отличном настроении и утром, отправляясь на работу, тоже был бодр и весел.
«Если супруга не врет, то, кажется, и о глубоких переживаниях здесь говорить не приходится, – вновь с недоумением подумал Лев. – В чем же дело?»
И только когда внимательно и во всех деталях изучил скучнейший протокол осмотра кабинета Иванникова, он понял, отчего так волновался Сырников. Среди бесконечного перечисления предметов, находившихся на рабочем столе Иванникова и в разных других местах, мелькнул почти незаметный пустячок, который коренным образом менял представление об этом самоубийстве.
Дотошные следователи проверили все, не поленившись заглянуть даже в мусорную корзину, стоявшую под столом. По всей видимости, к моменту самоубийства Иванникова мусора там накопилось немного. Все описание содержимого корзины уместилось в двух строчках.
«Смятые листки с черновыми записями, упаковка от степлера, испорченная флэш-карта, непригодная для использования».
Сначала это краткое перечисление не остановило его внимания. Но уже через минуту, озаренный неожиданной догадкой, он перечитывал его последний пункт с живейшим интересом.
«Непригодная для использования. Что должно случиться, чтобы стала непригодной флэшка? Это ведь не телевизор или компьютер, которые могут сломаться оттого, что внутри у них что-то переклинило. Просто кусок железа. И чтобы его испортить, необходимо приложить специальные усилия. Намеренные и целенаправленные. Заметные невооруженному глазу. Как следователи догадались, что флэшка была испорчена? Уж, наверное, не потому, что в компьютер ее вставляли, вытащив из корзины для мусора. Абсолютно ясно, что «испорченность» эта была очевидной и бросалась в глаза. Наверняка этот кусочек памяти либо разломали, либо раздавили, либо расщепили и расчленили, причем так, чтобы о том, что хранится в недрах этой памяти, никто уже не смог узнать».
Теперь причины внезапной перемены в настроении Иванникова можно было объяснить. Хотя бы в виде гипотезы.
По утверждениям жены, на работу в тот день Иванников отправился в прекрасном расположении духа. А сослуживцы, посетившие его кабинет через очень небольшое время, уже нашли его выбитым из колеи.
Один этот факт сразу делал несостоятельными все попытки объяснить самоубийство Иванникова «глубокими личными переживаниями». Если бы они были, то, конечно, не укрылись бы от внимания супруги.
Очевидно, что неприятный и неожиданный сюрприз, так резко изменивший настрой командира части, произошел уже на работе. И весьма вероятно, что испорченная флэшка имеет к этому изменению самое непосредственное отношение.
Нерешенные вопросы оставались, но тем не менее многое в ситуации для Гурова прояснилось. Ему стало понятно, почему так беспокоился Сырников. Флэшка – прямой путь к «невидимым врагам», спровоцировавшим самоубийство. А если верить материалам дела, на нее не только не обратили должного внимания, но даже не потрудились к этим материалам приобщить.
Что здесь сыграло решающую роль – обычная невнимательность или преступная халатность, – по-видимому, так и останется тайной за семью печатями. Несомненно одно – задним числом, по-видимому, уже после того, как уборщица освободила корзину от мусора, озарение все же снизошло в чью-то голову. Но время было упущено.
Возможно, специалисты смогли бы восстановить содержание карты памяти, даже испорченной, но к тому моменту в наличии уже не имелось самой карты.
«Поэтому он и трясется, – с усмешкой думал полковник, вспоминая волнение Сырникова. – Шутка ли – главную улику профукали. Но, по большому счету, дела это не меняет. Страстно желать испортить репутацию новому командиру мог только один человек из всей части – командир бывший».
Поняв, что его предположения о косвенной причастности Курбанского к смерти Иванникова подтверждаются, Гуров подумал, что неплохо было бы выяснить, на чем могли подловить новоприбывшего командира. Судя по тому, что удалось узнать о нем в ходе расследования, порочащих фактов или связей за Иванниковым не числилось. Да и не назначили бы руководителем крупнейшего в стране авиационного подразделения человека, замеченного в чем-либо неблаговидном.
«Может быть, его уже здесь как-нибудь невзначай смогли «запачкать», – предположил он. – В сущности, организовать такую «подставу» не так уж сложно. Иванников человек новый, местных внутренних раскладок не знает. Организовать встречу с каким-нибудь «нужным человеком», да потом и объяснить, с кем это он на самом деле общался и как это может отразиться на его дальнейшей карьере. А если еще, в дополнение к этому, хороший компьютерный специалист под руками окажется, умеющий комбинировать съемки, то тут простор для полета фантазии просто безграничный открывается. А характеристики личности Курбанского, которые довелось услышать, лишь красноречиво подтверждают, что фантазии в подобных вещах ему было не занимать».
Раздумывая, где можно было бы получить информацию на подобную деликатную тему, Гуров решил, что полезно будет пообщаться с супругой Иванникова. Точнее, уже со вдовой. Конечно, сейчас у нее не самый простой период, но выбирать не приходилось. Только она могла дать какие-то наводки относительно отклонения от обычного режима существования своего мужа.
Кроме того, вполне возможно, такой разговор даст что-то полезное и в плане ответов на другие вопросы. Связывают ли родственники Иванникова его гибель с именем Курбанского? И соответственно, стоит ли включать их в список подозреваемых в убийстве последнего? Прояснение этих пунктов полковник считал очень важным и для лучшего понимания обстоятельств самоубийства Иванникова, и для успешного проведения своего основного расследования.
– Спасибо, я ознакомился с делом, – сказал он, вернувшись в кабинет к Сырникову и протягивая ему папку. – Благодарю за оперативную помощь. Надеюсь, что не доставил много беспокойства.
– Какое там беспокойство, что вы! – Сырников улыбался, но глаза его были тревожны. – Если эти материалы помогли вам в чем-то разобраться, я очень рад.
– Да, помогли, – спокойно ответил Гуров, как бы не замечая немого вопроса в глазах собеседника. «Догадался или не догадался?» – так и читалось в них.
«Они тут какие-то суперчувствительные все, – с легкой усмешкой подумал Лев. – Не ровен час, еще и этот от расстройства себе пулю в лоб пустит. Что я тогда делать буду?»
Но высказывать вслух свои опасения он не стал. Вместо этого решил уточнить, где обитает сейчас вдова Иванникова, с которой он намеревался поговорить.
– Послушай, Сергей, а ты не знаешь, что стало с семьей Игоря Михайловича после… этого трагического случая? – спросил он. – Наверное, они поспешили уехать отсюда?
– Точных данных у меня нет, но на момент проведения следствия все они так и проживали в летном городке. Времени с тех пор прошло не так уж много, вполне возможно, они и сейчас там. – Видя, что разговор не касается опасной для него темы, Сырников понемногу успокоился и говорил более уверенно.
– Хорошо. Спасибо за информацию и за готовность к сотрудничеству, – еще раз поблагодарил Гуров, собираясь покинуть кабинет. – Твоя помощь пришлась весьма кстати.
– Так как же там с этим убийством? – вдогонку ему проговорил Сырников. – Неужели вы серьезно уверены, что Китаев невиновен?
– Я пока не определился с этим вопросом, – ответил Гуров, закрывая за собой дверь.
Глава 4
Нелли Иванникова проживала в той самой пятиэтажке «в белых тапочках», которую в утреннем разговоре с Гуровым Китаев-старший охарактеризовал как «единственный на всю «летку» нормальный дом». Когда в часть прибыл новый командир, ему выделили там трехкомнатную квартиру, и вдова с детьми все еще жила в ней, никуда не выезжая.
Адрес Гуров нашел в материалах дела и, выйдя из прокуратуры, вновь взял такси.
Доехав до места и поднимаясь на четвертый этаж, он очень надеялся, что если его разговор со вдовой бывшего командира и не окажется максимально информативным, то хотя бы будет искренним и непредвзятым.
– Добрый день, – поздоровался Лев с высокой статной брюнеткой, открывшей ему дверь. – Иванникова Нелли Витальевна?
– Да, это я, – вопросительно глядя на него, ответила женщина.
– Полковник Гуров. Я провожу проверку в связи с чрезвычайными происшествиями, которые в последнее время случились на авиабазе. В частности, мне необходимо уточнить некоторые обстоятельства… кончины вашего супруга. Мы можем поговорить?
При упоминании о муже лицо женщины исказила болезненная гримаса. Но она быстро справилась с волнением и вежливо произнесла:
– Да, если это необходимо. Проходите. – Она шире раскрыла дверь, пропуская гостя, и, проведя его в зал, указала на одно из кресел возле журнального столика: – Присаживайтесь.
– Благодарю. Я постараюсь быть кратким. У меня всего лишь несколько вопросов. Буду благодарен, если вы сможете ответить на них.
– Спрашивайте, – так же сдержанно и без эмоций проговорила Нелли.
– Если я правильно понял, то, что произошло с вашим мужем, явилось для всех большой неожиданностью. У вас есть какие-то предположения о причинах такого его поступка?
– Нет.
– Как у Игоря Михайловича складывались отношения с сослуживцами? Он ведь здесь человек новый. Могли возникнуть недопонимание, трения… В каком настроении он возвращался с работы?
– Он возвращался усталым. Но о трениях я ничего не слышала. Игорь умел ладить с людьми, и, насколько я знаю, отношения с сослуживцами складывались у него неплохо.
– То есть на работе конфликтов практически не было?
– Он не рассказывал мне всех подробностей.
– Но если бы произошло что-то серьезное, вы как супруга, наверное, заметили бы и сами. Негатив подобного рода всегда отражается на настроении человека, тем более родного человека.
– Да, наверное.
– Но вы ничего подобного не замечали?
– Я уже сказала, что нет.
По мере продолжения этой не слишком содержательной беседы Гуров все яснее понимал, что на особую откровенность тут рассчитывать не приходится.
«Этой и предварительный инструктаж не нужен, – с досадой подумал он, – и без него держится, как партизан на допросе. Неужели ей самой неинтересно, почему застрелился муж? Или, может быть, она в отличие от всех остальных это прекрасно знает?»
Но, так или иначе, информацию необходимо было добывать, и Лев решил зайти с другой стороны:
– Переезд в Покровск, наверное, многое поменял в вашей жизни. Режим дня Игоря Михайловича сильно отличался от того, каким он был в Москве?
– Нет, не очень. Он позже приходил домой, а в остальном все было как обычно.
– А вообще за то время, что вы живете здесь, случалось что-то неординарное? Какой-то случай, который вы могли бы назвать из ряда вон выходящим? Скандал, недоразумение? Возможно, не с вами лично, но происшествие, которое вам пришлось наблюдать или невольно участвовать?
– Нет, кажется ничего такого, – в недоумении глядя на полковника и, кажется, не очень понимая смысл вопроса, ответила Нелли.
– Я имею в виду что-то необычное, чего не случалось раньше, – пытался пояснить Лев. – С вами или с Игорем Михайловичем.
– Необычное? Не знаю. Разве что… Однажды он очень сильно выпил. Так, что даже не мог стоять на ногах. Это было действительно необычно. Игорь, он вообще не пьет. Не пил, – снова болезненно сморщив лицо, поправилась она. – А в тот раз… Это было в день, когда пришел приказ о его окончательном утверждении в этой должности. Он сказал, что приедет поздно, его пригласили отметить это событие. И действительно, приехал он как никогда поздно, в третьем часу ночи. Бывали, конечно, дежурства, когда он приходил только утром, но ведь это совсем другое. В тот раз он не дежурил. Его привезли на машине и буквально занесли в квартиру. Он был совершенно не в себе, не мог даже идти. Никогда его таким не видела.
– Он как-то объяснил потом свое состояние?
– Сказал – выпили. «Немного перебрал». Но какое там немного! На следующий день даже на работу не пошел, настолько плохо себя чувствовал.
– Раньше подобного с ним не случалось?
– Никогда. Даже на семейных праздниках, когда что-то отмечали, он пил всегда в меру. А уж так, чтобы на следующий день не мог встать… нет, такого я не припомню.
– Вы упомянули о том, что отметить назначение Игоря Михайловича кто-то пригласил. То есть не сам он был инициатором?
– Нет.
– А вы не знаете, кто именно? С кем он отмечал это событие?
– Я не знаю. Это – дела мужа, я не вмешивалась. Только если он сам расскажет.
– Но в тот раз он не рассказал?
– Нет.
– Кроме этого случая, после вашего приезда сюда не происходило ничего экстраординарного?
– Нет. Кажется, нет. По крайней мере, ничего похожего на это происшествие я не припоминаю.
– Понятно. Что ж, спасибо, что уделили мне время. Надеюсь, что не слишком побеспокоил вас своим визитом.
Попрощавшись, Гуров спустился вниз и вышел на улицу.
Вечерело, и, взглянув на часы, он решил, что уезжать из летного городка уже нет смысла. Близилось время последней запланированной на сегодня встречи.
Когда из подъехавшей «Газели» начали выходить люди в униформе, очень похожие на тех, которых он видел сегодня утром, Лев сразу выделил среди них нужного ему человека.
Описание внешности Вадима Ушакова, данное Китаевым, было очень точным. Как только из машины показался высокий худой парень со взъерошенными, будто со сна, волосами, он понял, к кому нужно адресовать интересующие его вопросы.
Круглые очки делали Ушакова чем-то похожим на Гарри Поттера, и общее впечатление от его внешности у полковника сложилось положительное. Такие люди обычно общительны и легко идут на контакт. Поэтому Гуров не сомневался, что уж здесь-то не будет проблем с тем, чтобы завязать доверительный разговор.
Но дальнейшее показало, что внешность иногда бывает обманчива.
Как и в первый раз, Лев немного проводил компанию возвращавшихся с работы парней, дожидаясь, когда она поредеет и он сможет спокойно поговорить с Ушаковым. Сейчас ему повезло даже больше – немного пройдя по аллее, Ушаков попрощался с товарищами и свернул на боковую тропинку. Вскоре Гуров нагнал его и попытался завязать разговор, используя приблизительно такое же вступление, какое использовал сегодня утром, обращаясь к двум друзьям-техникам.
Но в отличие от них Вадим оказался гораздо более «тяжелым на подъем».
Уже одно то, что он видел перед собой незнакомца, по-видимому, настораживало. А узнав, что Гуров – проверяющий из Москвы, он окончательно замкнулся и на все вопросы стал давать лишь однотипные, ничего не значащие ответы.
– В день, когда произошло самоубийство, вы заходили к Иванникову? Вам ничего не показалось странным при общении с ним? Все было как обычно? – спрашивал Гуров.
– В целом да, – коротко отвечал Ушаков, и было совершенно ясно, что больше он не прибавит ни слова.
– Многие говорят, что бывший командир части Курбанский был в натянутых отношениях с Максимом Китаевым. Вам что-нибудь известно об этом?
– Я лично с Курбанским не ссорился, а какие у него были отношения с другими, не выяснял. Это не мое дело.
Вести беседу в таком ключе не имело ни малейшего смысла, и, задав еще пару вопросов и получив еще пару очень похожих ответов, Лев счел за лучшее попрощаться.