Всё слишком сложно, чтобы разобраться целиком, и слишком дорого, чтобы отпустить, но одновременно слишком просто, чтобы не понять, и слишком болезненно, чтобы жить, не испытывая боли. Всё слишком… запутанно.
«Любви без боли не бывает». Кто из вас это сказал?
Лабиринт чувств с каждым шагом в сторону приобретает новые тупиковые коридоры. Ухватиться бы… за чужую руку.
Ещё раньше Игорь видел молчаливые метания: немые стоны, украдкой брошенные на семейные фотографии взгляды.
Тик-так, тик-так – осень, зима, весна, лето. Время летит, беспомощно соскальзывая с уступов воспоминаний. А ведь горечь остаётся… Любовь не лечится. Тик-так, тик-так, и горечь – тоже.
Особенно, если настолько любить мать, отца, братьев.
Игорь порвал с любовником, беспечно думая: так будет лучше. Думая, что этим – вылечит. Не зная, что любовь не ле-чит-ся. Кажется, эти слова принадлежат Анжи… Мужчина смог бы, выдержал бы, стерпел бы колючую боль разлуки. Смотреть, но не видеть, слушать, но не слышать – не воспринимать Анжи, но в случае чего – помочь, подхватить, поддержать, отволочь невменяемого, нализавшегося до тошноты алкоголя Андрея в его квартиру. А там… три поворота ключа, коридор, дверь налево. Раздеть, уложить, укрыть одеялом. Дрожащими руками, с искусанной губой.
Напоследок подарить суховатый поцелуй в губы – своеобразное «Прости-прощай». Сколько их было, таких поцелуев-извинений, пока до твердолобого кошака дошло – не поможет? Любовь. Не. Лечится…
Игорь вздрогнул, понимая: он молчит больше пяти минут, а студент прислонился к стене: вытащил из кармана пачку сигарет и спички – подрагивающими руками закурил. Клубы дыма тут же воздушными змеями взвились над потолком.
- Анжи, – голос звучит ласкающе, с тёплой хрипотцой. – Я соскучился.
Одиночество – это когда есть по кому скучать. Скучать все восемь часов порознь, плюс сорок минут на такси и ещё три, чтобы подняться на нужный этаж. Будто до этого они никогда не прерывали контакта, двадцать четыре часа в сутки касаясь друг друга пальцами. Бред.
Но действует. И эти слова – тоже. Сигарета непроизвольно выпадает из пальцев, с тихим стуком касаясь линолеума. Ну и чёрт её побери, даже если на полу останется прожженный след. Он тоже – метка, постепенно превращающаяся в воспоминание.
Андрей кидает невольный взгляд на нового мелкого домочадца и медленно подходит, утыкаясь холодным носом в свитер на груди. Негромко предлагает:
- Пошли на кухню. Я кофе сделал.
И сам же презрительно кривится от тона «заботливой женушки».
- Ага, – Игорь выдыхает прямо в тёмные волосы, чуть ероша прядки.
Только никто из них не спешит размыкать своеобразные объятия.
И вообще, что за шутка: каждое прикосновение – словно первое? Как они до сих пор терпят друг друга, если за столько времени ни продвинулись вперёд ни на йоту.
Анжи может бить больно – по оголённым ниткам нервов проводя заточенным лезвием ножа. Но ведь чаще всего он бьёт именно себя.
А Игорь… а что он? Что может испытывать человек, крепко подсевший на лошадиную дозу героина? С такого спрыгивают, только повенчавшись со Смертью.
И это жутко. По-настоящему, по-живому жутко… Если, конечно, сам не упиваешься собственным кайфом… что, в принципе, ещё страшнее.
- Опять босой, – укоряет мужчина, смотря на узкие ступни на неприкрытом ковром полу.
Анжи зябко поводит плечами, мол, не впервой. Всё равно на носу март – и неважно, что первая его суббота.
На парне болтался свободный – чтоб не сказать безразмерный – пушистый полосатый свитер без горла. Огромная одежина казалась минимум на четыре размера больше, чем следует, а чтобы открыть руки, пришлось в несколько слоёв закатать рукава. Низ чёрно-фиолетовой одежды доставал до середины бёдер, откуда шли растрепанные джинсовые шорты почти до колен.
Волосы взъерошены, не причёсаны, будто со сна; на шее крестик, блестящий слишком развратно в обрамлении тощих ключиц. Такие неизменно притягивают взгляд, вызывая желание оставить свой след от засоса-метки.
Парой мгновений позже Игорь отрывается от разглядывания своего парня, так как тот, беря лицо любовника в холодные ладони, приподнимается на носках. Хмурится и прикусывает губу, замирая. Нет, не сомневается – просто ждёт одному ему известного, ключевого момента и прикасается губами к кончику подбородка.
Почему-то фыркает: «Колется», но дарит ещё один невесомый поцелуй. Немного несвойственный ему, однако сейчас не время оценивать сложившуюся ситуацию. Главное – не потерять связующую нить, позволяющую Анжи вытворять странные для него вещи.
- Может, сразу в кровать? – Игорь склоняет голову к плечу, приобнимая любовника за талию.
Анжи не смотрит в его глаза – незачем.
Говорят, «глаза – зеркало души». Да какое тут зеркало – здесь пропасть, грёбаная прорва, невычислимый калькулятором номер портала в другой мир, телепорт, мать его, в иную Вселенную. Взглянешь – провалишься, себя забудешь, задаваясь немыслимо глупыми вопросами, вроде: «Где я?», «Кто я?», «Что… я?» – потому что при таком-то слиянии невозможно остаться «кем-то» определённым.
- Не-а, – Андрей смешно морщит нос, задумчиво скашивая взгляд на обои потолка. – Не зря же я кофе готовил.
- Он не успеет остыть, – интригующее обещание.
Не давая продолжить диалог, Игорь вжимает любовника в стену, просовывая между бёдрами колено и с помощью него приподнимая податливое тело вверх. Немного дезориентированный в пространстве Андрей обнимает партнёра за шею одной рукой, второй неосознанно цепляясь за стену позади.
Непроизвольно ерзает, и стонет, сквозь зубы матеря собственную распущенность. Дальше заниматься самокритикой ему не дают, насильно затыкая жестким поцелуем. И от этого размытого чередования «жестокость-нежность» буквально срывает крышу, превращая обоих в развратных чудовищ, жадных к теплу чужих рук.
От жара сердец кожа горит изнутри. Будто они где-то возле рая, или, наоборот – в аду – там, где приятнее компания.
Коридор окутывает полумрак – свет нигде не включен, поэтому остаётся надеяться лишь на ощущения и слух – на слабые отзвуки человеческой похоти. И как ни крути, это нравится Анжи.
Он сам кусает губы Игоря до крови, до опасно предостерегающего «Анжи!», чтобы тут же зализать ранение.
Игорь стягивает чужой свитер с плеч вниз и проводит языком дорожку от соска вверх. Одной рукой опирается о стену, второй запутавшись в тёмных волосах, слегка сжимает их вспотевшей ладонью.
Недолгая встреча взглядов – как перекличка, рваный резонанс с таким же непостоянным ритмом вдохов-выдохов. У поцелуев сладко-горький привкус бульварной романтики. А хочется ещё, ещё…
Предназначавшийся кошаку смешок Андрей смешал с шипящим матом – дёрнулся, выгнулся от укуса в сосок, ерзанул по коленке и дрожащей рукой попрочнее вцепился в шею и свитер на спине любовника. Чтобы не сдохнуть от кайфа окончательно.
Игорь прикусил мочку уха, спросив охрипшим голосом:
- Пойдём в кровать?
Анжи упрямо замотал головой:
- На кухне… кофе.
Он не был особо против, но чёртов дух противоречия…
Нахмурившись всего на пару мгновений, мужчина иронично хмыкнул, однако возражать не стал – здесь так здесь. Присутствие третьей… морды не волнует вовсе.
Игорь, наконец, касается родных губ: втягивает в поцелуй, задавая темп, ритм, направление. Проникает глубже, так, чтобы совсем глубоко, втягивая в себя чужой стон и мягкий вкус недопитого кофе с ванильными круассанами, и отступает, скользя языком по нижней губе Андрея – играется, забирая с собой прошибающий аромат крепких сигарет.
Выдыхает, а Андрей мгновенно подхватывает этот выдох, прикасаясь к губам снова.
Однако долго так продолжаться не могло – Игорь плавно опустил колено, и студент съехал вниз, потянув за собой любовника. Тот сжал свободной рукой скрывающуюся под свитером эрекцию и опять повторил вопрос:
- Пойдём в кровать?
Сдержав низкий стон, парень унял тяжелое дыхание:
- Ни… за… что… – сипло, сквозь зубы, проклиная себя за слабость.
Плевать, что эта слабость только для Игоря – другому сразу же в зубы, в челюсть, разом припомнив свой чёрный пояс по карате и жесткие курсы самообороны. Да, да, да, другому – запросто, а Игорю – стра-а-а-ашно.
До дрожи в коленях страшно, до непонятной навязчивой мысли: «Никогда!»
Нетерпеливо задрав свитер, мужчина полез расстёгивать пуговицы и молнию на шортах партнёра. Стал на колени, согнувшись так, чтобы опустить лоб на холодное плечо Андрея. Запустил руку в его трусы, прикоснувшись к по-электрически оголённой эрекции, вызывая беспокойное жалостливое бормотание:
- Нет… подожди… кухня… чёрт… побери… Х-ха… Пожа-а-алуйста…
И развратный полустон-полувыдох.
- Анжи, – поймать поцелуем щёку.
Отвернувшийся Андрей смотрит куда-то в сторону, сквозь стену – далеко вперёд. Тяжело дышит, не желая признавать поражение.
Невольно подается бедрами, когда на члене привычно смыкаются пальцы, и облизывает пересохшие губы. Пора бы перестать корчить из себя девственника.
- Анжи, Ан-жи, – похоже на заклинание, мантру.
Андрею и самому захотелось повторить четыре заветных буквы, если бы он не настолько ненавидел это их сочетание. Если бы это не было его собственной кличкой-именем – названием второго неотделимого куска души.
Мысли тонут вместе с движением руки по плоти вверх. Душа раскалилась добела. Пусть у Анжи её нет, зато она имеется у Андрея. Одна на двоих, как у сиамских близнецов… инвалидов.
Движение вниз. Садистски медленное – по обнажённым ниткам нервов. В принципе, они давно должны были распотрошиться и растянуться настолько, что впору вязать шерстяные носки.
Игорь упорно пытается поймать взгляд любовника, но тот с не меньшим упрямством отводит его в сторону, не позволяя себе с концами утонуть в нирване желания.
Снова вверх, ощущая под пальцами отрывочный пульс. Две секунды в одном ритме – ровно столько необходимо для резкого скольжения обратно вниз.
Сквозь зубы:
- Пожалуйста, Игорь, – вдруг огненный взгляд глаза в глаза.
Зрачки Андрея заполонили всю радужку и блестели пламенными отзвуками внутреннего вулкана. Покрасневшие губы зазмеились в самоиронии и тотчас, словно экзотическая птичка, оказались в плену чужой клетки-языка.
Анжи немного оживает – и будто приходит в движение неумолимая снежная лавина. Чертовски холодная снаружи - невероятно тёплая внутри.
Сам впивается зубами в нижнюю губу Игоря, небрежным движением толкая его на пол.
Хмм, кажется, в коридоре они ещё не трахались. В этом коридоре. А может, и нет…
- Игорь, – голос умышленно глубокий, с двойственными интонациями.
Мужчину тут же берёт дрожь, а в паху тягуче ноет, особенно когда на него садится любовник. Тот ёрзает – тоже специально, одним движением снимая резинку со своих длинных волос.
Его Величество Анжи – Игорь успел научиться различать смену главенствующих ролей.
Поэтому приподнимается на локте, со вздохом прося:
- Пойдём в кровать, Анжи, – насколько же он любит звучание этой клички-имени. Андрей трясёт головой, мол, какая нахрен спальня, хочу секса! – Тогда давай займемся любовью.
Анжи хочет съязвить, но, открывая рот, понимает – не может произнести ни слова. Не хватает яда.
Встряхивает головой, становясь поразительно ранимым, и ему, как никому другому, идёт образ забывшей о Весне синицы.
Неожиданно раздаётся пронзительное возмущённо-обиженное «Мяу!». Молодые люди недоуменно поворачиваются на звук и не могут не рассмеяться, глядя на сидящий рядом комок шерсти. Котёнок смотрит непонимающе и словно укоризненно.
- Точно, кофе… – рассеянно вспоминает Андрей, с почти детской непосредственностью напрочь разрушая интимную атмосферу.
О да, самое время вспомнить о кофе.
И Игорь, понимая сарказм злодейки-судьбы, бессильно падает с локтей на пол, беззвучно хохоча:
- Приду-у-урки.
Все трое, ага.
Это так похоже на Ан… дрея – встать на ноги, подать руку, чтобы помочь подняться, и, переплетя их пальцы, неуклонно потащить мужчину на кухню. Прикрыть свитером стояк, что через минуту не понять – то ли прежняя эрекция, то ли очередная складка.
Сообразительная, нелогичная зараза.
Зато у Игоря в тёмных обтягивающих джинсах вставший член виден стопроцентно.
Кофе? Какой, твою мать, кофе, когда хочется секса? Кое-кто в детстве перечитал «Приключения Алисы»?
«Игорь, это кофе. Кофе, это Игорь». Дурацкая сказка…
Они всё-таки садятся по разные стороны стола. На нём две чашки кофе и тарелка с горкой немного подгорелых блинов. Тот же «кое-кто» откровенно хреново готовит, но ведь старается.
Анжи, поджимая под себя ноги, неторопливо допивает оставшийся остывший напиток в одной из чашек. Игорь, беря другую широкую кружку, выпивает свой кофе почти залпом, готовый душу продать за знание того, о чём Андрей думает сейчас. И не пожалел бы, если бы это оказалась какая-то дребедень, потому что «кошак» до сих пор не знает своего бойфренда до конца. Особенно когда он такой отстранённо-задумчивый, хотя по логике обязан быть таким же нервно-возбуждённым, как его партнёр. По мнению Игоря, студент слишком много думает – даже во время секса, хоть и всячески это скрывает. И выбить мысли из забитой ими головы – практически нереальная задача.
- Анжи, – теперь требовательно. Больше никаких просьб. – Пошли в кровать.
- Угу, – отстранённо кивает.
Тогда Игорь рывком поднимается, жестко сжимая подбородок брюнета в своих пальцах. Он не знает, что хуже: самокопание Анжи или игнорирование Андрея, но и то, и другое сейчас раздражают одинаково.
А резкие переходы от одного к другому порой выбивают из колеи.
Он не замечает секундного хитрющего прищура и, забирая чашку из рук Андрея, подхватывает его на руки. Словно принцессу. Сам парень пошутил бы насчёт этого, но он предпочёл помолчать, изображая восковую куклу.
Они всё-таки отправились в кровать, правда, после пары поцелуев Игорь, получая слабый отклик и полусонные взгляды, сдался. Лёг рядом, замечая уже не скрытый широкий зевок. Вот и как прикажете понимать, что творится с этим невозможным мальчишкой?
- Анжи, – со слабой усмешкой стягивая джинсы, – извини, но ты бываешь той ещё стервозой. Не мог словами сказать, что не хочешь?
В ответ тот перекатывается, чтобы оказаться сверху, и беззаботно смеётся, понимая, что его раскусили. Недолго музыка играла.
Обессилено разводит руки в стороны, а правым ухом прижимается к чужой груди, слыша частое сердцебиение:
- Так не интересно, к тому же, ты всё равно добился бы своего.
Игорь не стал спорить, ощущая: Андрей совершенно не возбуждён. Не настроен на тот лад.
- Тогда поговорим о чём-нибудь? – спрашивает мужчина, глядя в потолок.
Кажется, состояние меланхолии передаётся воздушно-капельным путём.
- О чём? – Анжи прикрыл глаза, наслаждаясь убаюкивающей ритмичной мелодией сердцебиения.
- Например, о нас.
Ирония в голосе:
- О нас за нас уже всё сказали. Давным-давно.
Тогда без перехода и какой-то логической основы:
- Любишь меня?
Андрей запинается, прокручивая в голове заданный вопрос – приоткрывает один глаз, фыркнув:
- Конечно. Только жениться на тебе не буду. Не бабское это дело.
- Дурак, – ничуть не укоряющее.
Воцарилось молчание. Действительно, нужно ли говорить, когда всё уже сказано?
Спустя некоторое время Андрей морщит нос, безуспешно борясь со сном. Сдаваясь, бормочет:
- Ерунда какая-то… Из нас троих эгоистом снова окажусь один я. Нечестно…
И окончательно засыпает.
Игорь некоторое время лежит, бессмысленно таращась на забавные клетчатые обои на потолке. Мерное дыхание спящего человека успокаивает.
На постель вскарабкалось что-то маленькое. Оно, перебирая лапами, невесомо засеменило к хозяевам, устроившись боком возле уха того, который выше и старше. Наверное, следовало бы назвать его хозяином номер раз. Пригрелось, затарахтело аки трактор.