История на этом не заканчивалась. Присмотревшись к Конраду и используя действующего под прикрытием армейского агента по имени Дэнни Уильямс, следователи установили личность Золтана Сабо, венгерского эмигранта в США, который получил Серебряную звезду за героизм, проявленный во Вьетнаме. Затем он отправился служить в Германию, где был разоблачен как предатель. Именно Сабо изначально осуществлял связь с Венгрией. Через своих бывших соотечественников он переправлял документы Советам, а выйдя в отставку, завербовал Конрада, чтобы тот сменил его на посту хранителя документов Восьмой пехотной дивизии.
Агент под прикрытием также помог следователям выйти на двух врачей венгерского происхождения, братьев Имре и Сандора Керцик. Они использовали свои неприкосновенные санитарные сумки для перевозки украденных документов из Германии, где служил Конрад, в Венгрию. Братьев задержали в Швеции, где они жили. На допросах у шведов, которых консультировали немцы, братья быстро сознались в своей роли в шпионской сети Конрада. Эл сказал, что теперь их держат под арестом в Стокгольме. Все это, конечно, было прекрасно, но я никак не мог понять, какую роль в этом расследовании сыграли американские следователи – INSCOM и ФБР.
– А что с Родом Рамси? – спросил я, когда мы свернули в терминал. – Где его место?
– Скорее всего, нигде, – ответил Эл. – За это время через Восьмую ПД прошли десятки тысяч людей, из них около тысячи работали или пересекались с Клайдом Конрадом. Мы допрашиваем их, потому что так положено, но в целом дело закрыто.
– Закрыто? – переспросил я. Эл уже вышел из машины и вытаскивал из багажника сумку.
– Ага, – бросил он через плечо, торопясь на самолет неизвестно куда. – Сабо живет в Австрии. Братьев Керцик арестовали в Швеции. Поскольку обе страны расценивают шпионаж как государственное преступление, мы не можем просить об экстрадиции. Самого Конрада одиннадцать часов назад арестовали немецкие власти – это и есть 0400 UTC из твоего телетайпа. Его подняли прямо с постели. Теперь дело за немцами. Мы вне игры.
К краткой сводке Эла было не придраться, но что-то меня все-таки встревожило – хоть я и не понял, что именно.
Мы договорились связаться, если всплывет что-то новое, и Эл побежал к своему выходу. Мне же нужно было возвращаться в офис. Мне и думать не хотелось, сколько там накопилось бумажной работы. Но вместо этого я трижды объехал терминал аэропорта, пытаясь осмыслить новые сведения.
Первое. В этой шпионской сети было по меньшей мере два поколения. Почему все так уверены, что Конрад не завербовал третьего (или четвертого, или пятого) человека, готового продолжить дело после него?
Второе. Если INSCOM и Вашингтонское региональное отделение уже лет пять распутывали это дело, почему бы не потратить на расспросы еще пару месяцев, пока Клайд Конрад привыкает к жизни за решеткой?
Но вот что я никак не мог уяснить: (а) почему арест Конрада вообще производили немцы и (б) почему, если верить Элу, немцы теперь правили бал? Когда жертвой преступления становятся Соединенные Штаты, когда именно Штаты выступают пострадавшей, оскорбленной стороной, сотрудники Бюро считают своим долгом добиться, чтобы обвинение нарушителю предъявляли тоже США. Пусть даже для этого приходится повозиться с возвращением преступника на американскую землю. Обычно этот трюк удается провернуть даже с прожженными нарушителями закона.
Я вспомнил операцию, в которой участвовал четыре года назад. Мексиканцы обратились к нам за помощью для ареста бывшего начальника полиции Мехико Артуро Дуразо, которого разыскивали по обвинению в коррупции. К тому времени Дуразо переезжал из одной страны Латинской Америки в другую, надеясь найти тихую гавань. Мы безуспешно преследовали его, пока по каналам Бюро не установили личность его подружки и не убедили ее сагитировать любовника переселиться на один из островов Карибского моря. Там для преступников царил настоящий рай, ведь местное правительство не заключило соглашений об экстрадиции ни с Мексикой, ни с США.
Казалось бы, достать его было невозможно. Но его подружка оказалась так настойчива, что Дуразо добровольно поднялся на борт принадлежащего ФБР двухмоторного самолета, взяв с собой лишь девушку, телохранителя и миллион долларов наличными. К несчастью для него, мы улетели на другой остров, находящийся под американской юрисдикцией, – Пуэрто-Рико. Там мы сразу взяли Дуразо под стражу, арестовали украденные деньги по международному ордеру, после чего переправили преступника домой, где он предстал перед судом. Если мы смогли провернуть такое для другой страны, то Вашингтонское региональное отделение должно было горы свернуть, чтобы вернуть Конрада в США.
Почему его отдали немцам? Было здесь дело в недосмотре или в недостатке желания? А может, кому-то просто было слабó? Сказать наверняка я не мог, но фактор слабó сбрасывать со счетов не собирался.
В очередной раз обогнув терминал, я съехал на шоссе в сторону центра Тампы. Мои мысли все еще крутились вокруг недавнего разговора. Эл сказал, что Конрад был иголкой в стоге сена, состоящем из четверти миллиона военных, которые прошли через главное управление Восьмой ПД в Бад-Кройцнахе, Западная Германия, в конце семидесятых и начале восьмидесятых годов. Но если отбросить всю шелуху, Клайд Конрад был блестящей иголкой под тонким слоем соломы. Время совпадало. У него был доступ к указанным документам. Возможность манила, чуть не умоляла его.
Найти сообщника среди десяти с лишним тысяч человек, с которыми беседовали я, Эл и многие другие агенты, – вот что было бы настоящей удачей. Подъезжая к отделению ФБР на Зак-стрит в центре Тампы, я начал подозревать, что живущий у меня под боком тщедушный прыщавый торчок с непомерным умом был вполне подходящим кандидатом на эту роль.
Меня пригласили в ФБР, потому что я служил полицейским в студенческом городке, но сам я остался в Бюро из-за контрразведки. На моем первом месте службы, в Финиксе, она была лишь одной из огромного множества задач. Там были наркотики, пограничные проблемы, отмывание денег, почти вся преступность на границах штатов – настоящий винегрет федеральных преступлений. Но мое следующее отделение, в Нью-Йорке, занималось контрразведкой с утра до вечера: там руководили операциями двойных агентов, разрабатывали источники развединформации и нейтрализовали в штаб-квартире ООН шпионов, из которых состояла почти вся советская делегация.
Отчасти именно поэтому мне нравилось в Нью-Йорке – шпионских дел было хоть отбавляй. Кроме того, меня устраивала работа под началом специального агента Дона Мак-Горти. Он руководил самой крупной контрразведывательной программой в стране и не позволял штаб-квартире указывать ему, что делать. Ни одно отделение не знало и не делало в этой сфере больше, чем его собственное. Вскоре я перенял его двойственный подход к отношениям со штаб-квартирой ФБР: «Лучше извиняться, чем спрашивать разрешения» и «Никто в штаб-квартире не знает о твоей цели больше тебя».
Потом меня отправили в Пуэрто-Рико, где я познакомился еще с одним легендарным спецагентом – Диком Хельдом. Дик поделился со мной своими взглядами на отношения с Вашингтоном: «Не принимай отказов, особенно от штаб-квартиры». Но я всегда хотел оказаться в Тампе. Отделение в Тампе не только обрабатывало огромное количество дел о шпионаже, но и находилось гораздо ближе к клану Наварро, раскиданному по всей Южной Флориде.
В Тампе было еще одно преимущество: мой непосредственный начальник Джей Корнер, который вскоре тоже стал легендой контрразведки. Такого начальника надо было еще поискать, ведь в бюрократических структурах высокопоставленные чины всегда стремятся съесть новобранцев. Джей пользовался уважением штаб-квартиры, хотя никогда там не служил. Более того, он не сбивался с ног, чтобы влиться в толпу карьеристов, слетающихся в Вашингтон, как пчелы в улей.
К сожалению, Джей не всегда ценил меня так же высоко, как я его. Вот и в тот день, когда я вошел к нему в кабинет, он говорил по телефону и пронзил меня взглядом, который означал: «Ты что, не видишь, что я разговариваю?» Я подошел к его заваленному столу – Джей был редкостным неряхой – и принялся ходить из стороны в сторону, чтобы он догадался, что дело у меня важное.
Наконец он понял мой намек и положил трубку.
– Что? – спросил он с сильным нью-йоркским акцентом, всем своим видом говоря: «Эй, Наварро, отвали, будь добр».
– Я только что подбросил Юэйса в аэропорт, – ответил я, садясь и ослабляя галстук.
– И ты топтался у меня под носом, чтобы сообщить мне об этом?
– Не совсем.
– Ладно, рассказывай, как прошло? – вздохнув, спросил он, приготовившись к новостям.
– Я хочу начать полномасштабное расследование в отношении этого Рамси.
– Зачем? Что он сказал?
– Ничего особенного, – ответил я.
– Ничего особенного?
– Ну, он неплохо шел на контакт.
– И какие тогда основания для расследования? Его контактность?
– Нет, его сигарета.
– Сигарета? Курение уже стало федеральным преступлением? Я пропустил этот акт Конгресса.
– У Рамси дрожала сигарета.
Корнер улыбнулся. Он знал, что я долго изучал язык тела. Еще он подозревал, что я немного двинутый.
– Ты что, блин, издеваешься?
– Вовсе нет, – ответил я. – Она дрогнула трижды.
– Наварро, поясни-ка. Ты хочешь инициировать полномасштабное расследование в соответствии с рекомендациями генпрокурора на основании того, что допрашиваемый махал сигаретой?
Я ждал этого. Рекомендации генерального прокурора вступили в силу десять лет назад, чтобы сгладить перегибы эпохи Дж. Эдгара Гувера. Они определяют, когда может быть инициировано «полномасштабное» расследование и сколько оно может продолжаться, причем требования довольно строги.
Чтобы начать расследование, необходимо иметь достаточно оснований, чтобы полагать, что совершено преступление или ведется разведка. Дрожащую сигарету, пусть даже она дрогнула три раза, сложно назвать достаточным основанием для расследования, но никогда нельзя закрывать глаза на мелочи.
– Да, – ответил я и по-хозяйски положил руки на подлокотники кресла. – Именно поэтому мы должны начать расследование.
– Ты хочешь, чтобы нас всех уволили? – Корнер покачал головой.
– Я считаю, что Рамси замешан в этом деле.
– Господи, в каком еще деле?
Я совсем об этом забыл. Прочитав лишь телетайп, Джей знал о деле не больше чем я семь часов назад. Пока я быстро пересказывал то, что услышал от Эла Юэйса по завершении допроса, Джей вытащил из верхнего ящика стола большую банку с антацидами. Не знаю, как в других местах, но в Тампе защита интересов США прочно базировалась на лекарствах от изжоги.
– Вот оно что, – сказал Корнер, когда я закончил. – Сначала это дело было у военных, а теперь им занимаются в Германии, но ты хочешь открыть собственное расследование здесь, в Тампе?
– Верно.
– А что с Вашингтонским региональным отделением? У них дело открыто?
Это был важный вопрос, ведь нам грозили споры о юрисдикции, а в ФБР они порой бывают ожесточеннее, чем схватка двух хорьков.
– По словам Юэйса, – начал я, – Вашингтон много лет помогал с этим делом, но теперь предъявить им нечего. К тому же дело уже передано немцам.
– Что значит – нечего?
– Ты видел утреннее извещение. Если Вашингтону что-то известно, с нами они делиться не собираются. Но Рамси как-то связан с тем парнем, которого арестовали в Германии, и я хочу это доказать.
– Откуда ты знаешь?
– Каждый раз, когда всплывало имя Клайда Ли Конрада, у него дрожала сигарета.
– Конрада?
– Этот тот парень, которого немцы арестовали с помощью военных. Рамси работал под его началом.
– И ты хочешь начать расследование просто потому, что Рамси работал под началом Конрада и у него дрожала сигарета?
– Верно. Ты все правильно понял. Поздравляю. – Я поднялся, готовый приступить к оформлению необходимых бумаг, но Джей еще колебался.
– Ты и правда чокнутый? Я уже представляю это слушание. «Да, мадам сенатор, я санкционировал расследование в отношении этого американского гражданина на основании совместной работы и нервного тика при курении». Господи, Наварро, подумай головой!
Я улыбнулся, представив, как Корнер потеет на допросе.
– Может, я и чокнутый, – сказал я. – Ты и раньше так считал. Но я действительно хочу начать это расследование, Джей. – Я специально назвал его «Джей». Я прибегал к его имени в тех случаях, когда хотел донести важную мысль. – Пока мы беседовали, Рамси был весь на нервах, хотя мы сказали, что он нас не интересует. У него достаточно антисоциальных черт и бытовых проблем, из-за которых я хочу изучить его внимательнее.
– Отлично, в таком случае, прежде чем отправиться в тюрьму, я успею добавить в свои показания Сенату еще одну фразу: «Сенатор, у него были бытовые проблемы». Наварро, бытовые проблемы возникают у половины земного шара. Ты тоже не исключение.
Тут мы оба замолчали.
– Слушай, – сказал он после долгой паузы, – извини. Я погорячился. Нанес удар ниже пояса.
Корнер был стройным блондином, метр девяносто ростом и носил густые усы, какие в начале семидесятых любили питчеры «Окленд Атлетикс». В нашем отделении, да и во всем Бюро прекрасно знали, что ему палец в рот не клади. Но у него было золотое сердце, и сейчас я лишний раз в этом убедился.
Моя жена Лусиана родилась и выросла в Бразилии. Она до сих пор не привыкла к жизни в Америке. За последние семь лет мы переезжали три раза, что тоже не помогало наладить социальные связи. Джей знал, что у меня дома есть и другие проблемы.
В беседах с ним я редко отклонялся от рабочих тем, но Джей был моим начальником и имел право задавать вопросы. Он знал, что у Лусианы неважно со здоровьем, что, по ее мнению, я редко бываю дома, а когда прихожу, не уделяю достаточно внимания ей и нашей дочери Стефани. Спросите любого агента: это характерно для всех, кто не работает от звонка до звонка.
– Не стоит извиняться, – сказал я. – Лусиана права. Я с этим разберусь. Но, Джей, я бы не поднял этот вопрос, если бы не был уверен, что здесь дело серьезное. Я проверил Рамси. Я трижды упоминал о Клайде Ли Конраде, и трижды его сигарета дрожала, как игла полиграфа.
– Да брось! – Джей откинулся на спинку кресла и воздел глаза к небесам, словно надеясь получить там совет.
– Я не шучу. Разреши мне вернуться и еще пару раз поговорить с ним. Посмотрим, что он скажет. Что, если он действительно был в этом замешан? Что, если он…
– Слишком много «что, если», – отрезал Корнер. – Рекомендации генпрокурора предельно конкретны. Что говорит Юэйс?
– Почти ничего. Рамси провалил анализ мочи – и все. Кроме работы под началом Конрада, у них ничего на него нет.
– Господи боже, Наварро! – Похоже, Джей устал ждать небесного совета и раздраженно закатил глаза.
– Есть еще кое-что. Когда Рамси собирался уходить, я спросил, давал ли ему что-нибудь Конрад. Он сказал да, вытащил бумажник и вынул оттуда вот эту штуку. – Я показал Джею содержимое гостиничного конверта, но не позволил к нему прикоснуться.
– Что это?
– Пока не знаю. Рамси сказал, что это номер телефона.
– И он носит его в кошельке?
– Да, но дело не в этом. В номере не хватает цифр.
– Ты ведь знаешь, нет ничего криминального в том, чтобы носить с собой чей-то номер, даже если он неполный.
– Джей, послушай. С Рамси что-то нечисто. Я знаю. Я хочу изучить этот номер, проверить отпечатки пальцев, сравнить почерк, хочу изучить бумагу и понять, откуда она, и хочу узнать, связывался ли Рамси с Конрадом и как. Если он замешан, я добьюсь признания за десять бесед. Гарантирую.
– Десять?
– Ладно, за пять. – Обещать такое было опрометчиво, но у меня заканчивалось время. Точнее, его уже совсем не было.
– Вон, – сказал Джей. – Вон из моего кабинета. У меня полно дел. К счастью, в этом отделении еще остались вменяемые агенты.
Джей принялся перекладывать бумаги на столе, разрушая аккуратные стопки, которые я сложил пятнадцать минут назад, лишь бы не смотреть мне в глаза.