– Или мы могли бы добавить вино в масло, – сказал Кристофер. – Если бы я знал, какое вино…
Удивительно, как мистер Максим не швырнул все яйца на пол. Я видел, ему хотелось.
– Боже, дай мне терпенья! – завопил он. – Забудьте про вино! Сначала изучите основы! Кристофер, как ты приготовишь простые варёные яйца?
– Эм, думаю, я брошу их в воду и оставлю вариться около часа, – ответил Кристофер и с надеждой добавил: – Но я хочу узнать и насчет вина.
– Я… сказал… забудь… про вино, – процедил мистер Максим сквозь стиснутые зубы. – Вино – забота мистера Амоса, а не ваша. Конрад, что ты думаешь о предложении Кристофера?
– У него получится варёная пуля. Честно говоря, мистер Максим, мы надеялись, вы позволите нам сегодня провести небольшую дегустацию вина.
– Ну, ваши надежды не оправдались. А теперь сварите мне яйцо.
Лучшая часть этих уроков состояла в том, что нам позволялось съесть то, что мы приготовили. Полагаю, это был хороший способ заставить нас сосредоточиться на работе. Мы съели вареные яйца… то есть я съел. Кристофер оставил свое, сказав, что от него отскакивает ложка. Следующим мы готовили омлет. Думаю, Кристофер был голоден. Он очень внимательно и старательно занимался своим омлетом. Омлеты чудесно продвигались, и я с нетерпением ждал, когда смогу съесть свой, когда возникло ужасно странное чувство. Будто мир резко дернулся в сторону.
– Что это было? – воскликнул Кристофер.
Его омлет вылетел из сковороды и упал ему на ноги. Я едва успел спасти мой. Вот только, когда я опустил на него взгляд, оказалось, что это яичница с беконом. У Кристофера яичница лежала на каждой туфле, а бекон зацепился за пряжки.
– Что значит «что это было»? – сердито спросил мистер Максим. – Ты просто кошмар, мальчик, совершенно безнадежен! Я прошу тебя приготовить самое простое блюдо из всех существующих, а ты опрокидываешь его себе на туфли! Подбери это. Выброси и попробуй снова.
Мы с Кристофером озадаченно посмотрели друг на друга. Вместо большой миски с яйцами, ожидающими, чтобы их приготовили, на столе находились тонкие ломтики бекона и четыре чашки – каждая с разбитым в нее яйцом. Но мистер Максим просто ничего не заметил.
– Произошло изменение, мистер Максим, – объяснил я. – Несколько секунд назад мы готовили омлет. Думаю, кто-то потянул вероятности.
Изумленный взгляд Кристофера превратился в ухмылку озарения.
– В самом деле, Грант? Сдвиг вероятностей? Не знал, что это чувствуется вот так.
Мистер Максим угрюмо посмотрел на нас.
– Я помню, что вчера решил научить вас готовить яичницу с беконом. Но верю вам на слово. Персонал постоянно говорит мне, что вещи меняются. Я никогда не замечал, – тут он стал подозрительным и требовательно поинтересовался: – Вы же не морочите мне голову, а?
– Нет, честное слово, – ответил я. – Книги в нашем магазине тоже так менялись.
Кристофера посетила идея.
– Если он в самом деле не помнит… – прошептал он мне и сказал мистеру Максиму: – Мне хотелось бы спросить вас насчет вина…
– Хватит! – рявкнул мистер Максим. – Говорю в первый и последний раз: ни одно вино не подают к яичнице с беконом! А теперь очисти свои туфли.
– Хмм, – произнес Кристофер.
Он аккуратно слил яичницу с каждой туфли в большое ведро, а потом вслед за ней стряхнул бекон.
– Очевидно, и в этой вероятности мы хотели дегустировать вино. Думаю, это означает, что погреб важен.
– Что ты там бормочешь? – рявкнул мистер Максим.
– Ничего, ничего, – ответил Кристофер. – Лишь про то, чем мы собираемся заняться в свободное время. Думаю, это не изменилось, не так ли, Грант?
Не изменилось. К нашему облегчению, как только графиня сложила салфетку и покинула столовую, мистер Амос торжественно дал нам позволение идти. Поскольку он наблюдал за нами, мы чинно прошли по черному полу вестибюля, но едва оказавшись за зеленой дверью, побежали. Мы прогромыхали вниз по каменным ступеням и пронеслись через подвал к ближайшей двери на улицу. Бег сам по себе доставлял мне удовольствие. Изморось прекратилась, и мы, смеясь, выскочили на солнце.
Конюшня – на другой стороне двора позади кухни – оказалась гигантским сооружением, похожим на два сарая, соединенных башней с часами. Там я предоставил Кристоферу разговаривать с дежурным конюхом. Он куда лучше меня умел включать обаяние. И он включил. Не успел я глазом моргнуть, как мы уже шагали по мягкому проходу в большом тусклом сарае, глазея на просторные стойла, выложенные еще более мягким материалом. Лошади в стойлах клали морды поверх дверей и глазели на нас в ответ.
Меня охватила лютая тоска. О, если бы я не родился и не вырос в книжном магазине, если бы я родился помощником конюха, как провожавший нас мальчик, тогда я мог бы весь день проводить с этими громадными красивыми лошадьми. Их запах ударил мне в голову, а их вид переворачивал сердце. Там был один действительно большой конь, почти красной масти с белой полосой по горбатому благородному носу, который особенно мне понравился. Его звали Тирон. Имена всех лошадей были подписаны на дощечках снаружи стойла.
Помощник конюха сказал, Тирон принадлежал старому графу, и, вероятно, его скоро продадут. Хотел бы я быть достаточно богатым, чтобы купить его. Новый граф любил лошадей другого типа, сказал мальчик и показал нам двух лошадей графа Роберта – меньше размером и более темной масти, которые двигались как кошки. Их звали Рассвет и Сумрак. Кристофер, который брезгливо морщил нос и которому решительно здесь не нравилось, сказал, что имена звучат ужасно по-девчоночьи. У леди Фелиции было три лошади: Айсберг, Пессимист и Оракул. Оракула как раз седлали в конце барака, готовя его к прогулке леди Фелиции. Счастливица.
Мы понаблюдали за процессом – я с интересом, Кристофер, зевая, – пока мальчик не упомянул, что в следующем сарае они держат машины.
– А, – произнес Кристофер, внезапно проснувшись. – Отведите меня к машинам.
Я расценил это как то, что Кристофер не обнаружил следов Милли в сарае с лошадьми. Я печально последовал за ним в соседний сарай, где чудесное сено и запах животных сменились на чад от моторного топлива. Шесть щеголеватых механиков полировали здесь ряд сверкающих седанов.
– Так-то лучше, – произнес Кристофер. – О чем задумался, Грант? Выглядишь мрачным.
Я вздохнул:
– Я думал, что совершил ошибку, не родившись в этой жизни помощником конюха. Но, возможно, выбирать и нельзя. Возможно, то, что я совершил, заработав дурную карму, означает, что я должен был родиться в книжном магазине.
Кристофер одарил меня одним из своих долгих отсутствующих взглядов, пока мы продвигались вдоль машин.
– Почему ты так уверен, что твоя душа заново пущена в оборот, Грант? Я не вижу никаких тому доказательств.
– Мой дядя Альфред знает. Он так мне сказал. У меня была плохая предыдущая жизнь.
– Слово твоего дяди Альфреда не закон, – ответил Кристофер. – О, смотри. У этой машины видны все внутренности.
Мы прислонились к стене рядом с машиной, и Кристофер с нелепым интересом наблюдал, как механик что-то делает под открытым капотом. Я зевнул. Спустя бесконечные пять минут Кристофер спросил:
– Можешь оторваться, Грант? Мы должны осмотреть сад.
Человек, чинивший машину, сообщил нам, что кратчайший путь в парк лежит через маленькую дверь во дворе рядом с автомобильным сараем. Мы с Кристофером направились туда. Я как раз открывал маленькую дверь, когда раздался кошмарный шум – реально плохой шум: вроде «пум-пум-пум-пум-БУМ», – и через большие распахнутые ворота во двор с ревом въехала маленькая красная спортивная машина. Она с визгом затормозила в фонтане камней и порыве голубого вонючего дыма. Двое молодых людей в ней умирали со смеху.
– Это было ужасно! – сказал один из них, когда с последним «пум» двигатель заглох.
– По крайней мере, она довезла нас досюда, – сказал тот, который сидел за рулем.
Кристофер молниеносно вытолкнул нас за маленькую дверь и придержал ее, не давая совсем закрыться, так что мы видели только полоску двора с красной машиной.
– Семья, Грант, – сказал он.
По-прежнему смеясь, двое молодых людей выпрыгнули из машины. Тот, который был за рулем, позвал:
– Лессинг! Боюсь, ты нам нужен. Эта машина очень больна.
В поле зрения появился механик, за работой которого мы наблюдали.
– Что на этот раз, милорд?
Второй молодой человек проглотил смешок и ответил:
– Посреди Столлчестера отвалилась какая-то деталь. Роберт сказал, это лишь декоративная деталь, но она явно была не только для красоты. Я сказал, если он так уверен, нет смысла останавливаться и подбирать ее. Это было ошибкой.
– Да, во всем виноват Хьюго, – сказал водитель. – Он торопился вернуться домой, так что нам пришлось пробираться на проклятой штуковине по всем самым крутым Альпам.
Оба молодых человека снова засмеялись.
Я уставился на них сквозь щель, которую Кристофер удерживал открытой. Оба были в обычной одежде, среднего роста, худые, со светлыми волосами. Они могли быть парой студентов, смеющихся и обменивающихся шутками после проведенного вместе выходного. Но парень с более светлыми волосами, похоже, являлся самим графом Робертом, а второй – теперь, когда я присмотрелся по-настоящему – действительно оказался Хьюго. Я просто не узнал его без лакейской одежды.
Тогда я посмотрел на графа, ожидая, что узнаю: он виноват в моем Злом Роке. Но вовсе ничего не почувствовал. Граф мог быть любым из жизнерадостных здоровых молодых людей – вроде студентов, которые приезжали в Столлчестер кататься на лыжах. Я сунул руку в карман жилета и взял винную пробку, надеясь, что это поможет мне узнать, но никакой разницы. Граф по-прежнему оставался обычным симпатичным молодым человеком. Я не понимал.
Пока я пялился, Лессинг говорил что-то о том, что им двоим достаточно лишь глянуть на машину, чтобы она сломалась, и лучше он посмотрит, что они натворили на этот раз. Он насмешливо пожал плечами и пошел за своими инструментами.
Когда он ушел, граф и Хьюго повернулись друг к другу, больше не смеясь, и мгновение стояли с отрезвленным скорбным видом.
– Что ж, Хьюго, – сказал граф, – возвращаемся в реальную жизнь.
И оба пошли за Лессингом в сарай с машинами.
– Интересно, – заметил Кристофер, мягко прикрывая маленькую дверь. – Никаких признаков Милли здесь, Грант. Надо поискать в другом месте.
Мы пошли по огибающей заднюю часть особняка тропинке, которая вела в сады. Они были огромны. Мы прошли через отвесные покрытые папоротником части, плоские места с прудами и кувшинками, фонтаны и арки из роз, и гигантское пространство, целиком состоявшее из гравия и деревьев, вырезанных в форме глупых фигур, и подошли к части прямо позади дома. Там сад походил на один из тех паззлов, которые почти невозможно собрать, с цветами всех сортов, нагроможденных в акры длинных клумб, а между ними – трава и дорожки.
Я практически попятился.
– Нас не должно быть видно из окон.
– Уверяю тебя, – сказал Кристофер, – ни одна душа нас не увидит, Грант. Недаром я кудесник с девятью жизнями, знаешь ли.
Он зашагал дальше, а я последовал за ним с гораздо меньшей уверенностью. Мы спустились по бесконечно длинной дорожке, ущельем проходившей в центре паззла. По обеим сторонам от нас возвышались пенистые стены цветов, а уши наполняло жужжание пчел. Из ряда окон позади мы были видны как на ладони, но никто не погнался за нами с сердитыми криками, так что я предположил, что всё в порядке.
– Я чувствую ту странность и здесь, – сказал Кристофер, – но не так сильно, как наверху дома.
Тут мы вышли в более широкую часть, где цветы, образовывали кольцо вокруг солнечных часов, склоняясь из него наружу.
– А Милли ты здесь чувствуешь? – спросил я.
Кристофер нахмурился.
– Да-а-а, и нет, – он прислонился к солнечным часам. – Она здесь и не здесь. Грант, я совершенно ничего не понимаю.
– Ты сказал, лабиринт… – начал я, когда произошел тот рывок в сторону, который утром изменил яйца.
Вдруг оказалось, что Кристофер прислонился к статуе круглощекого мальчика с крыльями. Кристофер вскрикнул и отпрыгнул.
– Граф, – сказал я. – Он вернулся. Должно быть, он это сделал.
– Чушь, – ответил Кристофер. – Подумай головой, Грант. Кто-то смешивал вероятности утром – задолго до того, как граф вернулся домой. Пошли дальше, поищем лабиринт.
Лабиринта не было. Самое похожее на него мы нашли там, где паззл заканчивался, переходя в площадку, на которой рядами стояли каменные колонны, увешанные цветущими ползучими растениями. За ней сады прекращались. Крутой обрыв футов в десять спускался в ров, а за рвом начинался парк, убегавший вдаль на мили и мили.
– Ха-ха, – произнес Кристофер.
– Ничего смешного, – ответил я.
К этому моменту я весь взмок и был сыт по горло поисками несуществующей девочки. Я начал думать, что Кристофер просто вообразил, будто Милли близко.
– Я имел в виду, такой крутой спуск в ров в конце сада называется «ха-ха», – объяснил Кристофер. – По крайней мере, в моем мире.
– Не думаю, что здесь он так называется.
На дне рва в нескольких ярдах от нас сидел новый помощник садовника Смедли. Он снял сапоги и выглядел таким же взмокшим и хмурым, как я себя чувствовал.
– Почему бы не спросить его? – предложил я.
– Хорошая мысль, – Кристофер пробежал вдоль ряда колонн и просунул голову сквозь ползучие растения над тем местом, где сидел мальчик. – Эй! Смедли!
Бедный парень подпрыгнул на целую милю. Его потное лицо побледнело, и он поспешно вскочил на ноги.
– Уже иду, сэр… О, это ты! – воскликнул он, когда увидел лицо Кристофера, торчащее из ползучих растений над его головой. – Не кричи мне таким барским тоном! Хочешь, чтобы у меня сердечный приступ случился?
– Это мой обычный тон, – холодно произнес Кристофер. – И в любом случае, что ты делаешь во рву?
– Сачкую, конечно, – ответил Смедли. – Я должен искать проклятую сторожевую собаку – ту, которую ты укротил, когда мы проходили здесь. Скотина исчезла сегодня утром. Парковая охрана в ярости – думают, кто-то мог ее отравить. И мы, весь парковый персонал, ищем ее, – он нахмурился. – Я не собираюсь рисковать быть покусанным, спасибо большое.
– Весьма разумно, – сказал Кристофер. – Скажи, в этом саду есть лабиринт?
– Нет, – ответил Смедли. – Восточный сад, розовый сад, сады четырех цветов, водный сад, кустарник, сад в классическом стиле, папоротниковый сад, огороженный сад, огород, фруктовый сад, шесть теплиц, один апельсиновый сад, большая оранжерея, но никакого лабиринта. Или, может, он попал в ловушку.
– Лабиринт? Или весь сад? – спросил Кристофер.
– Пес, дурак! – ответил Смедли.
– Мы его поищем для тебя, – сказал Кристофер. – Как называется этот ров и стена в конце сада? Ну, то есть кроме «хорошее место, чтобы прятаться»?
– Это? Это ха-ха, – ответил Смедли.
Кристофер посмотрел на меня с превосходством:
– Что я говорил, Грант. А теперь пошли, – он спрыгнул в ров рядом со Смедли, который отшатнулся. – Не бойся меня. Мы с Грантом просто гуляем по парку. Мы тебя не выдадим.
Я спрыгнул, приземлившись с хлюпающим звуком. Одна из моих туфлей с пряжками слетела. Я снял и вторую, а также полосатые носки. Мне показалось, Смедли правильно придумал. Трава чувствовалась восхитительно холодной и мокрой, когда мы вскарабкались по насыпи и направились вглубь парка.
– Если наступишь на пчелу, пеняй на себя! – крикнул Смедли мне вслед.
Высокомерные манеры Кристофера явно раздражали его не меньше, чем меня, поскольку, когда мы отошли уже почти слишком далеко, чтобы слышать, он добавил:
– Жеманные лакеи!
– Не обращай внимания, – сказал Кристофер – будто я обращал. – Нашему другу Смедли явно внушили, что домашний персонал – всего лишь жеманные лакеи, а вот садовники занимаются настоящей работой.