— Мы бежим в лес, — говорит Тедар, и Рао кивает.
— Я понял. То есть, я понял, что ты задумал. Ты уверен?
— Там каждый может всё, что хочет, — говорит Тедар горячо. — Ты хочешь стать здоровым? Хочешь? И сильным, а, хиляк?
— Не знаю, — говорит Рао медленно. — Всё не так.
— Почему?
Рао с трудом выпрямляется, стряхивает чёлку со лба.
— У тебя всё очень просто, — говорит он. — Слишком просто. Там сложнее.
— Да почему?! — Тедар горячится, размахивает руками. — Ну, смотри: Снуки хотел на свободу, так? Ириса — убежать от отца и Олии? Ну, Когар-то — просто кровожадный подонок…
— Нет, — повторяет Рао, тихо и упрямо. — И Когар — не такой уж и подонок. Они все, в своём роде, хорошие.
— Ты рехнулся!
— Нет, — Рао кладёт холодную ладонь на горячую руку Тедара. — Олия права: внутри каждого, наверное, живёт зверь. Только он не мерзкий, не низкий и не подлый… то есть, конечно, и такие бывают, но не в этих случаях. Зверь — просто зверь. Сила… не знаю… возможности… Снуки… у него, видимо, с самого начала были крылья… только невидимые, понимаешь?
Тедар кивает.
— Ирисе хотелось не столько убежать, сколько… не знаю, как сказать. Ей хотелось смочь. Смочь убегать, когда будет надо — всегда, когда будет надо. И красоты… Ну, там много ещё.
Тедар кивает снова. Он понимает всё лучше.
— А Когар — он просто был псом нашего отца. Так, наверное, себя всегда и осознавал. Его отец натравил — он и кинулся, не щадя себя. Ведь, если пса натравить — он убьёт… а кто убийцей будет? Ты ведь всё видел, правда?
Рао останавливается, он устал. Тедар обнимает его:
— Не умирай, пожалуйста, задохлик! Как же я без тебя, а?!
Рао вздыхает, устало улыбается.
— Я попробую. Ты ведь хочешь бежать?
— Мы пойдём в лес! — снова жарко шепчет Тедар. — И у нас будут крылья, и мы улетим — домой! Домой! Замок деда — наш, мы будем дома, и пусть отец хоть осаду устраивает! Здесь жить нельзя, тут всё — подло!
— У меня не хватит сил спуститься из окна.
Тедар трясёт брата за плечи:
— Ты должен! Иначе мы тут привыкнем — и превратимся в настоящих тварей. Запертых!
— Домой… — мечтательно шепчет Рао. — А ты понимаешь, почему мама жила у деда?
— Я даже понял, почему нам ничего не говорили, — говорит Тедар. — Они думали, что мы должны будем сами всё понять… как ты думаешь, они порадуются на том свете, что мы поняли?
— Он нас любит, — тихо говорит Рао.
— Это и ужасно, — говорит Тедар. — Это опаснее всего. Мы ведь можем дать слабину и поверить им с Олией… в гада внутри.
Рао встряхивает головой, снова отбрасывает чёлку, влажную от испарины.
— Ты прав, верзила. Надо идти. Помоги мне.
— Погоди. Может, выпьешь молока? Будет легче.
Крынка с молоком припрятана заранее. Рао жадно пьёт, удивлённо говорит:
— Оказывается, я был голоден!
Встаёт он легче — и близнецы отправляются в Южную башню, к своему тайному ходу.
* * *
Первым спускается Тедар. Потом, внизу, он держит верёвку, и Рао сползает по ней, обдирая ладони в кровь об узлы. По стене проходит воин, в ночной тишине его шаги звучат громом небесным — и братья прижимаются к камню спинами, вжимаются изо всех сил, еле дыша, с замиранием сердца — будто бегут из тюрьмы. Шаги удаляются. Тедар тянет Рао вперёд — и близнецы добегают до зарослей кустарника на склоне; на это уходит страшно много времени.
Луна освещает склон, словно лампа. Близнецы смотрят на неё, как на врага.
Пока добираются до деревни, Рао устаёт снова. Он садится на мокрую траву. Рядом с ним пристраивается Тедар.
— Нам нельзя тут долго сидеть, — говорит он. — Ты простудишься… и вообще. Вдруг сиделка проснётся?
— Лучше скажи, — тихо говорит Рао, — как ты думаешь, отец убьёт нас, если мы попадёмся ему на глаза? Когда выйдем из леса?
Тедар не сомневается.
— Конечно, — говорит он убеждённо. — Скажи, откуда у меня такое чувство, будто нас убьют в любом случае?
— Так и будет. Пойдём дальше.
Тедар тащит Рао за руку — они идут по деревне, держась в тени. Деревня спит — мирно спит, по-настоящему. Из-за плетня лениво гавкает собака. Сегодняшней ночью никто не ждёт ничего дурного.
Никто не мешает близнецам спокойно дойти до околицы. Они останавливаются около дома Ирисы. Перед ними — луг, освещённый луной. Туман гладит траву своими длинными и худыми бледными пальцами. Братья дышат тревожным запахом леса — сырой свежестью, землёй, зеленью и осенью, ещё не наступившей, но уже близкой.
Хватаются за руки. Чувствуют себя маленькими детьми, совсем маленькими — а лес огромен: перед их внутренним взором — лесной ковёр до горизонта, как его видно со сторожевой башни.
— Нас кто-нибудь съест, — шепчет Рао. — Мы — без оружия.
— Мы сами — оружие, — говорит Тедар. Его душу наполняет решимость. — Знаешь, что я подумал? А если королевский патент отца — на самом деле не на то, о чём все говорят? Если он охраняет лес, как гоблины — мост? От смелых людей, у которых — цель…
— Если убили троих, которые никому не делали зла, — кивает Рао, — то вполне может быть. Ты прав. Идём.
И близнецы, держась за руки, как бывало в младенчестве, входят под кроны, в лесной чертог, полный сумрака и молчанья.
* * *
Их сразу окружает влажный, холодный, терпкий запах чащи — братья погружаются в него, как в воду. В лесу гораздо темнее, чем за его пределами; вокруг колышутся, качаются тени.
Страх окатывает сразу обоих жаркой волной.
Близнецы переглядываются. В темноте каждый из них различает только блеск настороженных глаз брата — но всё понятно и так.
— Мы не сделали ошибки? — спрашивает Рао и голос его срывается.
— Не трусь, хиляк, — выдыхает Тедар. — Идём.
Они ломятся сквозь заросли, идут по каким-то широким листьям, ломают хрусткие стебли — ладони в липком. Тедар нюхает пальцы — и обтирает руки об одежду.
— Это молочайник! — говорит он с досадой. — Я теперь сладкий, как плюшка с сиропом.
— Молочайник-молочайник, угости гостей случайных, — тихонько напевает Рао. — Помнишь, как мы его дома рвали и лизали стебли?
— Тихо! — рявкает Тедар. — Смотри!
Рао резко поворачивается.
Шагах в десяти от них, в просвете между стволов, в лунном столбе, на кривом суку над самой землёй висит вытянувшееся тело. Рао отшатывается и чуть не падает — брат его поддерживает.
— Тедар! Как можно?! Тут кого-то…
Тедар говорит неожиданно спокойно:
— Нет, это… это удавленник. Это — не его, это — он сам. Ты посмотри внимательно.
Братья, содрогаясь, подходят ближе.
Тело на верёвке — не тело человека. Повесившийся — монстр, мёртвая тварь только напоминает человека: длинные волосатые руки с широченными ладонями достают почти до икр, на ногах — раздвоенные копыта, в прорехах одежды видна клочковатая шерсть. Рао набирается смелости посмотреть самоубийце в лицо: обезьянья морда искажена страданием, язык свесился чуть не на грудь, а глаза, видно, выклевали лесные птицы…
— Зачем же он… — шепчет Рао.
— Ясно, — режет Тедар. — Не каждый может стерпеть себя тварью.
— Думаешь, мы сможем? — спрашивает Рао.
— Должны, — говорит Тедар убеждённо. — Лучше уж снаружи, чем внутри… — и замолкает. Но Рао уже понял его.
— Удивительно, что мы ещё не… — начинает он и осекается.
За деревьями слышен какой-то шорох, вроде жалобного мяуканья. Мяуканье превращается в хныкающий плач.
— Кто-то там попал в беду, — говорит Тедар и решительно идёт на звук.
Братья раздвигают кусты — и встречаются взглядами с жалким созданием. Оно — ростом с них, не больше, настолько тощее, что рёбра вот-вот порвут плешивую шкуру. Глаза у него — умоляющие, глаза забитого человека — на странной морде, пожалуй, крысиной, с неожиданным поросячьим пятачком.
У твари — ни клыков, ни когтей. На ней — ветхие остатки человеческой одежды. Тварь четверонога: вместо передних лап у неё — босые человеческие ноги с разбитыми, потрескавшимися ступнями.
— Он голодный, — говорит Рао. — Ему, наверное, тяжело добывать еду… а к людям он не пошёл.
— Ещё бы! — хмыкает Тедар. — Люди же непременно убьют, а здесь хоть какая, но жизнь…
— А те трое?.. Хотя… Снуки, наверное, очень хотел увидеть невесту, а Ириса тосковала по сёстрам и маме… А Когар и вовсе не думал, только делал, что приказано, да?
Тедар кивает.
— Жаль, что у нас нет никакой еды, — грустно говорит Рао. — Прости, бедняга…
На лице жалкой твари вдруг — чистый свет надежды. Она подаётся вперёд, но вдруг резко останавливается, миг прислушивается — и стремительно и бесшумно шарахается в заросли.
— Он что-то учуял? — растерянно спрашивает Рао.
Тут же слышит хриплое рычание.
Свежий запах чащи перебивает жуткая вонь — падали, дерьма, неопрятного хищного зверя. Надвигается оживший ужас.
— Вот! — вырывается у Рао. Он хочет сказать: «Вот что Олия имела в виду», — и Тедар понимает.
— Бежим!
Но у Рао вдруг тошно кружится голова и подкашиваются ноги. Он прислоняется к шершавому стволу.
— Беги. Я не могу.
Тедар дёргает его за руку:
— Можешь! Давай!
Но ноги Рао превращаются в полоски сырого теста — и он садится у корней дерева.
— Тедар, беги, пожалуйста, беги!
Чудовище выходит из зарослей в полосу бледного лунного света. Оно огромно. На лысой голове растут бычьи рога, но пасть — кошачья, с двумя парами клыков, как клинки — жёлтых и кривых. Тело — отвратительно человеческое, голая кожа натянута мышцами — но лапы, словно у рыси. В маленьких глазках горит сладострастная жестокость. Тварь поднимает лапу, показывает Рао крючья когтей.
Рао понимает: драться бессмысленно и сил нет, надо попытаться ускользнуть, исчезнуть, оставить злобного монстра в дураках — и его тело вдруг становится очень послушным. Меньше. Ещё меньше. Рао сжимается в комок между мощными корнями.
И тут вихрь крыльев и когтистых лап с воинственным воплем падает на чудовище откуда-то сбоку и сверху. Тварь издаёт дикий вопль, в котором — не только боль, но и страх. Пытается отмахнуться — но крылатое создание, похожее на грифона, кидается снова, бьёт всем телом, сбивает с ног, дерёт когтями и бьёт орлиным клювом. Окровавленный монстр пронзительно визжит — и кидается в заросли, ползёт на четвереньках туда, где ветки помешают крылатому преследовать ползучего.
Тедар отпускает его и опускается в траву рядом с братом. Тщательно сворачивает слишком большие крылья. Хочет что-то сказать — но из клюва вырывается орлиный клёкот.
Это неважно, думает Рао. Всё понятно и так.
Рао поднимается на все четыре, потягивается гибким пушистым телом и подходит к брату. Тянется чутким влажным носом к его полуптичьей голове. Виляет хвостом — это смешно. Улыбается — и улыбка обнажает маленькие клыки.
Ты всё понимаешь — и я всё понимаю. Счастливцы мы.
Как смешно, что мы теперь — такие разные.
Оказывается, внутри мы совсем и не похожи.
Рао обнимает голову Тедара мягкими лапами с ловкими пальцами.
Кто я — лиса? Енот? Всё вместе?
Тедар наклоняется и тыкается лбом в лоб брата, пушистого зверя с настороженными ушами лисички и внимательной мордочкой, украшенной тёмными кругами вокруг блестящих глаз.
Ты не боец, хиляк. Но это не беда. Я боец. А ты наблюдаешь и ищешь решения, как мышат в траве.
И раз ты не можешь летать, мы пойдём пешком.
— Жаль, что у меня нет крыльев, — говорит Рао.
— Зато ты можешь говорить! — вырывается у Тедара.
И ничего невероятного не происходит, и никакое адское пламя не озаряет чащу, и никакого грохота не слышно — просто лесной облик, как морок, рассеивается вокруг их тел. И ничего в этом нет ни страшного, ни даже удивительного.
Просто — двое мальчишек в лесу. И Рао чувствует себя легче и лучше. И Тедар думает, что сделает дракона ещё раз, если какое-нибудь чудище вздумает напасть.
А Рао думает — и говорит вслух:
— И что, любая лесная тварь может легко снова стать человеком? Вот так просто? Захотеть поболтать — и вернуть себе человеческое тело?
Тедар занят другим. Он задумывается, хмурится — и завороженно смотрит на свою руку, медленно покрывающуюся короткими перьями, как чешуёй. Смотрит, как меняются пальцы, вытягиваются когти. Моргает — и рука вновь принимает привычный вид.
— Захочешь стать зверем — станешь, — говорит Тедар уверенно. — А захочешь — перестанешь. Это просто-просто.
Рао качает головой.
— Нет. Ты опять торопишься. Всё сложнее. Нам повезло.
— С чего ты взял?
— Я пока не знаю, — медленно говорит Рао. И он думает о шерсти, о ладони зверя с короткими когтистыми пальцами — и он меняет руку, потом меняет ногу. Потом превращается в зверя целиком, шевелит ушами, машет хвостом — и возвращается в облик человека — и это легче, чем поменять одежду. — Если бы это было просто всем, Ириса не пошла бы в зверином обличье к своим сёстрам, а Снуки стал бы человеком, чтобы поговорить с невестой. Верно?
— А как же мы? — удивляется Тедар.
— В чём-то нам невероятно повезло, — говорит Рао. — В чём?
Луна взошла высоко, лес полон теней и тайн, туман тянется между стволов, пахнет болотной сыростью — но братья болтают, как у себя дома.
Чутьё разбуженных, освобождённых зверей, которые затаились внутри, но никуда не пропали, подсказывает: безопасно. Совсем безопасно. И даже когда они слышат шорох — не вздрагивают.
— Это тощий, — говорит Рао. — Я узнаЮ его по запаху.
— Что ему надо? — топорщится Тедар — и глянцевые чёрные перья прорастают сквозь одежду. Он кажется удивительным созданием — получеловеком-полуптицей.
— Ему нужна помощь, — Рао удивлён, что Тедар не понимает. — Он ещё раньше звал нас на помощь.
— А сам не помог, когда нас хотели сожрать! — фыркает Тедар, а перья спадаются, рассеиваются, как дым.
— Где ему… ты взгляни на него!
Нечастная тварь выползает из зарослей папоротника, чёрного в сумерках. Ползёт на брюхе, подползает к ногам братьев. Смотрит снизу вверх: у твари безнадёжный, страдающий, беззлобный взгляд.
Рао приседает на корточки.
— У нас совсем нет еды, — говорит он с сочувствием. — И помочь мы тебе не можем. Тебе плохо, да? Ты тоскуешь?
Вот в этот-то момент лесной облик и рассеивается. И перед Рао на четвереньках — деревенский мужичок, худой, как жердь, заросший сплошь, с мокрым от слёз лицом.
— Ваша светлость… — шепчет он благоговейно и не встаёт с колен. — Как же ты меня расколдовал, ваша светлость… А я по-онял, я по-онял — вы можете, святые отроки…
— Ты как это сделал? — поражается Тедар.
— Заговорил с ним, как с человеком, — говорит Рао с печальной усмешкой. — Вот что им всем было надо. Чтобы их приняли. Чтобы их зверя приняли. Такой пустяк… неужели это так тяжело?
Тедар потрясён.
— Только-то?!
— Мамочка говорила: даже с собакой и лошадью надо говорить по-человечески, — напоминает Рао. — А дед говорил, что раньше, чем пугаться, надо подумать — но мало кто так себя ведёт. И всё. Вот, видишь — все поверили в подлые легенды, а веру кормит страх. И, знаешь, ужасно, когда из страха убивают своего знакомого, вассала, женщину — просто потому, что в них что-то изменилось. Убивают раньше, чем поговорят по-человечески.
— Как жалко Ирису, — говорит Тедар. — Наверное, мы с тобой могли бы… чуть-чуть не успели!
— Всех жалко, — говорит Рао. — Если бы не эта легенда, не вера нашего отца и Олии…
— Не только они, — говорит Тедар. — Верят все.
Тощий мужичок благоговейно слушает.
Луна выходит из-за облака, а лес наполняется шорохами. Тедар вытаскивает огниво — и Рао принимается складывать в кучку щепки и хворост. Тощий мужичок помогает — и братья разжигают костёр.
И на свет костра, на его тёплый живой запах, на его доброе обещание, не виданное в Окаянном лесу, начинают собираться монстры и уроды — околдованные и отверженные жители здешних зачарованных мест.
Они спускаются с деревьев, где прятались от своих собратьев. Выбираются из оврагов. Вылезают из дупел. Они причудливы, как порождения ночного кошмара, невероятны, как бредовые видения — эти рогатые медведи, лоси с волчьими головами, белки ростом с десятилетнего ребёнка, в зелёной и белой шерсти, лысые рыси, обезьяны, похожие на горных троллей, козы в павлиньих перьях… Среди них нет тех, кто умеет летать. Они умоляюще смотрят из чащи и ждут, когда их позовут — они боятся и ненавидят друг друга, но при виде близнецов, оставшихся человеческими детьми у человеческого костра, они побеждают страх и ненависть.