Грязевые донные источники остались теперь в двух противоположных углах озера, как бы по диагонали. И — странное дело! — сфероностоки, водяные яблоки, тоже растут в двух противоположных углах Арея, Если прочертить диагонали между грязевыми источниками и донными «огородами» сфероностоков, то эти диагонали схлестнутся крест-накрест.
Рано утром, когда тысячные толпы туристов (на берегах Арея две турбазы и два спортивно-оздоровительных лагеря) дрыхнут в своих палатках, гладь озера лежит ровной глянцевитой пластиной. В зеркало ее глядится высокое небо, чуть подкрашенное соком зари. Свежестью, силой жизни пропитаны вода и воздух, каждая травинка и каждый куст. Один только вид озера наполняет душу и тело покоем, уверенностью, надеждой. А вода?! В светлых ее наливах таинственно качаются водоросли, похожие на птичьи перья. С виду вода кажется тяжелой, жестоко-холодной. Но, едва окунешься, по телу прокатывается несказанная благодать. Днем пить сырую воду брезготно (у берега полощут свои струпья и язвы больные свищами, экземой, губительным кожным грибком), но сейчас я черпаю воду пригоршнями и пью вдосталь. Вода, срываясь с ладоней, падает на гладь озера и гулко звенит в тишине утра. Пальцы ног щекочут вьюны и маленькие синявки, караси-карлики. Стою по грудь в воде. На той стороне кварцевыми песками белеет «чингисов» вал, топорщатся мощные древние сосны, сучья которых похожи на изломанные мохнатые крылья. Где-то там, в правом углу озера, на замшелом дне растут таинственные сфероностоки. Я так и не мог понять: на чем и как растут водяные яблоки? На их глянцевитой темной кожице нет ни малейших следов корней, черенков или присосок.
Вася Горбун выходит из зимовья и тоже пьет озерную воду, черпая ее жестянкой.
— Любую заразу убьет, — объясняет он. — Пей, не бойся. Я только и спасся этой водичкой. Весь посгнил было, только благодаря водичке этой живу.
Лицо Васи Горбуна делается светлым и как бы вбирает в себя утреннюю свежесть Арея. Колечки русых кудрей спадают на его лоб, синие глаза перекликаются цветом с чистым высоким небом, слегка разглаживаются складки морщин. Для туристов и наезжан-дикарей Вася Горбун представляется придатком Арея — вроде той кряжистой коряги под обрывистым берегом, где весь день стоит полутьма от высоких кустов ольхи, или вроде того Духа, которым когда-то молились язычники. Но сейчас вдруг подумалось, что и Вася Горбун был когда- то красив и молод. Подошли две старушки на слабых ревматических ногах, одна из них попросила грязи.
— Иди, моя, возьми, сколь тебе надо, — махнул Вася Горбун на распахнутую дверь зимовья.
Показалось, что вторая старушка прячет под ситцевым запаном бутылку водки.
— Это что же там с ними деется? — махнул рукой за таежные дали Дух-озера. — Водка у них в хождении наравне с деньгой-золотом или как? Или уж я сам похож на такого страшного лешака, которого надо ублажать зельем?
Я еще в первые дни заметил, что Вася Горбун за свой труд ничего не просит и ни от чего не отказывается. И сейчас он ничего не сказал старухе, которая выпростала из-под запана бутылку, кивком головы дав понять, чтобы она оставила ее в зимовье.
— Тяжело! — сказал Вася Горбун. — Хоть бы курорт открыли тут — специалиста пришлют по грязи. Я бы тогда на спокой ушел.
Но по многочисленным архивным бумагам я знал: курорта на Арее не будет. Ученые экспедиции и комиссии начиная с 1769 года писали в своих заключениях: «Арейские грязи, водоросли, кварцевые пески, воды прибрежных источников и вода самого озера, в которой содержатся натрий, кальций, магний, хлор, радиоактивное серебро, радон, йод, железо, обладают целебной силой, но создание санатория на Арее нецелесообразно ввиду незначительного запаса целебных грязей и водорослей, ввиду короткого теплого периода (один июль), а также из-за удаленности от главных дорог». Только один врач, восторженная Анна Бек, посетившая Арей в 1916 году, высказала предложение открыть на Арее санаторий. Подобно конникам Золотой Орды, весь путь от Читы до Арея (230 километров) Анна Бек одолела на лошади.
В палатках проснулись туристы. Начинается возня у воды, рыболовы-любители отталкивают от берега плоты, лодки. Палатки туристов-дикарей спрятаны в глубине леса — дым костров путается в хвое сосен и лиственниц: варят завтрак. Возле зимовья устраивается очередь, Вася Горбун наделяет жаждущих здоровья дарами озера. Рассказывает, как правильно пользоваться грязью, водой. Старичок-бурят, глаза которого вывернуты трахомой, спрашивает про глазной ключ. С этим старичком Вася Горбун особенно ласков:
— У меня еще хуже с глазами было. А теперь я стал, как орел!
Если Вася начинает сравнивать себя с орлом, значит, он успел откушать «гостинцев». На столике поблескивают бутылки, одна из них наполовину пуста.
Из поселка приходят рыбаки Юра и Гоха. Бросают на дно плоскодонки невод. Будет рыбалка.
Мы с Юрой садимся в лодку, Гоха и Вася Горбун идут берегом. Плывем под темный ольховый обрыв — там держится щука, да и туристов меньше. Вода переливается, колышется за кормой. Переливы ее чисты, и даже на глаз видно, что это не обычная, не простая вода. Дыхание освежают глубинный холод и запах йода. Нити колючих с виду водорослей качаются в глубине. Подумать только: целое море минеральной воды!
На песчаной косе стоят грузовые автомобили. Капот одной машины открыт, шофер копошится в моторе. Словно кровь на рубашке, под которой свежая пулевая рана, на песке ширится темное пятно. Шофер, очевидно, сливает на берег отработанное масло. Вася Горбун коршуном налетает на этого шофера, начинает кричать, машет руками.
Неподалеку от озера строится мощная автострада. Но и на старой дороге густо пылят колонны автомобилей, идущих на Чикой, Хилок, Петровский завод. Старая дорога проходит по касательной к озеру, и каждый водитель норовит отдохнуть на Арее. Земля в этом углу плотно утрамбована колесами, залита маслом, в воде возле берега валяются железяки, круги негодной автомобильной резины.
— Народу здесь тысячи, — говорит Юра, — а охрана озера налажена плохо.
Вася Горбун шумит на шофера, Гоха стоит руки в брюки, делает вид, что это не его дело. Глядят с бугра на воду глазами-окнами реденькие домики старого Арея (новый поселок в стороне, за полосой леса), темной ботвой зеленеет в огородах картошка. Юра-рыбак рассказывает: было у Васи Горбуна свое хозяйство, дом был, но Вася Горбун пустил хозяйство по ветру, а дом отдал на слом в соседний поселок: вроде, уезжать надумал. Он смотреть не мог на строительство туристских баз, на толпы организованных и диких туристов, которые, как ему казалось, вели себя одинакова дико: рубили на берегу деревья на дрова и палаточные колья, выливали мыльные остирки в священную арейскую воду, оставляли в лечебном песке стекло битых бутылок. Вася Горбун помнил берега Арея девственными: на той стороне, где сейчас стоит турбаза «Кристалл», плавали дикие гуси, купались лоси и трубили изюбры, воздев морды к небу и вытягивая вдоль спины длинные ветвистые рога. Теперь под каждым кустом табунились туристы, и Вася Горбун предвещал Арею беду. Чтобы не видеть гибели озера, он и надумал уехать.
И когда растащили хозяйство Васи Горбуна, а дом разобрали на бревна и увезли, Вася напился, упал в кусты и плакал, жалея Арей. Всю ночь он ходил по берегу, слушал свист одинокого кулика, и так решил он в эту ночь: уезжать ему с Арея нельзя! Будет он тут жить до конца своих дней, но по мере сил и возможности сохраняя озеро. Но дома-то у Васи Горбуна уже не было, рыбаки из жалости отдали ему под жилье зимовейко с одним маленьким оконцем и земляным полом: «пустили на фатеру».
Лодка уткнулась в песок. Расправляем невод, Юра подвязывает веревки. Вася Горбун, видать, усовестил шофера, в целях перемирия водители угощают Васю Горбуна и Гоху. Звякает и блестит стекло. Вокруг нашей лодки толпятся туристы — добровольные помощники. Не дожидаясь Гоху, делаем первую тоню. Плоскодонка делает полукруг и, оставляя за собой цепь темных точек, возвращается к берегу. Идет невод трудно — гребет водоросли. В сетчатой мотне и крыльях накатывает зеленые копны. Вода ласкает босые ноги — таскать невод в такой воде одно удовольствие.
Туристы раздирают клубки водорослей, обирают рачков-бокоплавов, похожих на больших блох. Это — бормаш, для наживки. Нити водорослей густо утыканы узкими упругими листиками, похожими на пихтовую хвою. Из клубков вместе с бормашем вылетают синявки, караси-карлики. По крайней мере они очень похожи на карасей. Размером вдвое меньше спичечного коробка. Из животов синявок мальчишки выдавливают больших белых червей и тоже используют для наживки. Размером плоский тягучий червь больше самой синявки, и диву даешься: как он умещается в ее животе? Не по вине ли этого червя-паразита рыбка с течением веков превратилась в карлицу? Червь, несомненно, вытягивает из синявки все соки. Подошла мотня. Ярятся золотисто-зеленые щуки, хлобыщут водой. Юра кидает щук на дно плоскодонки. Собирается толпа — смотрят, суют Юре деньги, просят рыбы. Юра — человек безотказный, но и план выполнять надо: зверопромхоз дает ему план на рыбу. Старуха в старинном цветном сарафане властно сует в руки Юры рубль, влажный от пота ладоней, и просит щуку:
— Одну мне, сынок, одну! Всего одну щучку!
Боясь отказа, бабка сама лезет в плоскодонку и торопливо, почти с вожделением хватает небольшую щуку, жадно прижимает ее к груди наподобие священного амулета. Юре смешно, он берет самую большую щуку и подает бабке.
— Не! — отрицательно трясет головой старуха. — Мне такую надо! Зять у меня пьет, осатанел совсем. Арейская щука будто хорошо пособляет от запоя, если ее живмя опустить в водку, настоять, а потом хорошенько угостить настойкой выпивоху. Спасибо тебе!
— Вот Васе бы с Гохой такой настойки, — хохочет Юра.
При активном участии туристов мы еще делаем две- три тони, а потом невод начинает барахлить: крылья его закручиваются веревкой, мотня ничего не приносит, кроме водорослей. Берег обрывист, неловок. Невод приходится разбирать на узкой песчаной полоске или совсем в воде. Нестойкой походкой пришел помогать Гоха. Вася Горбун, однако, не смог пробиться сквозь кордоны гостеприимства. Его зазывали в тень деревьев на хлеб- соль, заманивали в палатки и везде подносили стаканчик. Вася Горбун давал подробные инструкции на предмет пользования грязью, горячим песком, водяной картошкой. Странно себе представить, что Вася Горбун жил когда-то в поселке обычной крестьянской жизнью, имел дом, хозяйство и семью. Но Гоха как раз и напоминает об этом, ворчит:
— Чего ради старается? Они же его уродом сделали…
Гоха намекает на какую-то давнюю трагедию, которая поломала Васю Горбуна в юности. Вовсе не горбуном, а статным красавцем был Вася: лицо каленое, кольца кудрей на высоком лбу, открытые глаза цвета весеннего нёбушка. Но повредил парень ребра, сделали ему врачи операцию, а после этой операции — не то по злобе, не то по глупости — почти насильно угнали его на лесозаготовки. Там он будто бы поднял тяжелое бревно, свернул себе позвоночник, и с тех пор стал Вася на всю жизнь горбатым. Испортилось у него все внутри, а синие глаза подернуло бельмом-катарактой.
Жара накаляет воздух. Юра с Гохой уходят домой обедать. Я запекаю в песке щуку, разложив маленький костерок. Вкус арейской щуки особый — она напоминает мясо лосося. Вся насквозь она пропитана йодом.
За оврагом, в низине, расположилась лодочная станция. В тени лиственниц и ольховника выбита глубокая тропа. За поворотом обрыв берега кончается — начинается «чингисов» вал. К берегу примыкает широкая отмель с бархатным илистым дном. Вода здесь прогрета до температуры чая в пиале — излюбленное место купания детей и старичков-ревматиков. Едоки сфероностоков тоже тянутся к этому месту: как раз напротив отмели донная плантация водяных яблок. Их достают с лодки с помощью сачка из марли или легкой сетки. Аквалангисты ныряют за ними. А иные, стоя по горло в воде, шарят по дну ногами, приноравливаясь ухватить яблочко пальцами ног.
Говорят, что сфероностоки растут на тех самых ветках, которые напоминают птичьи перья. Но Вася Горбун утверждает, что они заводятся сами по себе, нарастают, круглеют, лежа в белесых водяных мхах. Аквалангисты утверждают, что так оно и есть будто бы.
Я раздеваюсь и тоже забредаю в воду. По топкому слою ила тучами ползают вьюны, оставляя за собой дорожки-канавки. Стоя по горло в воде, удержаться на ногах трудно: так и норовит тебя подбросить вверх. Но я все-таки умудряюсь поймать пальцами левой ноги несколько мелких и два крупных яблока. Такое впечатление, будто ешь мармелад, в который забыли положить сахар и специи. Большие зрелые яблоки внутри имеют белый твердоватый комок, и от этого своим срезом яблоко напоминает бычий глаз с бельмом посредине.
По утверждению Васи Горбуна, эти яблоки несъедобны: их обычно кладут на раны или мозоли. Но и мелкие следует есть очень немного. На памяти Васи Горбуна был случай, когда больной желудком съел целую кастрюлю водяных яблочек и по дороге в больницу умер «от ломоты в брюхе».
Могучие меднотелые сосны лепятся к самому краю песчаного вала. Крыльями распростерты их кривые сучья. Корни обнажены штормами и ветрами. Такое впечатление, что сосны готовятся улететь, как гуси, которых было множество когда-то у арейского берега.
В сторону тайги вал обрывист и крут. Топорщатся ветки дикун-травы, сплетаются непривычно огромные кусты багульника, темнеет прихотливая резьба листьев угрюма. Длинные корни угрюма телефонными проводами оплетает песок вала, оберегая его от разрушения.
Далеко внизу маячат замшелые кочки, ерник, колоды, пестрят стволы берез. Юра-рыбак прав: копни бульдозером, и вода хлынет в кочкастую сырую падь. Боязно смотреть туда, вниз… Купальщики нежатся на песке. Древние деревенские старушки, которые у себя дома стесняются пройти по улице в платье без рукавов, разгуливают в нейлоновых плавках — продляют жизнь. Старик-ревматик зарыл в песок внука по самое горло, себя окапывает лопаточкой: прогревает старые кости песочком. Искрятся стеклистые зерна кварца.
Уезжающие нагребают песок в мешочки, чтобы увезти домой: не то для лечения, не то в качестве сувенира. Утекает арейский песок в Казань, Благовещенск, в Лугу, что возле Новгорода.
Вчера женщины из Вологды одаривали Васю Горбуна ласковыми словами, щекотали самолюбие лестью:
— Тебя на том конце земли знают. Вологда — вон где она! А там наши знакомые говорят: как приедете на Арей — Васю спросите. Вася вам все сделает — человек он хороший со всех сторон.
Вася Горбун зацвел репешок-травой, обещал отворить бабам все блага и тайны Арея. Ты смотри-ка, и правда знают его во всех концах земли! Отовсюду едут на Арей люди.
— Из мертвяка Арей меня человеком сделал! — опять пьяненько хвастал и тряс колечками светлых кудрей Вася Горбун. — Орленок теперь, чисто орленок…
А уж какой там орленок! Сапоги растоптаны, штаны свисают мотней, пиджак сидит наперекосяк, складки щек вожжами стягивают лицо.
В лодке (выбираем рыбу из бригадных сетей) Юра- рыбак рассказывает:
— Вася-то мать сильно жалел. Мать у него умерла в войну, жалел ее и сам едва не кончился от жалости.
Юра-рыбак приподымает завесу над главной загадкой Васи Горбуна. Был статный паренек Вася, красавец на всю деревню: «С радости-веселья хмелем кудри вьются!» Но война пришла, обернулась она для далекой таежной деревни голодом и непосильным бабьим трудом. Не то от надсады, не то от болезни какой умерла Васина мать (они тогда не здесь; на Чикое жили), а была это поздняя осень, ворота зимы. Вася жалел мать, плакал: солнце, земля и небо даны человеку для радости, а смерть рука об руку с дурью ходят, горе-беда! Мороз сильный в ту ночь ударил, бабы обряжали мать, а Вася упал на земляной пол завозни — рыдал, плакал. Он, видимо, плакал всю ночь, а к утру уснул на мерзлой земле, весь заледенел грудью. Здоровье у Васи, видимо, было немалое, остуду легкие выдержали, а вот ребра в боку стали с той поры гнить, врач их вырезал, а потом Васю придавило недетской работой, и стал он горбатым. Будто бы послали его на лесную работу — таскать бревна, и там он надломил себе позвоночник, хотя сам Вася Горбун это начисто отрицает: не было никаких бревен! Никто его, больного, не посылал силком на лесные работы.