Мёртвая жизнь*
*автор зомби-частушек — Punch
Первым, что почувствовал Джек, стал холод. И сырость. Одежда липла к спине, как будто Джек лежал в луже. Еще на виске что-то ссохлось и стянуло кожу, да правый глаз не открывался. Вот так, открыв только левый, Джек и сел.
Канализация.
Рядом, в шаге от Джека — качалась темная вода. Плеск, преследовавший его в забытье, гулко отдавался в стенах подземелья. Джек нащупал в кармане куртки фонарик и спустя полминуты (пальцы не слушались) выхватил из темноты нечто темное, похожее на большой мешок.
— О, — сначала из мешка показалась рука, а потом некто стянул с головы капюшон просторного дождевика.
Показалась лысая голова с сильно оттопыренными ушами. Второй подбородок, бледный и пухлый, делал незнакомца похожим на жабу.
— О, — повторил он. — Ожил... — рот растянулся в улыбке, и Джек медленно, неуверенно улыбнулся в ответ.
Это явно развеселило Жабу.
— Ну, — улыбаясь шире, он пододвинулся ближе, быстро перебирая руками по полу. — Ну, рассказывай, как дошел до такого.
— До какого? — речь давалась труднее, чем даже движения.
Джек неуклюже стянул ботинки и стал растирать затекшие лодыжки, положив фонарик рядом. Жаба с интересом уставился на это, и Джек остановился — только сейчас до него дошло, что у Жабы нет ног. Тот, не переставая улыбаться, поддернул край дождевика, показывая культи, заканчивающиеся у колен. Штанины на них были завязаны узлами.
— Ну ничего-о, — протянул Жаба. — Вспомнить — оно тру-у-удно. Эт я как свою ногу увидал, так ра-а-азом все припомнил... А ты, может, на башку свою глянешь?
— Зеркала нет, — Джек ощупал висок. Отковырял корку и растер пальцами. — Кровь, — сказал он. — Быстро спекается, стягивает кожу. Надо бы промыть рану, иначе заражение...
Почему Жаба вдруг закряхтел, хлопая себя ладонью по бедру, Джек понял, только когда провел ладонью по голове и обнаружил дыру, в которую пролез бы мизинец. Точнее, две дыры — одну на правом виске, другую, побольше, на левом. Джек протер правый глаз от крови и, наконец, смог его открыть.
— Ну, — Жаба весело подмигнул, — понял, о чем я?
— Зомби, — отрешенно пробормотал Джек. — Ни боли, ни усталости, ни чувств.
— Странно говоришь, эдак... странно, — Жаба поежился, плотнее закутываясь в дождевик. — Но, в целом, оно и верно. Хотя... — он покачал головой. — Иной раз как сядешь — и тоскли-и-иво... А ты говоришь «ни чувств». Ну, это сам поймешь, когда случится.
— Это просто память, — быстро сказал Джек. — Это невозможно.
— Может, и память, — не стал спорить Жаба. — Но случается... А скоро еще и жрать захочется. Надеюсь, до того нас уж найдут, — заметив непонимающий взгляд Джека, он пояснил: — Наши постоянно с места на место переходят, от охотников прячутся, так что топать на прежнюю стоянку — дело бессмысленное... Патруль бродит, они карту знают. Знают, куда перейти должны, они места и говорят. Или сами отводят, если по канализации шарахаться больше неохота.
— А что со мной случилось?
— Да кто ж знает, кроме тебя? Я-то тебя уже лежачим нашел, сам потерялся после вылазки, куда топать — понятия не имею...
— Жа... То есть...
— Жак я, — сказал Жаба. — Жак-Персиваль. Знакомы, что ли?
— Нет... Нет, вряд ли.
— Ну и вот. Дай, думаю, подожду рядом, тащить тебя мне не с... не с ноги, видишь ли, — довольный шуткой, Жак рассмеялся. — А сам ведь знаю, что по первости тяжело — ничего не знаешь, ничего не помнишь... Вот и решил — подожду, поболтаю с тобой, до наших вместе доберемся.
— Спасибо, — Джек подтянул колени к подбородку, потом осторожно встал.
— Как звать-то тебя? Я представился... Ха, слышь, я представился, а ты преставился, понятно, да?
— Ага. Смешно. Я Джек.
— Хорошее имя, — оценил Жак. — Простое, вспомнить легко. Я-то свое только по водительским правам узнал — и то когда в зеркало глянул и с фоткой сравнил.
Джеку отчего-то казалось, что свое имя он помнит вовсе не потому, что оно простое... Его очень часто звали. Кричали. Часто обращались по имени — и голоса сливались в голове в одну какофонию, где на разные лады только это «Джек!». И еще: «Джек, стой!», «Джек, сюда!»... «Джек, патроны!» и «Стреляй, Джек!».
Быстро, пока воспоминание не ушло, Джек стащил куртку и вывернул карманы. Револьвер нашелся во внутреннем, скрытом. Не основное оружие, а так, на всякий случай, но, разумеется, с полным барабаном.
— А ты не так прост! — поднял брови Жаба.
— Так... где же... еще...
Джек нетерпеливо разорвал по шву подкладку куртки и достал короткий нож.
— Вот, — удовлетворенно произнес Джек. — Так уже лучше.
— Откуда ты такой, а?
— Сам хочу узнать... И кто я, и кто меня убил, например.
— Дебил какой-нибудь, там уродов же не счесть, — охотно просветил Жак. — Может, не понравился кому — вот тебя и кокнули. Глупо кокнули, башку не разнесли, тело не сожгли, а сейчас же как — если не сожгут, там уж сто процентов снова встанешь. Словом, сами идиоты, а потом еще охотнички орут, откуда вас, то есть нас, такое количество...
— Ты что, жалеешь, что тебя не сожгли?
— Х-хех. Х-хы, не, не жалею. Вот думаю... Думаю, что там у меня было? Да кто его знает. А здесь хотя бы — свои.
Джек, сам того не осознавая, ходил туда-сюда, в одной руке держа нож, а второй сжимая лоб.
— А сейчас что делать? — спросил он.
— Да ты не трепыха-а-айся, — махнул рукой Жак. — Доберемся к своим, а там дел будет невпроворот — жратву найти да к охотничкам не попастся. Самое сложное и будет.
— А может, наверх? Жратву поищем.
— Дурак ты все-таки. Хоть и с ружьем. День сейчас — охотнички даже тебя, с ногами и руками, от живого на раз-два отличат. Не-е, пойдем к нашим.
— К нашим так к нашим... Пойдем...
— А вона... — Жак подался вперед, упершись руками в пол и вглядываясь куда-то в дальний изгиб тоннеля. — Отсвет, или мне кажется?
— Вдруг, охотники?
— Сюда не суются — им стра-а-ашненько, а мы за жратвой все равно наверх полезем...
Жак жил здесь давно — и его очень смешило это «жил». Что там было с ним в настоящей жизни, он толком не помнил. Из паспорта знал, что семьи у него нет, этого и хватило... Он сам рассказал, когда вместе с Джеком поджидал патрульного — это оказался и вправду патрульный. На полпути он остановился и вскинул ружье.
— Придурок! — крикнул Жаба. — Охотнички — не су-ют-ся!
— Сами придурки, — отозвался патрульный. — Докажи!
— Козлина, — пробормотал Жак, расстегивая кнопки на дождевике. — Ног тебе моих не хватает? Во, видно? Джек, подсвети фонариком!
Осветилась дыра сантиметров десять в диаметре — спекшаяся кровь и торчащие осколки костей.
— Хе-хе, Жак, ты что ль? — щурясь, патрульный приблизился. — А это кто с тобой?
— Новенький. Пулю в голову отхватил.
— Я Джек. Вот... мозг прошило навылет... Сначала считалось, будто бы мозг отвечает за действия оживших мертвецов, нет мозга — нет движения, как-то так... Но откуда я это знаю?
— Ученым был? — предположил патрульный. — Или врачом?
— Врачом, наверное, — сказал Жак. — Он дырку от пули промывать собирался, слышь? Чтоб заражения крови не было, хе-х... Ну так как, отведешь?
Патрульный, представившись Натаниэлем, махнул рукой и отвернулся.
— Точно, — бормотал Джек, шагая вслед за ним. Жаба передвигался то на локтях, ползком, то ловко перебирая руками. — Точно, врач... Помню. Слишком много про зомби помню. Про вирус... Сначала считалось — надо голову снести, тогда мертвяк и во второй раз подохнет. Только вот... разбивали, отрубали, отрывали, а тела и головы продолжали жить. До сих пор ведь... Помню одного...
Если б Джек дышал, воздуха ему б не хватило, настолько яркой была возникшая перед глазами картинка: вот подбородок, губы, нос, глаза... глаз — и сколотые края. На ум пришло — «как разбитая чашка». Чашка с густым супом, стекающим с неровных краев.
— Эй, ты чего?
— Ничего. Есть захотелось.
— У нас правило — своих не жрать, — обернулся на ходу Натаниэль. Шея у него была зашита — неровно, косыми стежками, ниже кадыка.
— Кто начнет на своего зубы точить — того, х-хы, в общий котел! — радостно подтвердил Жак. — Прав ты — пожрать бы.
— Олухи, — беззлобно отозвался патрульный. — До вечера еще часа четыре, терпите.
«Затем зомби выбираются на поверхность, — холодно, отстраненно, будто не о себе, думал Джек. —Чертовы коммуникации — то единственное, что не дает людям замуровать зомби под землей, чтоб они перегрызли друг друга. Если подумать, для зомби хорошо, что вирус приживается лишь в мертвом организме — находясь здесь, они б заразили всю воду, многие живые омертвели бы, но и трубы тогда не представляли бы ценности — заварить все люки и нет проблемы... Хотя тогда наверху остались бы зараженные... Нет, все-таки для всех хорошо, что вирус действует лишь на мертвецов. И очень, очень плохо, что зомби жрут людей».
— Есть хочу, — повторил Джек.
— Все хотят. А вечером еще не то начнется.
«Колодцы», — пришло в голову Джека.
— Жак. Натаниэль. Нужно выбираться на поверхность.
— Он что, совсем тупой? — поинтересовался Натаниэль у Жака.
— Нет! — мгновенно окрысился Джек. — Вы когда подохли? И когда к вам последний «новенький» с поверхности приходил? Год назад, два?
Полгода, как оказалось. А люди тем временем уходили с насиженных мест, организовывали общины, селились в глуши... и рыли колодцы. Только упертые бараны, отщепенцы и воинствующие придурки, считающие себя героями, оставались в опасных городах. По разным причинам, от самых банальных — неохота терять нажитое добро, до слишком высоких и пафосных, которые Джек, особенно сейчас, не мог для себя сформулировать. Да еще охотники оставались... Романтичная каша в голове была свойственна лишь редким их представителям, в основном же, охотниками становились по вполне ясным причинам — месть за съеденных родственников или друзей преобладала. Еще иногда находились уникумы, охотящиеся за идею... а иногда маньяки, которым просто хотелось стрелять, взрывать и поджигать.
— Я наверх, — выпалил Джек, когда, сбивчиво и быстро, пересказал зомби все, что вспомнил. — Где ближайший люк? Где вообще карта?
Уверенно, как будто делал так всю жизнь, Джек цапнул патрульного за шиворот.
— Ты еще в карман мне залезь, — но на того жест не произвел ровным счетом никакого впечатления. — Тоже мне...
— Джек, ну, успокойся, — пробормотал Жак. — Новых у нас, может, и не появлялось, но сами-то наверх ползаем, видим, что людей маловато... Кого наши слопают, а кто смоется... Но охотничков-то всегда полно, понимаешь?
— Ты меня не понял, — устало произнес Джек, отпуская воротник Натаниэлевой куртки. — Скоро там вообще никого не останется, и никто не помешает заварить люки и запереть зомби... нас... здесь.
— До ночи подождать можешь? — раздельно и громко спросил Натаниэль. — Все равно ведь нашим рассказать надо, что ты там навспоминал. Один полезешь — точно пришьют, толпой соберемся — уже полегче.
— А сколько вас здесь? — Джек спросил раньше, чем подумал. И тут же всплыли в сознании другие вопросы: кто исследует подземелье, есть ли схемы, по какому принципу выбирается путь...
— Пара сотен наберется, — ответил Жак. — Плюс другие, иногда тут пересекаемся, плюс одиночки... Но у нас община самая большая. Ну, пойдем...
Добрались до стоянки через полчаса. По пути Джек заметил и пробоины в стенах, и, наоборот, замурованные ходы, — и вспоминались, вспоминались карты.
Джек думал, что для стоянок выбираются какие-то особенные места. Лучшие настолько, насколько это возможно здесь. Но нет — всего лишь ответвление подземного лабиринта, с той же водой и шумящим где-то далеко сливом, с той же сыростью и холодом, страшным холодом, пробирающим до костей. Здесь Джеку стало особенно заметно, что он жутко, адски замерз — как если бы смерзлось в теле каждое волокно, каждая частичка и каждая капля.
— А знаешь ведь, как бывало, — вкрадчиво проговорил Жак, — что наши сами керосином обливались и спичкой чиркали. Так согреться хотелось, во-о-от...
— Я понимаю одиночек, — признался Джек.
— Привыкнешь, — вместо Жабы ответил Натаниэль, хлопнув Джека по плечу. — Одиночки долго не живут, ты уж поверь.
— Живут, — захихикал Жак. — Ну, ты как скажешь...
— Заткнись, жабоголовый, — с внезапной злостью бросил патрульный и быстро зашагал, скорее всего, к знакомым.
Лица казались одинаковыми, оттого намного легче было отличать тех, кто так же, как и Джек, схлопотал пулю в голову. Он заметил троих таких. Зомби сидели прямо на полу — кто-то жался к стенам, кто-то болтал ногами в воде. На глазах Джека мертвый паренек дернулся и резко вытащил ногу из отходов. Еле успел схватить ускользающую крысу — и тут же запихнул в рот пищащую голову. Джек молча уставился на него. Так они и смотрели друг на друга — паренек, молча и медленно жующий, обгладывающий крысиный череп, и Джек, испытывающий желание то ли сунуть два пальца в рот (бесполезное занятие), то ли отобрать у незнакомца крысиную тушку.
Жаба тем временем болтал что-то, подползал то к одному зомби, то к другому, рассказывал о «новеньком», тщетно пытаясь пробудить хоть какой-то интерес. Очевидно, Жабу здесь никто не любил — зомби отмахивались от него, искоса глядели на Джека и отворачивались.
А паренек выкинул обглоданную черепушку в воду, посмотрел на крысиное тельце в своей руке, потом неуверенно повел плечами и быстро, резко поднялся и подбежал к кому-то у стены. Некто сидел в отдалении от остальных, худые руки покоились на коленях, голова склонена. Грязные пальцы убрали с лица прядь волос — дрожащим, неловким движением, в котором наблюдался лишь отсвет привычного жеста. Женского жеста, кокетливого. Девушка безучастно взглянула на паренька, сующего ей под нос крысу. Молча оттолкнула руку и вновь склонила голову.
— Хе-х, Чарли, мне отдай! — крикнул вездесущий Жак. — Я даже «спасибо» скажу!
— Пошел ты, скотина! — огрызнулся парень и уселся рядом с неподвижной девушкой, обхватил ее за плечи. — Эни, ну, Эни... Нужно есть, если жить хочешь...
— «Жить»! — не унялся Жак, явно раздосадованный тем, что никто не радуется его приходу. — Хе-х, а Эни — наша кра-а-аля, неделями не ест, все сидит так да сидит... Да ты падай, Джек, чего как столб? — Жак подергал его за штанину, дождался, пока Джек послушно рухнет, и мстительно продолжил: — Видишь ли, поджигаться ей трусливо, а зомбяком быть неохо-о-ота, все сидит... И чего, спрашивается? Слышь, Эни, а давай мы тебя схарчим? Чего затряслась, сама ж недовольна, а так хоть нам польза, а?
Прежде чем Чарли поднялся со своего места, Джек сдавил плечо Жака и громко, зло бросил — как ударил:
— Заткнись, Жаба!
— Чего сразу... — уже тише забормотал он. — Чего? Эни хоть и не ест долго, зато потом как не выдержит, рванет наверх — и жрать! Загляденье! Помнишь, Эни?
— Заткнись! — Чарли подлетел к несносному калеке, но Джек уже от души врезал тому в ухо. Бессмысленный удар, но хоть злость сорвал.
Жаба упал, ударился головой о пол, но тут же поднялся и уселся. Погладив свои обрубки, он обиженно заметил, что не так обращаются с «помощниками, друзьями и вообще...».
— Да какой ты мне друг, уродец, — беззлобно ответил Джек.
Чарли ничего ему не сказал, только кивнул и вернулся к Эни. А та пристально глядела на Джека.
— Я тебя помню, — неожиданно сказала она, схватившись за голову. — В госпитале... Год назад, как раз перед тем, как я... — Эни замолчала.
— Да? А что еще помнишь? — спросил Джек, особо не надеясь на ответ.
Только сейчас до него дошло, что все вокруг, кроме них, молчат. Слушают всю перепалку с самого начала.
— Он врач, да? — встрепенулся Жак. — Ну, Эни, не обижайся на идиота... Скажи, он и вправду врач?
— Скажи, пожалуйста.
— По-моему, нет, — медленно покачала головой Эни. — Ты тоже лечился, у тебя... здесь, — она похлопала себя по плечу, — перевязано было.