— Нет, — прикусывает губу Алин, поднимая на мужа растерянные глаза, — я вовсе не хотела…
— Не прикидывайся дурочкой, любовь моя, — щурит глаза Элайджа, — мы оба знаем, чего ты хотела. А теперь — в номер. Немедленно.
Ведьма отступает на шаг, улыбается Гвендолин, которая нетерпеливо ерзает на маленьком стульчике в ожидании того, когда отец отведет ее в детский клуб, и идет к лифту. Оказавшись в номере, Алин рассматривает гостиную, всерьез обдумывая, куда можно спрятаться, но не успевает она заглянуть в плательный шкаф, когда за ее спиной оказывается Элайджа, который тянет на себя жену, жестко сдавливая тонкую талию.
— Понравилось флиртовать с гнусавым шотландцем, а, кошечка? — цедит он, сверля жену тяжелым взглядом, — думаешь, я не разгадал твой хитрый план?
— У меня не было никаких планов! — щурится Алин, пытаясь вырваться из стальных объятий, — и я ни с кем не флиртовала!
— Меня пока не подводит зрение, ведьма! — хрипло отзывается Майклсон, прижимая девушку к себе еще теснее, — я видел, как ты ему улыбалась.
— И что же? — вскидывает бровь та, — разве я не могу просто поговорить с приятным челове…
— Приятным?! — заводится еще больше вампир, — мне кажется, ты забыла, моя непослушная кошечка, что принадлежишь только мне.
— Я не твоя собственность!
— Моя, Алин, — не обращая внимания на сопротивление жены, Элайджа тянет ее в спальню, — и я тебе сейчас это напомню.
Алин не успевает сказать и слова в ответ, когда вампир одним сильным движением срывает с нее сарафан, отбрасывая его в сторону.
— Это только мое, — ледяным голосом выговаривает он, сжимая высокие груди, — и то тоже, — продолжает Элайджа, опуская ладони на девичьи ягодицы, — и уж точно, вот это.
Мужская рука скользит под купальные плавки, и Алин пытается сжать бедра, когда вампир разводит пальцами нежные складки кожи.
— Ты совсем не готова, моя кошечка, — шепчет он, стягивая с жены трусики, — но я это исправлю.
Нижняя часть бикини оказывается на полу, и Элайджа толкает жену на постель, мгновенно оказываясь сверху. Алин расширяет глаза, пытается что-то сказать, но вампир не дает ей это сделать, властно сминая в нетерпеливом поцелуе приоткрытый рот. Он кусает пухлые губки, следом проходясь по ним языком, а его пальцы в это время развязывают бретели лифа, полностью обнажая ведьму.
— Элайджа, прошу, — выдыхает Алин, когда ей удается на мгновение отпрянуть от мужа, — я не хочу так…
— А как ты хочешь? — отзывается Элайджа, и его ладонь стискивает полушарие нежной груди, — может вот так?
Он сживает губами напряженный сосок, касаясь языком нежного ореола.
— Или так?
Зубы вампира смыкаются на затвердевшей вершинке, слегка прикусывая, и Алин не может сдержать протяжного стона.
— Я знал, что ты любишь пожестче, кошечка, — усмехается Майклсон, когда жена поднимает на него мутный взгляд, — и тебе точно понравится то, что я собираюсь сделать.
Алин ошеломленно распахивает глаза, когда чувствует, что вампир привязывает ее запястья к спинке кровати. В качестве веревки он использует ее же лиф, и ведьма начинает биться, пытаясь избавиться от пут.
— Немедленно развяжи меня! — восклицает она, но Элайджа и бровью не ведет.
Он поднимается с постели, отступая на шаг, и несколько секунд любуется делом своих рук, скользя почерневшими глазами по обнаженному телу жены, лицо которой пылает от злости. После чего он снимает поло, тянет вниз брюки, вместе с купальными плавками, и присаживается на постель. Он быстрым движением ловит лодыжки извивающейся ведьмы и разводит в стороны длинные ножки.
Лицо Алин заливается румянцем, когда она оказывается полностью раскрытой перед мужем, который не сводит взгляда с ее промежности. Он просто смотрит, не делая и попытки прикоснуться, но ведьма чувствует, как низ ее живота наливается возбуждением, а между бедер становится горячо и влажно. Все это не ускользает от внимания Элайджи, который чувствует запах ее желания, и его губы растягиваются в довольной улыбке.
— Ты все еще хочешь, чтобы я развязал тебя, кошечка? — хрипло выговаривает он, окидывая быстрым взглядом пылающее лицо жены, — или, быть может, у тебя появились другие желания?
Алин кусает губки, не говоря ни слова, а ее зеленые глаза сверкают на раскрасневшемся лице. Майклсон подается вперед, устраиваясь между разведенных ножек, и их лица оказываются близко-близко друг к другу, так, что вампир видит каждую искорку в раскосых глаза, горящих от страсти.
— Просто скажи, чего ты хочешь, моя кошечка, — шепчет он прямо в припухшие губки, — чтобы я поцеловал твои грудки? Или, может, погладил между ножек? Или приласкал… языком?
От его слов Алин начинает мелко дрожать, и Элайджа понимает, что каждый его удар попадает точно в цель. Ведьма прикрывает глаза, тяжело дыша, и вампир касается губами нежной шеи. Он оставляет влажную дорожку поцелуев на ключицах, спускается к груди, в то время как его ладонь накрывает низ живота трепещущей в его руках ведьмы, и его пальцы разводят влажные складки кожи, дразня набухший от возбуждения бугорок.
Алин уже не может сдержать стонов, которые один за одним срываются с ее дрожащих губ, когда Элайджа ведет кончиком языка по ее животу, спукаясь все ниже. Темная голова оказывается между ее бедер, и стоны превращаются в крики. Ведьма шире разводит ножки, предоставляя мужу полный доступ к сосредоточию ее женственности, и вампир ласкает напряженный комочек, доводя Алин до грани.
Когда по телу жены проходит первая волна мелкой дрожи, Элайджа приподнимается, и притягивает к себе точеные бедра, входя в истекающее любовными соками лоно сильным толчком. Он закидывает себе на плечо длинную ножку, и начинает размашисто вбиваться в нежное тело, не сводя взгляда с пылающего лица жены, которой хватает нескольких движений каменного члена внутри, для того чтобы достичь пика. Алин кричит, стискивает мужскую плоть пульсирующим лоном, а Элайджа продолжает толчки, упиваясь видом ведьмы, которая сходит с ума от накрывшего ее обжигающего экстаза.
— Теперь ты вспомнила, кому ты принадлежишь, кошечка? — выдыхает он, склоняясь к лицу ведьмы и ускоряя ритм.
Алин часто кивает, и тянется вперед, накрывая губы мужа поцелуем. Вампир отвечает, и их языки сплетаются в сумасшедшем танце, пока Майклсон вновь и вновь наполняет собой тесное лоно, входя до самого основания напряженного почти до боли члена. Ведьму начинает трусить, когда волна второго оргазма накрывает ее с головой, погружая в темноту. Элайджа делает еще несколько сильных толчков, и изливается в горячие глубины извивающегося тела жены, которая достигает пика с его именем на губах.
Проходит несколько минут, прежде чем, Алин распахивает мутные глаза, наконец, приходя в себя, и поворачивается к мужу, который наблюдает за ней с довольной улыбкой.
— Может теперь, когда получил все, что хотел, развяжешь меня, маньяк? — нарочито недовольным голосом выговаривает она, вызывая тихий смех вампира.
— А мне кажется, ты получила немного больше, моя распутная кошечка, — отвечает вампир, усмехаясь, — в два раза больше, если быть точнее.
Элайджа развязывает удерживающие ведьму путы, растирая затекшие запястья, после чего обнимает пытающуюся делать хмурый вид жену, и подминает ее под себя, заглядывая в раскосые глаза.
— Я люблю тебя, Алин, — мягко говорит он, касаясь губами маленького носика, — и я всегда буду ревновать тебя. Поэтому, если ты не хочешь быть постоянно привязанной к кровати, не дразни меня больше.
— В следующий раз, когда я увижу, что ты хотя бы смотришь на какую-нибудь… дамочку, ты окажешься на моем месте! — щурит глаза ведьма, после чего на ее лице появляется соблазнительная улыбка, — я свяжу тебя, и буду мучить всю ночь, негодный Майклсон!
— Тогда, пожалуй, я сделаю это прямо сегодня, — вскидывает бровь вампир, и Алин смеется, обвивая тонкими руками его шею и вовлекая вампира в нежный поцелуй.
========== Часть 35 ==========
Алин повела ладонью, снимая чары, защищающие лесной дом во время их путешествия, и, отворив дверь, отступила в сторону, пропуская вперед Элайджу, держащего на руках спящую Гвендолин. Вампир шагнул через порог, и, бросив взгляд на жену, вихрем устремился в детскую.
Ведьма улыбнулась, провожая его нежным взором, и прошла в гостиную. Алин устало опустилась на низкий диван, подтягивая под себя ноги, и прикрыла глаза. Прошло несколько минут, прежде чем в комнате появился Майклсон, который сел рядом с женой, обнимая ее за тонкие плечи и притягивая к себе. Девушка охотно подалась ему навстречу, устраивая голову на мужской груди, и поднимая лицо вверх.
— Гвен не проснулась?
— Что ты, кошечка, — ласково проговорил Элайджа, пропуская сквозь пальцы спутанные смоляные локоны, — дорога измотала ее. А ты как себя чувствуешь? Может, чего-нибудь хочешь?
Алин лишь покачала головой, слабо улыбаясь, и вампир склонился к ее лицу, касаясь губами пухлых губок.
— Тебе понравилась наша поездка, любовь моя? — проговорил он, заглядывая в раскосые глаза.
— Да, — тихо отозвалась ведьма, обвивая руками мужскую шею, — очень. Спасибо тебе, милый.
— В следующий раз мы можем поехать вдвоем, кошечка. Оставим Гвендолин с Клаусом и Кэролайн.
— Но без нее нам будет скучно, — тихо рассеялась Алин, и Элайджа недоверчиво прищурился не сводя с жены пытливого взгляда.
— Что-то не припоминаю, чтобы мы с тобой скучали хоть минуту во время нашего медового месяца.
— Не забывай о том, что тогда ты был на шесть лет моложе, — невозмутимо ответила ведьмы, пытаясь казаться серьезной, но вытянувшееся после ее слов лицо мужа не оставило ей не единого шанса.
— Опять дразнишь меня, непослушная кошечка? — хрипло проговорил он, обхватывая ладонью маленький подбородок, — так не терпится вновь быть наказанной?
— Как-нибудь в другой раз, — прищурилась Алин, мягко отстраняясь от мужа, — прости, я просто пошутила, — добавила она с невинной улыбкой, касаясь ладонью щеки вампира, — ты не против, если мы отложим мое наказание на завтра? А сейчас - просто поспим.
— Как скажешь, моя ведьма, — нежно произнес Элайджа, и осторожно притянул жену к себе.
Он поднялся с дивана, удерживая на руках хрупкое тело, и направился в спальню, где медленно опустил Алин на постель. Девушка улыбнулась, пристраивая голову на подушке.
— Снимешь с меня платье? Я совсем без сил…
— Ты сведешь меня с ума, кошечка, — закатил глаза вампир, и все же склонился над женой, расстегивая пуговицы на груди, — белье тоже снять?
— Уверен, что оно на мне есть? — сузила зеленые глаза ведьма, и на ее губах появилась насмешливая улыбка.
Элайджа застыл, не сводя потяжелевшего взгляда с хитрого лица жены, но в этот миг он увидел край белого лифа, выглядывающий из расстегнутого платья. Быстрым движением задрав вверх узкий подол, вампир убедился, что и трусики были на своем месте.
— Алин, ты уверена, что правильно поняла мою просьбу прекратить свои шуточки? — глухо процедил Майклсон, сверля покрасневшее лицо жены пылающими от ярости глазами, — или тебе и в правду так не терпится оказаться подо мной с широко разведенными ножками? Ты вроде хотела спать.
— И хочу, — прикусила губу ведьма, вздыхая, — спать. С тобой.
— Ко-шеч-ка, — почти прошипел Элайджа, и ведьма уже не могла сдержать смеха.
— Ну, прости меня, прошу, — успокоившись, проговорила она, прижимаясь к хмурому вампиру, — я лишь немного подшутила. Ты такой милый, когда поддаешься на мои провокации.
— Милый? — вскинул бровь Майклсон.
— Эээ… скорее… сексуально-милый, — поправилась Алин, невинно опуская глаза.
— Какая ты распутная, — покачал головой Элайджа, приподнимая подбородок жены, пытаясь поймать ее смущенный взгляд, — только твоя беременность удерживает меня от того, чтобы наказать тебя со всей строгостью, которую ты заслуживаешь, непокорная кошечка. Я сейчас пойду в душ. Надеюсь, что к моему возвращению, ты уже будешь спать.
Ведьма ничего не ответила, пряча раскрасневшееся лицо в подушках, и вампир скрылся за дверью, ведущей в ванную комнату. Немного освежившись под прохладными струями воды, Элайджа обтерся полотенцем, и вернулся в спальню, надеясь, что жена вняла его словам.
Но Алин явно пренебрегла его советом. Единственное, что она сделала, так это стянула с себя всю одежду, обернувшись простыней, которая почти не скрывала изгибов стройного тела.
— Ты долго, — недовольно протянула она, приподнимаясь на локтях, так что тонкая ткань натянулась на высокой груди, очерчивая контуры затвердевших сосков, — я тоже хочу в душ.
— Можно было и не ждать меня, кошечка, — хриплым голосом отозвался Элайджа, медленно подходя к постели, — я вижу, что тебе совсем неймется.
Майклсон не отводил взгляда от лица жены, которая кусала губки, ерзая на постели. Напряжение, повисшее в комнате, было таким плотным, что его, казалось, можно было резать ножом.
— Ты сама напросилась, кошечка, — наконец нарушил тишину Элайджа, и уже собирался было вихрем податься к жене, когда они оба услышали громкий стук в дверь.
Глаза Алин расширились, а вампир стиснул зубы, недовольный, что их прервали на самом горячем моменте игры, которую затеяла его любимая жена.
— Кто это может быть? — нахмурила брови ведьма, кутаясь в простынь.
— Сейчас узнаю, — отозвался Элайджа, натягивая брюки прямо на голое тело, — и кто бы это ни был, я выпровожу его вон, и мы продолжим то, на чем остановились.
Алин широко улыбнулась, и Майклсон, прежде чем выйти из спальни, быстро оказался рядом с ней, склоняясь к прекрасному лицу, и сминая пухлые губки в коротком, но страстном поцелуе.
— Не потеряй настроя, кошечка, — требовательно проговорил Элайджа, и его ладонь скользнула по узкому плечу, стискивая холмик налитой груди, — хочу тебя.
— Иди и скорее возвращайся.
Ведьма не сводила с мужа горящего взгляда, и он, с трудом найдя в себе силы, устремился к двери, покидая спальню.
— Кол, если это ты, можешь сразу идти прочь, — холодно произнес Майклсон, шагая по гостиной к входу в дом, — тебя это тоже касается, Клаус. И любого, кто…
— Прошу, открой, Элайджа!
Вампир замер, мгновенно узнавая голос, который не слышал больше сотни лет.
— Ребекка?!
========== Часть 36 ==========
Ребекка Майклсон с трудом вспоминает время, когда у нее была настоящая семья. Может тогда, когда они еще были обычными людьми, и она защищала Клауса от гнева отца? Или после, когда учила Кола письменности? Возможно много позже, став тем, кем они были теперь, пока она оставалась всеобщей любимицей, прежде чем в жизни братьев совсем не стало для нее места? У Ребекки нет ответа на этот вопрос.
Она — Первородная, единственная Майклсон женского пола, не считая Фреи, которой для Ребекки не существовало ни раньше, ни теперь. Как ни существовало Кетрин, Авроры и прочих женщин, что пытались найти место рядом с ее братьями, желая потеснить ее саму с места общей любимицы. Тогда, когда она еще боролась за него, пока Клаус раз за разом не вытравил из ее сердца последние толики любви, усыпляя ее на века.
Пока она не сбежала.
Принять это решение было так просто. Гораздо сложнее — реализовать. Но находиться и дальше под властью ослепленного ненавистью ко всему миру брата она не могла. Хотя, надо признать свою семью Клаус любил. Правда, по-своему. Но если братьев, а в особенности Элайджу, подчинить своей воли удавалось с большим трудом, то с Ребеккой у него проблем не было. Пока она, наконец, не поняла, что то, что было у них, можно было назвать чем угодно, но только не семьей.
А Ребекки хотелось свободы. Самой решать, кого любить, где жить и чем заниматься. Ей до жути, до чертиков надоело постоянно убегать, участвовать в бесконечных битвах за власть, убивать ведьм, двойников и прочих магических существ, что были для Клауса лишь очередными степенями на его пути. Она знала, что братья не поймут ее. Разве что, Элайджа, но и он был слишком предан Клаусу, чтобы позволить ей уйти.
Первые годы, когда ей все-таки удалось сбежать, Ребекка просто жила. Наслаждалась тем, чего у нее никогда не было, купалась в свободе. Краешком сознания Первородная понимала, что братья просто позволили ей уйти. Приняли ее выбор. И то, что Клаус не кинулся за ней в погоню, наверняка взбешенный ее поступком, было — блондинка могла поклясться — заслугой Элайджи.