Как-то Шалому в руки попал скучный журнал, не понятно для кого выпускавшийся. Назывался он «Вестник пятилеток». Вперемешку с рапортами и отчетами об успехах советских тружеников, попадались статейки о банковских услугах населению. Ненавязчиво объяснялась политика Советского государства, ведущего свой народ к светлому будущему. Оказалось, что по статистическим выкладкам за текущий год, население СССР больше всего доверяло именно обезличенным вкладам «на предъявителя». На самом деле такая любовь советских трудящихся к этому способу накопления была вполне объяснима. Пытаясь скопить на что-нибудь мало-мальски ценное, люди откладывали часть своей зарплаты на обычный вклад. Через некоторое время, когда на счету скапливалась более-менее приличная сумма, вкладчику начинали поступать предложения от различных общественников, трудившихся с ним бок о бок. Предлагалось купить марок «ОСВОХима», скинуться на мелиорацию земель Узбекистана, в добровольно-принудительном порядке сделать посильный взнос в кассу заводского комитета. Наиболее сообразительные граждане сразу догадались, что информационный ветерок дует от служащих трудовых сберкасс, регулярно снабжавших администрацию предприятий сведениями о состоянии финансовых счетов их работников. Попробуй, не дай на нужды армии и флота, не помоги деньгами братьям-узбекам орошать земли, сразу будешь наказан. Прямо тебе никто ничего не скажет, однако, очередь на получение жилья отодвинется на неопределенный срок, путевку в санаторий отдадут кому-нибудь другому, а о повышении производственного разряда, а значит, и зарплаты забудь навеки вечные. А все из-за того, что, скопив кое-что, человек превратился в куркуля-накопителя. Смекнув, люди перестали доверять свои деньги сберкассам, предпочитая копить честно нажитое в кубышке или под матрацем. Государство, увидев, что поток народных средств иссяк, приняли мудрое решение ввести вклады «На предъявителя». Фамилию никто не спрашивал, рабочий люд вздохнул свободнее и понес свои трудовые копейки обратно в кассы, но уже на других условиях. Поэтому, популярность этих вкладов у населения была вполне объяснима.
Эта тема так понравилась Шалому, что он тут же отправился в славный город Челябинск, где вовсю строилось несколько крупнейших заводов союзного значения. Правда, поголовье передовой молодежи, ударно трудящейся на стройках народного хозяйства было щедро разбавлено зеками, которые работали бесплатно. Город и пригород были напичканы рабочими общежитиями. План Шалого был прост. С фанерным чемоданчиком, одетый по-простецки, в телогрейку да поношенные солдатские галифе, Василий вваливался о общежитие, громогласно вопрошая:
— Это общежитие строителей «Мехзавода № 17»?
— Да, — отвечала вахтер, бабушка — божий одуванчик.
— Фу, наконец-то нашел! Я к другу приехал, к Витьке, он в вас тут на втором этаже обретается, мы вместе в армии служили, он в письме мне писал про строительство, звал к себе на работу, устраиваться, значит.
— А, Витька? Как же, знаю такого, Фомин из 12 комнаты. Только его сейчас нет, на смене он, придет вечером, после восьми. Ты, тоже нашел, когда заявиться. Утро, ведь, сейчас, все на работе…
— Хорошо, забегу вечером.
Всё, информация получена, можно уходить. Через день-два можно являться вторично, уже по делу. Нужно только видоизмениться, совсем малость, поверх телогрейки напялить куртку-спецовку, сунуть в карман какой-нибудь ключ, на плечо — холщовую сумку, якобы с инструментами, на самом деле там лишь несколько старых газет, да кусок пакли-подмотки, торчащий наружу чуть ли не на полметра. Чтобы было заметно, мастеровой человек явился, не бездельник какой. На нос — очки нацепить, в угол рта — чинарик потухший, за ухо — карандашик, а в руки — бланк какой-нибудь мятый, перемяты, жирными отпечатками трудовых пальцев запачканный.
— «Челябинскгаз», колонки газовые осматриваем, починяем, если что в поломке находится. Вот мои документы — Пупкин Иван Иванович, мастер ремонтного участка № 2, — и корочки, липовые, естественно, вахтеру — в нос, читай мол, если грамотный. Вахтер, конечно, корочки возьмет, к глазам подслеповатым поднесет. А что он там прочтет-то? Печать расплывчатая, наличие фотографической карточки владельца удостоверения не предусмотрено. Документ, как документ, чего его изучать?
Василий вопросик еще провокационный подбросит: «Может газовое оборудование в полном порядке и в починке не нуждается? Тогда, может, вместе с вами пройдем, по месту осмотр быстро сделаю, прямо при вас? Потом вы мне наряд-заказ подпишите, да и пойду я, мне еще в столько учреждений успеть надо, что голова кругом идет.».
— Ха! — думает вахтер — кучеряво жить парень хочет. Как это, починять нечего? Ишь, размечтался, зря, что ли ему государство зарплату регулярно платит? Нет, дружок, давай-ка отрабатывай! У нас зазря денег не платят.
А вслух и говорит Васе: «Как это „осмотрим по-быстрому, да и все“? У нас по-быстрому не получится. Вон на втором и третьем этажах колонки воду плохо греют. Народ после смены помыться толком горячей водой не может, еле теплая из крана идет. А при такой помывке и застудиться недолго, а потом на бюллетень усесться. А это, друг ты мой ситный, и работяге горе — разболелся человек, и государству нашему советскому убыток получается. Кто план давать будет, а? Так, что давай, ключик в зубы и ремонтируй. Да чтоб сделал, как положено! Я потом приду, обязательно проверю, краник открою, воду пущу, да пальцем щупать буду — хорошо ли струя нагревается? А потом, еще коменданта общежития вызову. Пусть от тоже проверит. А вот после этого, мы тебе твои бумажки подпишем, можешь не волноваться». Говорит вахтёр со значением, довольный собой.
«Пусть гость сразу уяснит, кто здесь власть. Пусть узнает, что нас на хромой козе не объедешь, пусть почтение имеет и обязанности свои исполняет с усердием. Так вот», — думает вахтер уже про себя и отравляется вниз, за свой столик, чай пить да радио слушать. У каждого свои обязанности.
Шалому же только этого и надо. Открыв для виду помещение, где установлены нагреватели, бросит на пол ключ, кусок подмотки, вентиль какой-нибудь, который тоже заботливо принёс с собой. Всё! Рабочая обстановка. Можно воды из крана на пол слегка ливануть, тоже хорошо, вид создавать помогает. Первый этап окончен. А теперь, Васёк, за дело! Пулей по комнатам! Но не по всем. Сначала стукнуть в дверь надо, вдруг кто не на работе? Занемог там, или еще что-нибудь. В общаге жилец остался. Тогда у Шалого вопрос:
— Как колонка газовая работает, как напор воды? Какие еще замечания имеются? — выслушал Вася, если жилец чего-нибудь сказать имеет и все, дверь закрыл, дальше побежал. Двери в комнатах такие хлипкие, а замки такие плевые, что скрепкой канцелярской открываются. Дверь открыл, вышел, осмотрелся. Все ясно: первым делом смотрим под кровать. О! Чемоданчик фанерный, вскрыли — пусто! Ничего, время терпит, замок хлипкий Вася за собой прикрыл. Если кто покажется, всегда рывок сотворить успеет. Вторым номером нашей программы — шкаф одежный, встроенный в стену. Открываем! Быстро карманы одежонки хозяйской обшариваем. Есть! В подкладку, мудрецы, деньги закатать додумались. Целую пачку наличных Шалый обнаружил. Неплохо! Наверное, на домик, где-нибудь в укромном местечке работяга копил. Ничего, у нас вся страна — дом родимый. Дальше в белье нужно смотреть. Пусто. А вот в столике, прямо в ящике лежат себе пара книжонок сберегательных. На предъявителя, как водится. Денег не так много на них, копейки трудовые. А все равно берет их Борзяк, не гнушается. Ещё две-три комнатухи и хватит. Деньги наличные на карман складывать, а вот с книжками в сберкассу срочно скакать надо. В каждой книжке указаны не только счёт и номер сберкассы, а и городской адрес. Всё для удобства вкладчика. Пара-тройка часов уходит на то, чтоб прогуляться по сберкассам, собрать деньги с книжек и ходу на вокзал. Купив билет на ближайший поезд до Москвы, Шалый отправляется в вокзальный ресторан отметить дело. Естественно, облик его после набега на общежитие кардинально изменился. Будут искать какого-то очкарика в ватнике и треухе. Сейчас же ожидает поезда молодой, хорошо одетый пижон, без очков и усов.
Иногда, собираясь на дело, Василий прикидывался водопроводчиком, телефонистом, страховым агентом, пожарным инспектором. А однажды, директору потребкооперации одного украинского города представился журналистом газеты «Социалистическая Родина».
— Прибыл писать о вас очерк. Очень вы умело хозяйствуете. Лично товарищ Микоян имеет на вас виды. Такие кадры в Москве, нужны, в столице. Очевидно, после выхода материала в печать получите предложение оттуда, — Борзяк многозначительно поднял глаза вверх и с почтением покивал головой.
Хохол долго изучал «редакционное удостоверение», но липа была сработана на высочайшем уровне. Шалый работал с «ксиводелом» высокого класса. Старик «лепил» всё, начиная с бланков командировочных удостоверений, кончая паспортами. Мог изготовить даже удостоверение сотрудника милиции. Работа велась через проверенных людей и стоила довольно внушительных денег. Изучив «ксиву», директор сунул нос в командировочное удостоверение. Посопев, поднял трубку телефона.
— Товарищ! Дайте Москву! Газету «Социалистическая Родина»! Жду! — пробасил директор.
— Газета «Социалистическая Родина», — ответил женский голос на другом конце телефонной линии.
— Вас беспокоят из города Брилёво. Ваш корреспондент, товарищ Звирский сейчас должен находиться в командировке в Брилёве?
— Да, Звирский действительно сейчас в командировке, но, где он, в Брилёве или в Казани, я вам сказать не могу, не имею на то соответствующих полномочий. Всего доброго. — Отбой.
Василий весь диалог прослушал с обиженно-брезгливым выражением лица, ничуть не волнуясь. Вот точно так же несколько раз и он беспокоил сотрудников газеты. Ответ всегда был один и тот же. Никто никакой информации не даёт. Не те времена. Кругом полно шпионов, враги народа на каждом шагу! Но даже такой ответ хохла успокоил и, он, притащив бутылку коньяка, организовав закуску, тут же принялся потчевать московского гостя, от которого, в какой-то мере, зависела его дальнейшая судьба и карьера. Выпив рюмочку, Борзяк откланялся, сказав, что интервью состоится завтра. На следующий день директор выгнал наготовившую снеди жену за час до прихода корреспондента.
«Ну, зачем москалю смотреть на эту старую калошу? Мало того, что в дверь не пролезает, так еще глупа как пробка. Женился в свое время сдуру. Дети теперь выросли и разлетелись из гнезда, а он с этой клушей до смерти обречен куковать. Разведёшься, можешь поста лишиться, наверху пришьют моральную неустойчивость, век не отмоешься. Любовница, конечно, есть, Катенька, секретарша в конторе, красавица писанная, да и язык за зубами держать умеет. Можно, конечно, пригласить ее с подружкой. Интервью это, чертово, закончится, нужно же поужинать красиво, да и гостя ублажить не помешало бы — от него многое зависит. Газета серьезна. Заинтересовались им, наконец, труды его даром не пропали. Пахал, как вол, мотался по всей области, отрасль укреплял. О себе, конечно, тоже не забывал, что ж он дурак, что ли? А все ж таки не тот масштаб, провинция здесь. Другое дело — Москва, столица нашей Родины. Какие возможности, какие перспективы открываются! Посадить, правда, тоже могут, вон, как головы-то летят. Но то за политику. А он за Советскую власть глотку перегрызет, в случае чего. Так и надо этому хлыщу московскому выдать — партия для меня, мол, на первом месте, а личное — на сто первом. А баб этих не стоит звать, еще неизвестно, что москвич в газете напишет о таком приеме, еще развратником, бабником выведет. Нет, бережённого — бог бережёт. Сам принимать буду, авось не обидится» — думал деятель потребкооперации, в который раз производя смотр батареи бутылок, стоящей на столе.
Но встреча прошла совсем не так, как представлял себе кооператор. Едва начав беседу, московский гость резко оборвал, начавшего заливаться соловьем торгаша, задав вопрос, который тот никак не ожидал услышать от журналиста:
— Михаил Остапович, где вы прячете деньги и ювелирные украшения жены?
Михаил Остапович поперхнулся, закашлялся, водка полилась через ноздри на богато сервированный стол. Он всё понял, его провели, как последнего пацана, никакой это не журналист, это урка, жиган, сейчас он будет грабить его, а потом, получив деньги, ухлопает, как пить дать, ухлопает. А может попытаться напасть на урку, схватить бутылку, разбить об угол стола и резануть розочкой по горлу, по ставшей вдруг, в одно мгновенье, ненавистной морде. А потом заорать во всю глотку, может быть соседи допрут, что здесь что-то происходит и вызовут милицию.
— А что милиция? Вы что от милиции, да и вообще от власти какой-то помощи ждёте? — незнакомец как будто читал его мысли, голос его звучал издевательски спокойно.
— Напрасно, власть вам не поможет, Вы же эту самую власть и обворовываете, причем в особо крупных размерах, как я погляжу. А ведь у вас, любезный, дети. Дочь студентка, на врача учится. Сын, художественное училище окончил. Подает надежды, может из него хороший живописец выйдет? Даже скорей всего выйдет, с твоей-то финансовой поддержкой молодое дарование окрепнет гораздо быстрее. А вызовешь милицию…. Ведь я у тебя возьму деньги, заметь, не все, часть тебе останется. А они дадут тебе срок, посадят ведь тебя за воровство и должностные преступления, а богатство твое, которое ты все это время нечестно наживал, просто конфискуют. Вот и останешься ты при пиковом интересе. Мало того, что гол как сокол станешь, так еще и в лагерь отправишься, а семья твоя опозорена будет. До конца своих дней ни сын, ни дочь, ни жена не отмоются. Да они тебя все ненавидеть будут, как же, папаша вор, всю жизнь им испортил. А вас, Михаил Остапович, в лагере обязательно удавят. Там такие, как вы там не в почете. Знайте это. Ну, так как? Будем в милицию звонить?
Не будем никуда звонить, — откашлявшись, устало молвил деятель кооперативного движения. — Возьми нож со стола. Подними третью, четвертую и пятую паркетины, видишь, там тайник? Забирай всё к чертовой матери и катись, глаза б мои тебя не видели!
Шалый внимательно осмотрел добычу, денег было намного больше, чем он ожидал обнаружить, так же имелись сберкнижки на предъявителя, естественно. Он сразу обратил внимание, что суммы разложены в разные сберегательные кассы города. Не дурак кооператор-то, хорошо шифруется. Сумма на книжках тоже была гигантской.
«Нужно половину получить, если больше снимать, подозрительно может показаться, спалиться можно. Ладно, черт с этим Михайлой, пусть радуется» — Василий отделил половину стопки сберкнижек и бросил на стол перед торгашом:
— На, держи, буржуй советского разлива, я не жадный.
Михаил Остапович продолжая хлопать глазами, тяжело дышал.
— Так, теперь последний этап операции, — меж тем продолжал Борзяк. — Ты почему «рыжьё» зажал, гражданин хороший? Давай, колись, а то пальцы сейчас начну ломать, ну!
— Шкаф платяной у стены открой, — еле лепетал Михаил Остапович. — Там на задней стенке фальшпанель установлена, отодвинь её. Забирай всё, только жизни не лишай.
— Ладно, мочить тебя не стану, хотя стоило бы. Детей твоих пожалею. А ты, не рыпайся, сиди тихо, забудь, что я у тебя побывал. В случае чего, и дочь твою и сына закопают так, что и следа от них не останется. Понял?
— Понял.
— То-то. И запомни, мне срок по любому меньший, чем тебе будет. Потому, что я чищу частных лиц, а ты грабишь государство. А за государство завсегда больше карают.
Борзяк аккуратно сложил добычу в портфель и, попрощавшись, вышел. Прибыв на вокзал, Шалый купил билет до Москвы. Он взял купе и, сразу, получив белье, залёг спать. Портфель он, нимало не опасаясь, пристроил в головах. В купе он ехал в гордом одиночестве, что его очень устраивало. Борзяк возвращался в Москву, домой с гастролей, оставшись довольным собой и взятым кушем. Проснувшись, и, выпив душистого чаю с лимоном, он с удовольствием прокрутил в голове события истекшего дня. Ловко он обставил зарвавшегося торгаша, Михайлу Остаповича. Можно быть стопроцентно уверенным, что никуда жаловаться он не побежит, а постарается забыть о визите московского «журналиста». Можно было бы, конечно, прямо сразу ухлопать этого деятеля, итог был бы один и тот же. Но к чему пальба, когда можно изящно и непринужденно вынудить его отдать несправедливо нажитое.