Прибыв в столицу, Борзяк, прямо с поезда отправился в Мытищи. Там, верный своим привычкам, запрятал часть добычи в тайник. Лишь только после этого он двинулся домой, на Сивцев Вражек, где в коммунальной квартире коридорного типа занимал маленькую комнатку. Отоспавшись, и подкрепившись купленными в Елесеевском гастрономе деликатесами, Борзяк запил это великолепие марочным вином. Пиршествовал он в комнате, а не на общей закопченной и благоухающей мало аппетитными ароматами кухне. Ни к чему соседям знать, как он питается. Для всех, он скромный экспедитор, часто, по служебной надобности, уезжающий в краткосрочные командировки. На самом деле, Борзяк в своей жизни не работал ни дня. В конторе же, где он числился, Василий появлялся раз в месяц, расписывался за зарплату, отдавая ее полностью жуликоватому старшему экспедитору, подчиненным которого формально и являлся. Тот был и шофёром и сопровождающим грузов, хотя подобное совмещение было запрещено должностной инструкцией, хитровану с легкостью удавалось обходить все предписания и инструкции, получая две зарплаты, собственную и Василия. Борзяк же тоже был доволен. В Москве прописан, жилплощадь есть, работа тоже имеется. Чего ещё желать?
Впрочем, одна мечта у Борзяка все же появилась. Он возжелал иметь домик у Черного моря. Вася начал мечтать о нем сразу, как оказался в Ялте. В первый же день, приехав в этот замечательный город, Василий понял, что хочет здесь остаться, не навсегда, конечно, но на время. Как человек неглупый и практичный, Вася понимал, что жить нужно в Москве, в столице. Там кипит жизнь, бьется пульс огромной страны, а в Ялте нужно отдыхать, отдыхать душой и телом, купаться, загорать, принимать воздушные ванны. Дома и большие и поменьше здесь продавались. Но все было настолько дорого, что даже Васиных капиталов хватило бы разве, что на собачью будку. Здесь имели дачи знаменитые артисты, художники, выдающиеся ученые и военачальники, а также темные личности различных мастей, которые пытались «косить» под советскую элиту и получалось это у них довольно успешно.
Тут же, в Ялте Шалый «обнес» дачу известного артиста. Навар был небольшой, артист, похоже, большую часть денег с шиком проматывал, но кое-что Борзяк все же прихватил. Денег могло бы хватить на шикарный отдых, но в тот же вечер, ужиная в местном ресторане «Крымский берег», Борзяк свел знакомство с очкастым инженером, за одним столиком с которым оказался. Инженер, сверкая очками и промокая лысину платком, с восторгом живописал прелести экскурсионной поездки по окрест лежащим поселкам. Осмотр местных достопримечательностей настолько вдохновил инженера, что он тут же предложил Василию выпить за знакомство. Очкарик, заказав бутылку дорогого вина и, угостив Василия, принялся рассказывать о себе. Оказалось, что знакомец имеет честь трудиться на огромном машиностроительном заводе в Свердловске. А сейчас находится на лечении в санатории «Лазурный». Кроме всего прочего, инженер сообщил, что во время отпуска, в свободное от процедур время, присмотрел себе небольшой домишко. Правда, дачка маленькая, зато от моря недалеко и стоит не так дорого. Шалый тут же навострил уши. Цену инженер сообщил такую, что Василий присвистнул.
— Хорошо же у нас инженеры на уральских заводах получают, если для них такая цена маленькой дачки считается недорогой, — подумал Шалый.
Инженер порядком накачался, после бутылки вина они выпили графинчик коньяку, а закончили водкой. Уралец пьяно вздыхал, постоянно протирая стекла очков.
— Скучно вот только здесь по вечерам. Днем процедуры, на пляж можно пойти. Оркестр на набережной играет, дамы туда-сюда дефилируют. А сейчас чего? Танцверанда закрылась. А время детское, одиннадцать вечера всего натикало. Может, в картишки перекинемся? — вяло поинтересовался инженер.
Василий уставился на нового знакомца с явной издевкой.
— Во что играть будем, извините, в дурачка подкидного на шалабаны? — сказал Борзяк, а сам подумал, — Во, очкан распалился, может обуть его, тепленького? Сам ведь просится, интеллигент хренов.
— Зачем же в дурачка, да еще на шалабаны, — обиделся инженер. — Играть будем хоть в преферанс, хоть в буру, хоть в очко. А насчет шалабанов, увольте, солидные люди на интерес играют. Финансы имеются, вот, — совслужащий достал из внутреннего кармана пиджака и потряс перед Васиным носом увесистой пачкой ассигнаций.
Василий в лагерной жизни не претендовал на звание каталы-профессионала, но поигрывал и, весьма неплохо это у него получалось временами.
— Когда только этот «лох ушастый» в буру да в очко выучиться играть успел? На партсобраниях, что ли, они на заводе своем упражняются? — успел подумать Борзяк. Но мысль эта, едва возникнув в разомлевшем от алкоголя и вечерней курортной неги, мозгу, тут же упорхнула. На место здравой рассудительности пришла опьяняющая и всепоглощающая жадность, желание по легкому завладеть довольно внушительной суммой, которую Василий намеревался «откатать» у уральца. Играть решено было в номере у инженера.
Уральский интеллигент достал из ящика стола нераспечатанную колоду и предоставил право открыть коробочку сопернику. Тот вскрыл, сбросил оберточную бумагу, пробежал привычно пальцами по рубашкам карт. Крапа не было, колода была чистая. Но, что-то все же беспокоило Шалого. Хотя видимых причин для беспокойства не было.
Началась игра в буру, инженер отдал первые четыре партии. Вася довольно крупно выиграл, но радости от этого не испытал. Наоборот, он ясно осознал, что его «катают». Инженер трезвел на глазах. Пятую сдачу отыграл уралец. «Хотя, какой он к черту уралец, — подумал Борзяк, — шулер, катала типичный. Как же я так оплошал?». Соперник начал выигрывать партию за партией. Василий не мог даже понять, как он передёргивает карты. Казалось, что идет честная игра. Но этого не могло быть, у Василия на выигрыш не было ни единого шанса, катала был высочайшего класса. Раньше Борзяку таких встречать не доводилось. К моменту, когда дверь номера открылась и, в комнату вошли трое мужчин, Шалый, проигравший всю, имеющуюся у него наличность, угрюмо взглянул на вновь прибывших. Он здорово влип, это было ясно, но неясно было, как теперь выпутываться….
— Наше вам с кисточкой, — один из вошедших полный, хорошо одетый мужчина небрежно махнул рукой катале, — отдыхай, ты свое дело сделал, баклана в западню заманил.
Борзяк внимательно присмотрелся к полному. Лет под пятьдесят, лицо рыхлое, дряблое, волосы длинные, как у попа. Левая ноздря порвана, срослась неправильно, шрам идет по всему носу. Толстяк ухмыльнулся, обнажив золотые зубы и, побарабанил пальцами по столу. На правой руке незнакомца отсутствовал мизинец. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и, на шее показался красный рубец.
— Паша-Ломовик! — пронзила Василия страшная догадка. — Бандюга с дореволюционным стажем, каторжанин, убивший за свою жизнь людей больше, чем он, Борзяк, папирос выкурил.
Борзяк слышал о «подвигах» Ломовика. Работал Паша под ломового извозчика. Выезжал на дело всегда один, одетый в рваный армяк и треух. Подъезжал к бойкому месту, где толпился торговый люд. Базары, лабазы, вокзалы были излюбленными местами Паши. Подряжаясь вести товар, он никогда не торговался, создавая впечатление сговорчивого простака, соглашался на цену, которую предлагал за работу купчик. Погрузив на подводу товар, Ломовик завозил клиента в укромное местечко, где безжалостно убивал и вычищал карманы жертвы. Товар же Паша сбрасывал по смехотворным ценам знакомым барыгам. Царская полиция сбилась с ног, разыскивая неуловимого бандита. Десятки переодетых под мелких торговцев агентов охранки напрасно ловили на живца Пашу. Обладая поистине звериным чутьем, он обходил все ловушки.
Взяли его случайно. Напившись в гостях у знакомой проститутки, Паша потерял бдительность и выболтал публичной девке правду о своих подвигах, подкрепляя рассказ демонстрацией огромного количества имевшихся у него банкнот. Проститутка, позарившись на обещанную полицмейстером Москвы крупную награду, сдала Ломовика властям. Власти определили его на пожизненное каторжное времяпрепровождение. Перед самой революцией Паша с каторги сбежал и, ничуть не теряясь, возобновил свою деятельность. Теперь Ломовик организовал банду уличных извозчиков, грабивших и убивавших без всякой жалости своих пассажиров.
Приход к власти большевиков только подогрел Пашины аппетиты. Новым властям стоило немалых трудов вновь упрятать Пашу на нары, но срок на этот раз вышел ему небольшой. Большевики посчитали Ломовика жертвой царского режима и попытались наставить на путь истинный неисправимого громилу и убийцу. Перевоспитать Ломовика не удалось, но, выйдя на свободу, Паша стал действовать более осмотрительно, переключившись на оргабления зажиточных граждан страны Советов.
— Ну что, Шалый, ведь так твоя кликуха звучит? — Ломовик достал из кармана добротного пиджака пачку дорогущих папирос «Левадия». — Наслышан я про тебя. Сказывают, ты большой мастер квартиры потрошить. Так, нет?
— Ты и сам, я вижу, хаты обдёргивать начал, раз у меня совета спрашиваешь, — нагло ответил Борзяк, смотря прямо в глаза Ломовику.
— Хамишь, паря, — Ломовик щелкнул пальцами, — Дрын, поучи его хорошим манерам.
Один из мордоворотов, пришедший с ломовиком, в момент подскочил к Шалому и ударил того в грудь. Дыхание перехватило, бешено вращая глазами, Борзяк упал со стула на ковер, украшавший пол гостиничного номера.
— Завтра утром пойдёшь в дом, который я укажу, и обдернешь его под орех. Там и деньги, и драгоценности, и валюта иностранная имеется, — продолжал меж тем Ломовик. — Припрёшь всё мне, долю получишь свою и мотай на все четыре стороны. Всего и делов.
— Раз деньги, драгоценности и валюта имеются, значит, это общак местный, — в раз просек Борзяк. — Меня потом тутошние жиганы по кускам порежут.
— Выхода у тебя, Васёк, нет, — Ломовик хихикнул, — будешь в отказку лезть, я тебя в раз в бушлат деревянный одену.
Бандит налил себе в рюмку коньяку и, не торопясь выпил, достав из кармана наган, положил перед собой на стол.
— Мне, Шалый, терять нечего, я в бегах, мусора мне в спину дышат. Вот я в Крым и подался. Людишек здесь сейчас полно, затеряться легко. — Ломовик вставил в рот папиросу и замер, ожидая, когда шестерка поднесет ему огня.
Дрын, почтительно согнувшись, чиркнул спичкой. Второй, как изваяние продолжал сидеть в углу, посматривая в окно, на вечернюю панораму города.
— Пора, второго шанса не будет, — Борзяк в прыжке бросился к лежащему перед Ломовиком нагану. Бандит, сидевший в углу, попытался вскочить и перехватить его руку, но пуля, выпущенная Борзяком сразила его наповал.
— Ах ты, сука, — взревел Паша-Ломовик и, это были его последние слова. Борзяк выстрелил ещё и ещё раз. Ломовик и оба его халуя были мертвы.
— Бежать, — думал Борзяк. — Нет, нужно хлопнуть картежника, он не выходил их номера. Наверняка слышал в разговоре мою кличку и вложит меня легавым.
Борзяк метнулся в ванную, заперто. Василий рванул дверь.
— Помогите! — истошно заорал катала, прятавшийся в ванной.
— Стой, где стоишь! Руки в гору! — дверь в номер с треском слетела с петель.
В проёме, сжимая в руках пистолеты, стояли двое в милицейской форме. Из-за их спин с интересом выглядывал невысокий человек в штатском.
— Пока ты стрелял только в бандитов, — штатский оттеснил обоих милиционеров и бесстрашно подошел к Борзяку. — Я — заместитель начальника местного угро, майор милиции Коваль. Если аккуратно положишь наган на пол, будешь жить, если выстрелишь в кого-либо, сдохнешь, выбирай сам. Считаю до двух.
— Ша! Сдаюсь я, как есть сдаюсь, — торопливо проговорил Борзяк, аккуратно складывая к ногам Коваля оружие.
— В машину его и в отделение, — приказал Коваль милиционерам.
Те спокойно взяли Шалого под белы руки, и повели к воронку.
Пожилой следователь, ведший дело Василия, особо не возился. Подследственный не запирался, убитыми были личности, плевавшие на закон с высокой колокольни. Суд был спорым, приговор оглашён был, как и ожидал Василий, девять лет лишения свободы, по трёхе за каждого убиенного.
— Ещё хорошо отделался, — думал Шалый, посматривая в зарешеченное окно зак-вагона, везущего осужденных в славный северный город для отбытия сроков, отмеренных им советской властью.
Глава 4. ВАХТАНГ ДАДУА
Вахтанг Дадуа прибыл на службу ровно в девять утра. Попасть в кабинет Вахтанга можно было прямо из коридора. Приёмная отсутствовала, следовательно, не было и секретаря. Личного водителя Дадуа тоже не имел, хотя по статусу он был ему положен. Но Вахтанг не любил иметь в подчинении ненужных ему людей.
Он сам водил закрепленную за ним эмку, сам встречал визитеров в своем служебном кабинете, сам угощал их чаем, кофе, иногда коньяком. Лишние люди всегда раздражали Вахтанга, поэтому он старался, как можно больше времени проводить одному. Дадуа ходил в гимнастёрке и галифе. Материал, из которого они были пошиты, был генеральского класса, но ни петличек, ни знаков различия на форме Вахтанга не имелось. Никто из сотрудников наркомата внутренних дел, где служил Дадуа, не знал, есть ли у него воинское звание, и если есть, то — какое?
Зато многие знали, что Вахтанг Дадуа является личным, ещё с юности, другом главного чекиста СССР Лаврентия Павловича Берии и занимает при нём пост советника наркома. По слухам, Дадуа занимался всякими мистическими, малопонятными вещами, неразгаданными тайнами и необычными явлениями, в общем, всякой «чертовщиной», как говорили о сфере его деятельности некоторые гэбисты, близкие к самому наркому внутренних дел. На самом деле это было не совсем так.
Кроме вышеперечисленных сфер деятельности, Дадуа занимался так же надзором за научной деятельностью некоторых закрытых институтов и лабораторий, так называемых шарашек, ведущих разработки по самым различным тематикам. Вахтангу надлежало регулярно отслеживать и ставить в известность Берию о самых необычных событиях, новейших исследованиях советских и зарубежных ученых. Занятие это было не очень сложным, но очень трудоёмким процессом. Вахтанг справлялся со своими обязанностями блестяще. Хорошее разностороннее образование, аналитический склад ума, потрясающая работоспособность делали Вахтанга незаменимым специалистом своего дела. Берия нарадоваться не мог на своего друга и соратника, поручая ему разбираться в самых запутанных и непонятных событиях. Сам Лаврентий Павлович был весьма не равнодушен к оккультизму и живо интересовался всякими необъяснимыми явлениями, происходящими, как в родной стране, так и за её пределами.
Получая очередное донесение с мистическим налетом, Берия тут же вызывал Вахтанга и просил его разобраться с происшедшим. Подавляющую часть документации подобного сорта Вахтанг, порвав на мелкие кусочки, сжигал в большой хрустальной пепельнице, подарке самого Берии. «Сколько же у нас в стране больных головой людей» — с досадой думал Вахтанг, отправляя в пепельницу очередной шедевр мистического или фантастического толка.
Но сегодня Вахтанг решил заняться совершенно другими делами. Он читал отчет руководителя института, занимающегося исследованиями в области физики и химии различных веществ. Дадуа так увлёкся, что не заметил, как зазвонил телефон. Он бросил взгляд на край стола, где в ряд выстроились три аппарата: городской, внутренний и прямой связи с товарищем Берия. Надрывался прямой, наркомовский. Дадуа схватил трубку:
— Слушаю, товарищ Берия!
— Вахтанг, дорогой ты мой, зайди, пожалуйста, ко мне в кабинет. Долго не задержу, дело очень важное, нужно посоветоваться.
— Слушаюсь, товарищ Берия, сейчас буду, — разговаривая по телефону, Вахтанг обращался к шефу сугубо официально. Дадуа открыл дверь своего кабинета, щелкнул ключом и шагнул в лабиринт лубянских коридоров. Через десять минут Вахтанг уже открывал дверь кабинета Берии.
— Здравствуй, друг! — Берия стоял, опершись о стол, прочно сидевшее на его носу пенсне поблёскивало в свете апрельского солнца, которое проникало во все окна просторного кабинета.
— Доброе утро, Лаврентий, — Дадуа пожал протянутую руку и без приглашения уселся на стул, прямо перед шефом.
Берия, оттолкнувшись от крышки стола, подошел к книжному шкафу, стоящему в глубине кабинета и снял с него хрустальную пепельницу, по форме напоминавшую корабль. Весь этот ритуал Вахтанг знал отлично. Сейчас Лаврентий поставит «кораблик» на стол, рядом с Дадуа, приглашая его, страстного курильщика, не стесняться и дымить прямо в наркомовском кабинете. Что, к слову сказать, было дозволено только Вахтангу и «хозяину», в те редкие визиты, когда «отец всех народов» посещал бериевский кабинет. Вскочившего секретаря в звании подполковника, находившегося в приемной на своем рабочем месте, и пытавшегося вытянуться по стойке смирно, Сталин всегда останавливал небрежным взмахом руки. Не лезь, дескать. «Хозяин» заходил в кабинет Лаврентия Павловича всегда молча, окидывая того насмешливым взглядом своих прищуренных глаз. После этого, выбрав себе стул, подальше от наркомовского кресла, стоящего во главе стола-аэродрома, вождь закуривал трубку. Дальше происходило следующее: если Иосиф Виссарионович замирал с трубкой в руке, Берия тут же подставлял под эту руку пепельницу, а вождь выбивал туда превращенный в пепел табак. Если же Сталин поднимался и, затягиваясь трубочным дымом, поворачивался к Лаврентию Павловичу спиной, пепельница оставалась стоять на месте. А Иосиф Виссарионович покидал кабинет Берии. За время этих молчаливых визитов Сталин не произносил ни слова. Лаврентий же, что-нибудь сказать просто не решался. На различных кремлевских мероприятиях и в рабочей обстановке соратники общались между собой по-деловому, даже можно сказать, дружески. Но причины молчаливых визитов вождя были непонятны Лаврентию Павловичу. Нельзя сказать, что Берия их панически боялся, но после них наступало уныние. Другое дело — приходы Дадуа. Они всегда доставляли Берии радость. Старый друг, как никто другой, мог одним своим видом успокоить его, снять мучительное нервное напряжение.