– Да все с ним будет хорошо, – ответила Китти. – Какая-нибудь волевая тетка его слопает.
– Говоришь так, будто он бутерброд.
– Он богат и при титуле. Кто-нибудь его подберет.
– А бедный Стивен?
– Я ему напишу. О боже, почему все так сложно?
– Знаешь что? – вдруг сказала Луиза. – Раз ты вышла из игры, я, пожалуй, сама попытаю счастья с Джорджем.
Китти чуть с велосипеда не упала:
– Ты что, серьезно? Ты в курсе, что он почти слепой?
– Мне ни разу не делали предложения, Китти. Моя семья не особенно богата. Господь послал меня в дом молодого неженатого мужчины с титулом и состоянием. Не могу же я оскорбить Всевышнего бездействием.
Китти молча крутила педали.
– Ты, наверное, презираешь меня, – подала голос Луиза. – Ничуть, – искренно ответила Китти. – Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Думаешь, с Джорджем я не буду счастлива?
– Если бы ты любила его, была бы счастлива.
– Если он женится на мне, – пожала плечами Луиза, – я буду его любить.
Они подъехали к лагерю со стороны двора. Перед войсковой лавкой собралась толпа – люди обсуждали последние события. Самый главный вопрос: неужели открывают второй фронт?
Китти заметила Ларри Корнфорда, выходящего из главного здания на западную террасу. Он махнул ей, и они встретились на липовой аллее.
– Я их провожала, – сказала Китти.
– Мне ветер не нравится, – поделился Ларри. – Чтобы без приключений добраться, нужен штиль.
– Ты не знаешь, куда они направились?
– Знаю, – ответил Ларри, – но сказать не могу.
– Скорее всего, во Францию.
– Остается лишь ждать, когда они вернутся.
– Думаю, Эд с ними. – Китти вздохнула.
– Вполне возможно.
– Обещай, что придешь ко мне и расскажешь, как только что-то станет известно.
– Да, конечно.
Они молча брели к пустующему дому посреди пруда.
– Дочитала «Миддлмарч»? – спросил Ларри.
– Не могу читать, ничего не могу делать.
– Он вернется, – успокоил ее Ларри.
– Откуда тебе знать? Может, и не вернется.
Ларри промолчал.
– По крайней мере, ты остался, – сказала она. – И Джордж.
Взгляд Ларри скользил по поверхности пруда, тревожимой ветром.
– Надеюсь, придет и мой час, – ответил он.
* * *
К ночи ветер усилился – стекла окон в детской дребезжали от мощных порывов. Китти спала урывками, терзаемая снами, в которых Эд тянулся к ней откуда-то из далекого далека.
Утром по лагерю распространились слухи, будто флот по-прежнему стоит на рейде. Если верить прогнозу, погода будет и дальше ухудшаться. Из уст в уста перелетали полу-понятные фразы: «упустят прилив», «в такую погоду летчики не поднимутся», «без прикрытия с воздуха больших операций не ведут».
День тянулся медленно. После обеда снова заморосило. Ларри поехал в штаб-квартиру дивизии на встречу с заместителем командующего. Вернувшись, отправился на поиски Китти и обнаружил ее в гараже, где та намывала свой «хамбер».
– На нем теперь обедать можно, – заметил он.
– Есть новости?
– Шоу кончилось. Только никому не говори. Войска возвращаются.
– Он вернется?
– Да.
У Китти в груди будто разжался кулак, который сжимал сердце, и, чувствуя неимоверное облегчение, она не смогла сдержать рыдания.
– Ну, честное слово, – сказала она сквозь слезы, – теперь-то о чем плакать!
Ларри улыбнулся и протянул ей платок:
– Вот ведь везучий засранец! Надеюсь, он в курсе?
– Ты ведь ему ничего не скажешь?
– Не скажу, если хочешь.
– Какая глупость – вот так разреветься.
– На месте Эда, – признался Ларри, – я бы гордился, что ты плакала обо мне.
* * *
Сразу после шести вечера поступил приказ всем водителям собраться на пристани Нью-Хейвена. Китти с радостью пустилась в этот недолгий путь. Никто не ранен. Никто не погиб. Но, глядя на то, как мужчины уже без радостного ожидания сходят на землю, она поняла: для них это своего рода поражение. Стоя у машины, она обводила взглядом сотни людей и ждала, когда же появится батальон Эда, но десантников все не было. Грузовики, набитые людьми, один за другим грохотали мимо нее по дороге в лагерь. Бригадир Уиллс подошел к ней, чеканя шаг:
– Молодец. Сейчас провожу матросов и вернусь к тебе.
И она продолжала ждать. Дело привычное. Водитель при начальстве больше времени проводит в ожидании, чем за рулем. Обычно в такое время Китти читала, но события последних дней сбили ее с привычного ритма. Она стояла у машины, глядя, как толпа солдат медленно рассеивается.
Ребята шли мимо, смеясь и ругаясь:
– Только зря время потратили, черт побери. Поглядел бы я на умника, который все это придумал.
Один из канадцев изобразил, кривляясь, британского офицера:
– Друзья, вот мое мнение. Что-то у нас ребята из колоний разбуянились. Может, запрем их на сутки и сбрызнем блевотинкой?
Их гогот затих вдали.
– Что такая милая девушка забыла на этой помойке?
– Эд! – Она резко обернулась, глаза ее светились счастьем. Он стоял перед ней – измятая форма, вещмешок, подсумок, лицо вымазано чем-то черным. Но это был все тот же Эд. Его голубые глаза смотрели, как всегда, спокойно.
– О Эдди! – Она бросилась ему на шею, поцеловала.
Он ненадолго сжал ее в объятиях и осторожно отпустил:
– Надо же, какой теплый прием!
– Я боялась, что ты не вернешься.
– Да с чего бы! – отмахнулся он. – Мы даже в море толком не вышли.
– О Эд, как я счастлива! – Китти не могла скрыть чувств, да и не пыталась.
Глядя на ее счастливое лицо, он улыбнулся:
– Встреча с тобой почти окупает мои страдания.
– Все так плохо?
– Я вот что скажу: лучше голым сигануть с парашютом в тыл врага, чем еще раз пройти через это.
Тут Китти заметила бригадира, в компании двух товарищей приближающегося к машине.
– Когда мы увидимся, Эд?
– Скоро, – пообещал он, – точной даты не назову, но скоро.
Его взгляд был исполнен нежности, которую не мог скрыть даже слой черной краски.
– Ангел мой, – улыбнулся он и исчез.
Бригадир подошел к машине:
– Вот вам и операция «Рюттер». Была и сплыла…
6
Уильяму Корнфорду было немногим больше пятидесяти, но лысина вместе с легкой сутулостью прибавляли ему лет. Он стоял в дверях дома 95 по Олдвич-стрит, занимаемого его компанией, и, машинально поправляя шляпу, глядел на сына, слезающего с мотоцикла. Они не виделись несколько месяцев. Наблюдая, как Ларри снимает перчатки, отец с любовью разглядывал своего единственного сына: мальчик – вся его семья, он любит его больше, чем себя.
Но вот сын протянул руку, и облачко сентиментальности развеялось.
– Минута в минуту, – усмехнулся Ларри. – Вот что со мной армия сделала.
– Рад тебя видеть, – проговорил отец, обмениваясь с сыном рукопожатиями. – Очень рад!
– Какие планы?
– Давай пообедаем в «Рулс». Будет время поделиться новостями.
Они пошли по Олдвич и дальше по Кэтрин-стрит, беседуя на ходу. Ларри спросил о делах фирмы, зная, что по утрам отец ни о чем другом не думает.
– Тяжелые времена, – отвечал Уильям Корнфорд, – очень тяжелые. Но пока нам удается сохранять сотрудников.
Ларри понимал, что это большое достижение. Импорт бананов запретили еще в ноябре 1940 года.
– В министерстве не хотят изменить решение?
– Нет, – вздохнул Уильям Корнфорд. – Лорд Вултон лично сказал мне, что запрет продержится долго. Но я, по крайней мере, уговорил его хоть как-то помочь ямайским фермерам.
– Война не может продолжаться вечно.
– Я своим людям твержу то же самое. А между тем мы превратились в отдел поставки овощей при Министерстве продовольствия. Когда война кончится, все придется начинать заново.
– А как там Куки?
Куки было домашнее имя мисс Куксон, экономки отца в их фамильном гнезде в Кенсингтоне.
– Да как обычно. О тебе спрашивает. Ты бы навестил ее.
Ларри заметил, что они пропустили нужный поворот:
– Нам ведь нужно на Тэвисток-стрит?
– Я подумал, почему бы не сделать крюк и не пройти мимо старого здания? – сказал отец.
– А это не испортит тебе настроения? – спросил Ларри. – Нет. Lacrimae rerum, понимаешь?
По Боу-стрит они подошли к месту, где раньше располагался головной офис компании. В январе прошлого года в него угодил снаряд, до основания разрушив шестиэтажное здание и оставив лишь стену, соседствующую с другим домом, обнажив камины и распахнув двери. Руины до сих пор не расчистили.
– Пятьдесят лет, – вздохнул Уильям Корнфорд, – почти вся моя жизнь. В этом здании мой отец с нуля создал нашу компанию.
Ларри все здесь хорошо помнил. Рабочий кабинет отца, обшивку из темного дерева. Там произошла их единственная серьезная ссора.
– Зачем мы сюда пришли?
– В ту ночь погибло тринадцать человек.
– Я знаю, пап.
– Восемь судов компании потоплено с начала боевых действий. У нас в штате нынче шестьсот человек. И мы по-прежнему всем платим.
– Да, пап. Я знаю.
– Здесь тоже фронт, Ларри. Мы тоже сражаемся на этой войне.
Ларри молчал, он прекрасно понимал, какие слова так и останутся несказанными: неужели служба в армии более достойна лишь потому, что носишь форму и ездишь на мотоцикле?
Уильям Корнфорд по-прежнему был обижен на сына, отказавшегося наследовать семейный бизнес. Компании, созданной Лоуренсом Корнфордом-старшим и пережившей невиданный расцвет во втором поколении, надлежало, сохранив традиции и культуру, перейти дальше, к третьему. Но у Ларри оказались другие мечты.
Отец и сын вошли в «Рулс» и, как обычно, выбрали столик под лестницей.
– Ресторан уже не тот, конечно, – попенял Уильям Корнфорд, глядя поверх меню, – но пастуший пирог они все еще подают.
– Как там Беннет? – спросил Ларри.
– Каждое утро за своим столом. Знаешь, ему ведь в этом году будет семьдесят.
– Мне кажется, он вообще домой не уходит.
– Он часто спрашивает о тебе. Ты мог бы зайти после обеда и поболтать с ним хоть пять минут.
– Да, конечно.
Давно работающие в компании сотрудники стали для Ларри второй семьей. Большинство из них по-прежнему были уверены, что со временем он займет полагающееся ему место в фирме.
Уильям Корнфорд внимательно изучил винную карту:
– Разопьем бутылочку кот-роти?
Ларри подробно расспрашивал отца о ситуации в компании, давая понять, что осознает сложность положения и понимает: отцу больше не с кем обсудить свои проблемы.
– Между прочим, склады загружены на полную мощь, хочешь верь, хочешь нет. Но, по правде сказать, я превратился в какого-то чиновника. Вынужден выполнять приказы министерства, а это мне не по душе. Бюрократом я никогда не был.
– Воображаю, как это тебя бесит.
– Да, сдержанности мне никогда не хватало. – Он застенчиво улыбнулся. – Да что я все о себе! Наверняка у тебя своих неприятностей хватает.
– Солдатская доля на девяносто девять процентов состоит из неприятностей.
– А на один процент?
– Из ужаса. Так говорят.
– Ах да, – вздохнул Уильям Корнфорд. – Сражения.
Сам он никогда не служил. Во время Первой мировой остался работать в компании, которая в те годы была единственным поставщиком бананов в стране. Понятно, что к военной службе Ларри отношение у него было сложное. С одной стороны, сын покинул компанию в трудный час. Но с другой, он – вклад их семьи в общее дело.
– Так что, Маунтбеттен присматривает за тобой? – спросил его отец.
– Да ну, я просто мальчик на побегушках, только называюсь позвонче.
– И все же я не хочу, чтобы ты пострадал.
Эту должность ему выхлопотал отец. Если Ларри не может оставаться под крылышком «Файфс», пусть хотя бы отсидится в безопасной лондонской штаб-квартире.
– Похоже, – сообщил Ларри, – нашу часть скоро отправят в бой.
И пожалел о сказанном, едва глянув на отца. Стыдно корчить из себя вояку, когда твой отец от тревоги потерял сон.
– Ну, меня-то вряд ли возьмут с собой. Боюсь, я обречен вечно таскать бумажки.
Принесли вино. Отец с обычной учтивостью поблагодарил официанта.
– Прекрасное ронское вино, – обратился он к сыну. – Мы должны выпить за освобождение Франции.
– Как там наш дом, неизвестно? – Ларри имел в виду дом в Нормандии, посреди заповедного леса Форе-д’Ови.
– Кажется, реквизирован немцами, – ответил отец.
Их взгляды встретились поверх поднятых бокалов. Отец и сын одинаково любили Францию. Для Уильяма Корнфорда это была страна великих соборов: Амьенского, Шартрского, соборов в Альби и в Бове. А для Ларри – страна Курбе и Сезанна.
– За Францию, – поддержал тост отца Ларри.
* * *
После отмены операции «Рюттер» над Сассексом повисла напряженная тишина. Тысячи солдат, вставших лагерем на холмах Даунс, продолжали учения, предназначенные не столько для поддержания боевой формы, сколько для того, чтобы хоть чем-то их занять. Долгими вечерами выпивалось все больше пива, а теплыми ночами все чаще вспыхивали драки. Июльские грозы миновали, оставив после себя обложную облачность и жаркую духоту. Никто не верил, что операцию отменили окончательно. Все чего-то ждали.
Улучив погожий денек, Ларри, захватив краски и складной мольберт, спустился к заливным лугам на берегу Глинд-Рич. Установил мольберт среди скошенного сена и стал грунтовать доску, которую использовал вместо холста, собираясь запечатлеть вид на холм Маунт-Каберн.
Тем временем на тропинке, ведущей от фермы, показался человек. Ларри присмотрелся: да это же Эд!
– Ну слава богу, хоть одна живая душа! – с чувством воскликнул тот, подходя поближе. – Я тащился с другого конца страны, чтобы повидать Китти, а ее, черт возьми, нет.
– Ты предупреждал ее, что приедешь?
– Я и сам не знал.
Эд встал у Ларри за спиной, глядя на возникающий на доске набросок.
– Знаешь, я тобой прямо восхищаюсь, – заявил он неожиданно.
– Господи, почему? – удивился Ларри.
– Потому что тебе нравится это дело. – Эд мрачно пнул ворох сена. – А мне ничего неохота. Я вечный зритель.
– Ты же хочешь увидеть Китти.
– Это другое. Она вернется только к вечеру. Что мне делать до этого времени?
– Можешь помочь Артуру сгребать сено.
Ларри пошутил, но, к его удивлению, друг охотно принялся за дело. Он ушел на ферму и возвратился чуть позже с легкой тележкой:
– Артур говорит, что я все сделаю не так, но это не важно, потому что сено все равно уже испорчено.
– Надеюсь, ты без меня управишься, – отозвался Ларри.
Эд разделся по пояс, достал из тележки грабли с длинной рукояткой и принялся за работу.
Ларри время от времени отрывался от картины и оборачивался, ожидая увидеть, что друг отдыхает, опершись на грабли, но Эд продолжал трудиться. Стройное крепкое тело поблескивало капельками пота, он работал в таком темпе, что дал бы фору любому фермеру. Сметав копенку высотой по колено, он закидывал сено в тележку, которую тянул за собой. Каждый взмах вил сопровождался коротким уханьем.
Внимание Ларри было приковано к цепочке ближних деревьев и круто поднимающейся за ними местности, увенчанной округлым выступом – холмом Маунт-Каберн. Кисть двигалась быстро, сводя пейзаж к основным элементам, превращая землю и небо в равновесные массы, одна из которых накрывает другую гигантской чашей. Отроги холма встречаются с рассеянным солнечным светом под разными углами, превращаясь в вытянутые треугольники различных тонов. Ларри брал коричневые, красные и желтые тона и наносил грубые короткие мазки, торопясь запечатлеть изменчивый свет.
Когда он снова обратил внимание на товарища, то обнаружил, что в тележке возвышается приличный стог сена.
– Боже мой! – воскликнул он. – Ты же устал. Остановись на минутку, Эд, отдохни.
– Я только в раж вошел, – ответил тот, закидывая очередную копну за высокий борт тележки.