Ларри засмотрелся на него, восхищенный подобной самодисциплиной. Поразительная трудоспособность для человека, которому ничем неохота заниматься!
– Знаешь, как называется то, что ты сейчас делаешь?
– Как? – обернулся Эд, не выпуская из рук вил.
– Это называется искуплением. Ты расплачиваешься за грехи.
– Ну нет, – возразил Эд, – это у вас так, у верующих, а мне за грехи платить не надо. Они у меня бесплатные.
Ларри засмеялся и вернулся к картине.
В полдень появился Диккинсон с корзинкой:
– Милая Мэри над вами сжалилась.
Они втроем уселись в тени тележки с сеном, чтобы съесть хлеб с сыром и выпить сидра. Ларри глянул на Эда: тот раскинулся на скошенной траве, с аппетитом жуя пышный домашний хлеб. На лице и плечах у него подсыхали капли пота.
– Ты похож на красивое здоровое животное, – сказал он.
– Вот и прекрасно, – ответил Эд.
Рекс подошел к мольберту.
– Прямо Сезанн, – похвалил он.
– Стоило вообще мучиться? – усмехнулся Ларри. – Все это уже писали, и намного лучше.
Рекс окинул взглядом молчаливый пейзаж:
– И не подумаешь, что война идет.
– А я люблю войну, – сказал Эд.
– Это потому, что ты романтик, – заметил Ларри. – «И смерть мне мнится почти легчайшим счастьем на земле».
– Хорошо сказал.
– Это не я, это Китс.
– Что касается меня, – сообщил Эд, – к Рождеству меня уже убьют, и меня это устраивает. Когда ты готов к смерти, все кругом приобретает особый вкус и запах.
Ларри нахмурился, веря и не веря своим ушам:
– А как же Китти?
– А что с ней?
– Я думал, ты ее любишь.
– О господи, даже не знаю. – Эд растянулся на земле в полный рост. – Какое будущее я могу предложить этой девушке?
– А ты рассказал ей о своих планах умереть к Рождеству? – Она мне не верит. Думает, если будет сильно меня любить, так меня и не убьют.
– Она права, – кивнул Ларри. – Трудно даже вообразить, что человек, которого ты любишь, может умереть.
– Я легко могу представить, что мы все умрем, – ответил Эд. – Видимо, это значит, что я никого не люблю.
– Китти считает, что ты ее любишь.
– Люблю, наверно.
– Ты ведь сейчас говоришь первое, что в голову придет.
Эд перекатился на живот и, прикрыв глаза ладонью, посмотрел на Ларри.
– Мы с тобой давным-давно знакомы, – начал он, – и нам не нужно расшаркиваться друг перед другом. Мне кажется, мы можем поговорить откровенно.
– Конечно.
– Дело в том, Ларри, что ты, на мой взгляд, очень хороший человек, таких нечасто встретишь. Я совсем другой. Я живу во тьме внешней, как ты выражаешься. Это правда, и гордиться тут нечем. И впереди я вижу лишь мрак. Знаю, ты подумаешь, что я эгоист. Но я действительно люблю Китти и потому сомневаюсь, справедливо ли будет тащить ее за собой в эту тьму.
Ларри наконец понял, чего хочет от него старый друг. Он был тронут доверием, хотя и чувствовал печальный груз тайны, ложащийся ему на плечи.
– В чем дело, Эд? Тебе от меня что, благословение нужно?
– Может, и нужно.
– Все, что ты должен ей, – это любовь, – сказал Ларри. – А что делать с тьмой?
– Ее видишь не только ты. – Он произнес это так тихо, что Эд не расслышал.
– Что ты сказал?
– Ее видишь не только ты, – повторил он громче.
Эд молча смотрел на него.
– Мы все с ней столкнемся, – пояснил Ларри. – И Китти тоже. Она не ребенок.
Эд не отрывал от него взгляда.
– Война не может продолжаться вечно, – встрял в разговор Рекс.
Ларри покачал головой и вернулся к мольберту. Теперь его кисть двигалась быстрее, накладывая краску более смелыми мазками. Над холмом солнце прожигало лучами слой облаков, а на картине небо приобретало золотисто-янтарные тона.
Эду надоело возиться с сеном, он подошел, сжал плечо Ларри:
– Спасибо.
– За что? – удивился Ларри.
– Ты знаешь, – сказал Эд и ушел.
Рекс побродил по берегу реки в поисках бабочек, но вскоре вернулся.
– Тебе нужно бабочками заняться, Ларри. Их окрас похож на картины современных художников. Вот, смотри. Бархатница волоокая. Очень распространенный вид. На каждом коричневом крыле есть желтое пятнышко, а в каждом желтом пятнышке – черная точка, похожая на глаз.
Ларри продолжал писать, но ему хотелось поговорить, потому он был благодарен Рексу, что тот остался.
– Что думаешь насчет Эда и Китти? – спросил он.
– Да ничего не думаю, – пожал плечами Рекс.
– Как считаешь, он ей подходит?
– Понятия не имею. Это разве не она решать должна?
Ларри взял другую кисть и смешал немного синей краски с капелькой черной – небо должно стать более зловещим.
– Тебе не кажется, что он говорит странные вещи?
– Он вообще странный, – ответил Рекс. Тут он заметил еще одну достойную внимания бабочку. – Это голубянка коридон. Разве не красавица?
Но Ларри продолжал гнуть свою линию:
– Говоришь, Китти решать? Правильно, конечно. Но сейчас у нее небогатый выбор. Только Эд.
– А, я понял, – отозвался Рекс. – Хочешь предложить свою кандидатуру?
– Думаешь, это нечестно?
– Ничего нечестного тут нет. Но, полагаю, это считается дурным тоном.
– Тогда ответь еще на один вопрос, – не отставал Ларри. – Если один парень говорит, что интересуется девушкой, имеет ли он на нее какое-то право? Что же, всем остальным надо держаться подальше?
Рекс задумался.
– Мне кажется, нужно подождать, чем закончится попытка первого парня. Если ничего не выйдет, тут уж твоя очередь.
– Я тоже так думал, – кивнул Ларри. – Но сегодня, слушая Эда, я начал подозревать, что недостаточно настойчив. Но ты прав, Китти сама решит.
– Послушай, Ларри, – сказал Рекс, – если хочешь намекнуть Китти о своих чувствах, то намекни. Не вижу в этом ничего дурного.
– Правда?.. – Ларри продолжал работать над грозовыми небесами. – Ну а ты что, Рекс? Никогда не хотел завести себе подружку?
– О, – махнул рукой Рекс, – это не по моей части.
* * *
Луиза Кавендиш получила приказ о переводе на новое место службы: с сентября ей предстояло перебраться в Центральный Лондон. Это заставило ее крепко призадуматься.
– После обеда беру отгул, – объявила она.
После чего тронула губы помадой, расчесала золотистые волосы, затянула пояс и отправилась в хозяйскую часть дома.
– Джордж, – обратилась она к владельцу поместья, обнаружив его, как обычно, на кухне, – сегодня тепло, вам следует прогуляться. Не дело вечно торчать дома.
Джордж Холланд взглянул на нее с удивлением:
– Вы говорите, как моя мама.
– Вы ее любили?
– Обожал.
– Ну так идем на прогулку.
Не зная, как отказать, Джордж встал и последовал за ней. Когда они пересекали внешний двор, он робко произнес:
– Я помню, что мы встречались, но, простите, забыл ваше имя.
– Не думаю, что называла его вам. Я Луиза Кавендиш. Мы – одна из ветвей рода Девонширов. Я подруга Китти.
– О, ну что ж, хорошо.
– Может, снимете очки?
– В этом случае я мало что увижу, – ответил он.
– Не волнуйтесь, я позабочусь о том, чтобы вы ни во что не врезались. Вот, держитесь за мою руку. – Луиза сняла с него очки.
Джордж взял ее под руку. Они прошли за часовней: незачем гулять на виду всего лагеря.
– По-моему, вы сможете проделать этот путь даже с закрытыми глазами, – сказала Луиза. – Давайте поднимемся на Иденфилд-хилл. – И она повела Джорджа в сторону проселочной дороги, вверх по склону холма.
– Без очков я очень странно себя чувствую, – признался он. – Мир вокруг меняется.
– В хорошую или плохую сторону?
– Он почему-то вызывает меньше тревоги. – Джордж обернулся к Луизе с кроткой улыбкой. – Это вы замечательно придумали.
– А я как выгляжу? – спросила Луиза.
– Не могу сказать точно…
– Опишите, что видите.
Он с минуту разглядывал ее, склонив голову набок:
– Белое лицо, глаза, рот.
– Пока все угадали.
– Простите, я плохо вижу.
– Какое впечатление производит мое лицо?
– Хорошее, я бы сказал… Приятное…
– Отлично. Этого достаточно.
Они поднялись на вершину холма. С моря дул ровный теплый ветер, принося с собой пух и резкие крики чаек.
– Видите, какой отсюда открывается пейзаж? – спросила Луиза.
– Почти нет. Но я чувствую, какой он.
– И какой же?
– Просторный… – Джордж подбирал слова. – Бескрайний…
– Вольный?
– Да. Подходящее слово.
– Я оказалась права, – констатировала Луиза. – Вам стоит чаще гулять.
Они прошлись вдоль края плоской вершины.
– Воевать вам не пришлось, но крепко от войны досталось… – задумчиво проговорила Луиза.
– Да, – ответил он. – Это уж точно.
– Вам пришлось отдать свой дом военным. Позволить им собрать в парке эти ужасные бараки. Распустить прислугу.
– Да, – вздохнул Джордж. – Во времена моего отца все было иначе. – Поразмыслив секунду, он добавил: – Но мне, конечно, далеко до отца.
– Говорят, он был великим человеком.
– Не то слово! – воскликнул Джордж. – Он заработал состояние с нуля. Людям кажется, что ему просто повезло – нашел волшебную таблетку, знаете, какую все ищут, чтобы разбогатеть. Но дело не в везенье. Отец был из тех людей, которые способны подчинить себе весь мир.
– Не уверена, что хотела бы себе такого отца, – заметила Луиза.
– Вы правы, – согласился Джордж, – я действительно его побаивался.
Он остановился и подслеповато сощурился на Луизу. Внезапно его лицо, ставшее без очков добрым и беззащитным, искривилось. Она с ужасом поняла, что он сейчас расплачется.
– Я этого никогда никому не говорил, – вздохнул он.
– Ох, милый, идите скорее, я вас обниму!
Джордж неловко шагнул к ней и позволил себя обнять. Уткнулся носом в ее плечо и тихонько всхлипнул. Луиза молча, осторожно гладила его по спине, позволяя выплакаться, как ребенку.
Наконец он достал платок, вытер глаза и высморкался.
– Вас слишком часто оставляли одного, правда? – спросила она.
7
Совещание происходило в просторном помещении, которое в те дни, когда весь этот большой дом принадлежал герцогу Баклю, использовалось как бальный зал. Ныне высокие окна были заклеены бумажными лентами и завешены светомаскировочными шторами, так что тусклые лампочки едва разгоняли полумрак. Начальник Штаба совместных операций созвал на инструктаж командиров канадских военных частей, базирующихся в Южной Англии.
– Господа, – объявил Маунтбеттен, облаченный в вице-адмиральскую форму, – нам дали полную свободу действий.
Штабные офицеры оживленно закивали.
– Этим летом, как только погода позволит, ваши парни все-таки пойдут в бой. Разумеется, сегодня я не могу назвать точной даты. Скажу только одно: будьте готовы!
В зале одобрительно зашептались.
– Повторная операция будет носить кодовое название «Юбилей». Сейчас прорабатываются детальные указания для каждого подразделения. В ближайшие дни они будут разосланы.
Помолчав, он попросил задавать вопросы. Первым взял слово генерал Хэм Робертс:
– Не опасаетесь ли вы, сэр, что фактор внезапности уже упущен?
– Из-за операции «Рюттер»? – уточнил Маунтбеттен, одобрительно кивая.
– Да, сэр. Вряд ли в прошлый раз немцы не заметили, что готовится что-то серьезное.
– Вы абсолютно правы, – согласился Маунтбеттен. – Но что подумали немцы? Они решили, что мы не настолько глупы, чтобы еще раз проводить ту же самую операцию. – Он многозначительно помолчал, поглядывая на собравшихся с заразительной мальчишеской улыбкой. – А мы ее возьмем и проведем!
* * *
Обратно ехали молча. Бригадир, очевидно, обдумывал заявление Маунтбеттена, а Китти внимательно смотрела на разбитую дорогу, объезжая ямы, оставленные многочисленными колоннами тяжелого армейского транспорта. Теперь дорога была пуста, что позволяло уверенно держать пятьдесят миль в час. Но упавшая стрелка сообщала, что бензин на исходе. Не забыть завтра залить бак, напомнила себе Китти.
Когда они уже подъезжали к Брайтону, бригадир наконец заговорил:
– Я давно хотел спросить, Китти, откуда вы родом?
– Из Уилтшира, сэр.
– Красивое место?
– Да, сэр. Холмы и леса.
– Я скучаю по дому, – поделился он, – очень скучаю. Моим мальчишкам скоро стукнет десять. Два года их не видел. Вы бывали в Канаде?
– Нет, сэр.
– Ну, оно и понятно… Я вырос на берегу озера Гурон в небольшом местечке Гранд-Бенд. Далеко-далеко отсюда.
Машина двигалась вдоль подножия гряды Даунс, бригадир глядел в окно.
– Красивая у вас страна, – произнес он. – Только маленькая.
Китти проводила бригадира в штаб-квартиру и вернулась в гараж. По пути заглянула в канцелярию вспомогательной службы, чтобы передать путевой лист и заказать бензин на завтра, и увидела там Луизу и сержанта Сиссонса.
– Не забудьте, в субботу вечером переводим часы назад, – напомнил Сиссонс. – На зимнее время.
– Это хорошо или плохо?
– Это лишний час в постели…
– Что у тебя на вечер? – осведомилась Луиза.
– Отдых, – ответила Китти. – Имею право.
– Везет же некоторым, – сказала Луиза и странно посмотрела на Китти.
– Что?
– Ничего. Сладких тебе снов.
По ступенькам террасы Китти поднялась в главное здание, и тут на нее внезапно обрушилась усталость. Такая долгая поездка! Страшно хотелось прилечь и почитать. Но надо же наконец написать Стивену, давно пора: нечестно оставлять его в неизвестности. Правда, никто не просил его влюбляться. Как можно влюбиться в человека, с которым виделся всего дважды? Тут она вспомнила Эда и покраснела. Ну что ей сказать Стивену? Что она встретила другого и он ей больше нравится? Дорогой Стивен, я ценю твою дружбу, но не хочу ограничивать твою свободу… И так далее.
Возможности связаться с Эдом не было, Китти понятия не имела, когда они увидятся вновь, однако думала о нем постоянно. Нет, она не строила никаких планов, просто теперь он словно бы постоянно присутствовал в ее жизни, заставляя ко всему относиться иначе. По этой причине ближайшее будущее стало непредсказуемым и волнующим.
Ей слышался предостерегающий голос матери: смотри, не зайди слишком далеко. Какие у него перспективы? Как он будет тебя обеспечивать? Но тайные мечты об Эде не имели отношения к браку. И к тому, чтобы жить потом долго и счастливо.
Мне хочется зайти слишком далеко, мамочка. Чтобы течение подхватило и унесло меня прочь. Мне хочется приключения!
Она поднималась по темной и узкой лестнице, на ходу расстегивая ремень и латунные пуговицы на куртке. В коридоре под самой крышей расслабила галстук, распахнула ворот рубашки и вошла в детскую.
На ее кровати лежал Эд.
Он прижал палец к губам.
– Запри дверь, – прошептал он.
И она закрыла дверь на щеколду.
Он лежал, закинув руки за голову. Со спинки кровати небрежно свисала куртка, неподалеку валялись ботинки. Голубые глаза смотрели на Китти насмешливо.
– Как ты узнал, что это моя комната?
– От Луизы. – Я убью ее.
– Это лишнее.
Китти замерла, молча глядя на него, смущенная, растерянная, взволнованная.
– Поздороваться не хочешь? – Эд даже не попытался встать.
Китти шагнула к кровати. Эд осторожно взял ее за руку, она склонилась к нему и тихонько поцеловала.
– Здравствуй! – шепнула она.
Тут он резко притянул ее к себе, так что Китти упала на него, а он впился в ее губы. Она чувствовала прикосновение его рта и рук, тепло его тела, ритм дыхания. И позволила мыслям об Эде затопить свое сознание, твердя себе, что выбор сделан. Едва войдя в комнату и увидев его на кровати, она приняла на себя ответственность за дальнейшее.
Он отодвинулся, давая ей место рядом, целуя лоб, уши и шею. Китти закрыла глаза – веки ждали поцелуев. Его пальцы скользили по ее шее. Он начал расстегивать ее рубашку. На третьей пуговице она схватила его за руку: