— Я не диспетчер такси.
— У вас есть машина.
— Я и не шофер тоже.
— Вы могли бы одолжить её мне.
— И как я получу её обратно?
— Не знаю.
— У тебя хоть права есть?
— Не совсем.
— Значит, и обмена нет, — сказала она.
— Хорошо, — сказал Ричер.
— Что ты собирался сделать для меня?
— Предположим, неизвестный подозреваемый ворвался в дом Кроселли, и вы заглянули внутрь. Затем подозреваемый сбежал, но вы не могли оставить место преступления, чтобы преследовать его.
— Я ждала два часа, надеясь, что так и будет, но этого не произошло.
— Я могу сделать это.
— Тебе всего шестнадцать лет.
— Какое к этому отношение имеет мой возраст?
— Провокация — сама по себе достаточно плохая штука. Провоцировать несовершеннолетнего, наверное, еще хуже.
— Кто узнает об этом, кроме меня и вас?
— У меня нет возможности вывезти тебя из города.
Ричер помолчал, затем сказал:
— Может, лучше уточним детали нашего плана.
— Какого плана? — сказала Хемингуэй. — У нас с тобой нет никакого плана.
— Наверное, будет лучше, если это обнаружите не вы. Иначе это будет выглядеть как личная месть и даст возможность адвокатам Кроселли использовать это. Будет лучше, если ФБР не будет иметь к этому никакого отношения вообще. Пусть это будет полиция, правильно? Независимое государственная организация, не имеющая никаких корыстных целей. Если они обнаружат наркодилера и его тайник в своем городе, дело будет сделано. Никто не сможет это отрицать, что есть, то есть. Ваши люди должны будут молчать о своих делишках, и им придется признать, что вы были правы во всём, и ваша процедура рассмотрения вашего дела может превратиться в церемонию награждения.
— Полиция Нью-Йорка занята сегодня вечером.
— У них, без сомнения, есть подразделение по борьбе с наркотиками. Позвоним заранее, прикинем, как скоро они собираются прибыть, и постараемся подгадать время. Я врываюсь, вы немного отстанете, рассмотрите всё за несколько минут, пока не появятся полицейские, а потом мы оба ускользнём, и вы сможете отвезти меня на север. Затем полиция Нью-Йорка сделает всё за вас, и к тому времени, когда вы вернетесь в город, ваше начальство уже будет раскатывать перед вами красную ковровую дорожку.
— Как далеко на север ты собираешься ехать?
— Вест Пойнт. Это где-то выше по течению.
— Я знаю, где это.
— Ну что, договорились?
Хемингуэй промолчала.
* * *
Хемингуэй, наконец, согласилась спустя примерно тридцать минут, ближе к часу ночи. Но всё пошло не так сразу. Во-первых, они не смогли найти работающий телефон. Они прошли вверх и вниз всю Кармин, попытались на углу Седьмой авеню, углу Бликер, Шестой авеню, но все таксофоны молчали. Они не знали, было ли это в результате отключения электроэнергии, или просто общего жалкого состояния города. Ричер знал, что телефонная компания имеет собственное питание в своих проводах, поэтому склонялся в пользу продолжения поиска, но Хемингуэй не захотела искать дальше, опасаясь пропустить какое-нибудь событие в доме Кроселли. Поэтому она вернулась к двери на Кармин, а Ричер продолжил поиск в одиночку вдоль по Шестой и на углу между Минетта Стрит и Минетта Лейн услышал гудок в трубке телефона.
Было слишком темно, чтобы увидеть цифры, поэтому он набрал на ощупь ноль для вызова оператора и долго ждал, прежде чем та ответила. Он попросил шестой полицейский участок Нью-Йорка, и снова стал ждать, еще дольше, прежде чем вызов был принят и чей-то голос рявкнул:
— Да?
Ричер сказал:
— Я хочу сообщить о незаконном обороте наркотиков в Вест-Виллидж.
Голос спросил:
— Что?
— Только что взломан целый склад наркотиков на Кармин.
— Мертвые есть?
— Нет.
— Кого-то собираются убить?
— Нет.
— Пожар?
— Нет.
Голос сказал:
— Тогда прекратите тратить мое время, — и телефон отключился.
Ричер повесил трубку и поплёлся назад, потея, девяносто градусов на один утром, и передал новость Хемингуэй, которая кивнула в темноте, сказав:
— Мы должны были предвидеть, что так и произойдет. Думаю, у них просто нет свободных людей сейчас.
— Нам, возможно, придется использовать ваших людей.
— Забудь. Они не примут мой вызов.
Ричер спросил:
— Кассетный магнитофон вашей младшей сестры с вами?
— Это мой магнитофон.
— Тем не менее, он с вами?
— Зачем он тебе?
— Может, я смогу заставить его похвастаться под запись.
— Ты?
— Всё та же причина. Вы не можете позволить этого, потому что это будет выглядеть как месть.
— Но я не могу позволить и тебе. Ты и он, лицом к лицу? У меня пока еще есть совесть.
— Что он со мной сделает?
— Забьет тебя до смерти.
— Он гангстер, — сказал Ричер. — У него есть солдаты. А из этого следует, что он приказывает другим людям делать тяжелую работу. И это значит, что он не в лучшей форме. Он только надувает щеки, а сам не представляет из себя ничего. Мы уже видели это на Уэйверли. Любой двенадцатилетний пацан на Филиппинах мог забрать у него обед.
— Такие методы у Корпуса морской пехоты?
— Я не из морской пехоты.
— Как ты туда попадешь?
— Я думаю, что церковь за его домом закрыта.
— Сегодня вечером наверняка. А возможно и каждую ночь.
— Я что-нибудь придумаю.
— Как обычно военные поступают в таких случаях?
— Морская пехота или армия?
— Армия.
— Они бы вызвали артиллерийскую поддержку. Или нанесли удар с воздуха.
— А морская пехота?
— Они бы открыли огонь, наверное. Это, как правило, позволяет им очень быстро решать все вопросы.
— Но ты не можешь так поступить.
— Я не морская пехота, — снова повторил Ричер и посмотрел через улицу. Было видно, что окна второго этажа были темными. Это означало, что Кроселли мог находиться именно там, наблюдая. Но вряд ли он видел многое. Человек в темной комнате, наблюдая за освещенной улицей, имеет преимущество. Человек в темной комнате, наблюдая за темной улицей, только зря напрягает глаза.
Ричер пересек темную улицу, подойдя к двойным воротам, и коснулся их пальцами. Они были на ощупь, как наждачная бумага. Краска пятидесятилетней давности плюс пятьдесят лет дыма, копоти и пыли. Он постучал по ней сначала ногтями, а затем осторожно костяшками пальцев. Дерево ощущалось старым, толстым и твердым, именно таким, каким оно и должно было быть, привезённое сюда сто лет назад из какого-нибудь древнего леса с запада. Он скользил ладонями по поверхности, пока не нашел калитку. Та же краска, та же грязь, такое же дерево. Он поискал шарниры и не нашел, зато нащупал замок и потер его пальцем. Было похоже на маленький круглый цилиндровый замок Йеля из изношенной латуни, вероятно, такой же старый, как и краска.
Он направился обратно к Хемингуэй и сказал:
— Ворота, похоже, толщиной два или три дюйма, калитка такая же. Всё из качественного леса и, наверное, твёрдое, как камень, от времени.
— Тогда, возможно, вариант с армией является единственным способом.
— А может и нет. Калитка открывается вовнутрь, замок еще старый, Йельский, установленный лет пятьдесят назад. Я думаю, они вряд ли долбили полотно двери. Не в таком твердом дереве и не в те времена. Люди не настолько беспокоились о безопасности. Держу пари, что замок наружной установки на задней панели. Как в старых домах. Язычок удерживается в маленькой, тоже наружной, коробке. Два шурупа и всё.
— Там должна быть еще одна дверь. Из двора в здание. Вот на ней может быть новый замок.
— Тогда я вышибу её и положусь на своё обаяние.
— Я не могу позволить тебе делать это.
— Это самое малое, что я могу сделать. Я подвёл вас. Может, у вас бы всё получилось. Вы собирались стерпеть эту пощечину, чтобы он продолжал говорить.
— Он уже нашел провод.
— Но он высокомерен, и у него есть эго. Он мог не обратить на это внимания, чтобы просто подразнить вас.
— Именно на это я и надеялась.
— Тогда позвольте мне всё исправить.
* * *
Ричер повернулся и поднял рубашку, обнажив спину для Хемингуэй. Он почувствовал, как её горячие пальцы проникли ему за пояс, оттягивая его, чтобы пристроить пластиковую коробку за резинку на шортах. Потом он почувствовал легкое царапание от провода, и её рука прошлась по его спине под рубашкой до самых лопаток, а затем и до верха, как своеобразное объятие. Он ощутил её дыхание на шее, затем она развернула его снова к себе лицом, теперь другая её рука ушла ему под рубашку, чтобы найти микрофон, перехватить его из руки в руку и вытащить. Она остановилась, дотянув его до груди, и задержала свою руку там, ничего не было между её ладонью и его кожей, кроме крошечного зерна новых технологий.
Она сказала:
— У меня он был в лифчике, но у тебя его нет.
— Вы не поверите, но это так, — сказал Ричер.
— Я не могу его закрепить.
Ричер почувствовал мгновенно появившуюся пленку пота между его грудью и её рукой. Он спросил:
— У вас есть пластырь в косметичке?
— А ты неглупый парень, — сказала она и выгнулась, используя руку и оба локтя, чтобы открыть свою сумку. Когда она склонила голову, чтобы заглянуть в неё, её лоб коснулся его губ на мгновение, как в поцелуе. Волосы её были мягкими и пахли клубникой.
Она забросила сумку обратно на плечо, держа в руке что-то, слегка похрустывающее. Пластырь, понял он, по-прежнему в своей стерильной упаковке. Он забрал его у неё и вскрыл, держа перед лицом. Затем, в свою очередь, она взяла его обратно у него и одной рукой приклеила на микрофон в ложбинке, образованной его грудными мышцами. Пригладив пластырь один раз и второй, она убрала руки из-под его рубашки и заправила её на место.
Затем положила ладони ему на грудь, как Кроселли положил ей когда-то, плотно прижав влажную ткань, и сказала:
— Он найдет его.
— Не волнуйтесь, — сказал Ричер. — Если он дотронется до меня, я забью его до смерти.
Хемингуэй ничего не сказала.
Ричер добавил:
— Это метод морской пехоты.
* * *
Темнота не помогла. Не помогла совсем. Ричер приготовился на противоположной стороне дороги, как спринтер на старте забега, но не видел точно, куда бежать. Нужно было постоянно корректировать направление во время бега. Он стартовал медленно и неуклюже, отчасти из-за темноты, отчасти потому, что бегун из него был ужасный, с длинными тяжелыми шагами. На расстоянии в три шага он увидел ворота, в двух шагах он увидел калитку, еще через шаг он увидел замок и начал своей ведущей ногой наносить удар, разворачивая тело. Он ударил пяткой как можно ближе к маленькому йельскому круглому замку, вложив в удар все свои двести двадцать фунтов, значительно усиленные финальным ускорением ноги и тем фактом, что вся его масса двигалась резко, даже если и недостаточно быстро.
Но этого хватило. Калитка словно взорвалась вовнутрь, с ощущением, что никакого сопротивления не было вообще, и Ричер ворвался через образовавшийся пустой прямоугольник в темноту, в которой не мог разглядеть ничего. Он только чувствовал булыжники под ногами, кислый запах мусора, и темные стены, вырастающие слева, справа и спереди.
Он нащупал себе путь вдоль правой стены к заднему углу двора, где и нашел дверь. Рифлёное стекло вверху, панель внизу, гладкая металлическая ручка, и замок, который казался более новым. Стекло, вероятно, закаленное и армированное проволокой. Замок, вероятно, врезан в дверь и косяк. Совсем другое дело.
Он подождал, чтобы увидеть, если Кроселли спустится вниз и откроет её сам, что он вполне мог сделать. Он должен был услышать грохот выбитой калитки. Но он не спустился. Ричер ждал три минуты, тяжело дыша и широко раскрыв глаза, чтобы хоть что-нибудь увидеть. Но это не помогло. Он подошел к двери и снова обследовал её всю руками. Панель под стеклом должна быть самым слабым местом. Фанера, возможно, где-то три восьмых дюйма толщиной, окрашенная, удерживается в раме круглыми штапиками с выбранной четвертью. На Ричере были ботинки, которые он купил в лондонском аэропорту два перелёта назад, крепкая английская вещь с рантами и носком, твердыми, как сталь. Они уже разбивали головы и коленные суставы этой ночью. Фанера не должна была представить серьезную проблему.
Он отступил назад и ткнул вперед носком ботинка, чтобы мысленно зафиксировать цель. Потом он ударил, бах, бах, сосредоточившись на углах панели, с шумом и злостью, пока древесина не раскололась и штапики не отлетели.
Затем остановился и прислушался.
Ни звука внутри здания.
Что было совсем нехорошо. Ричер предпочел бы встретиться с Кроселли лицом к лицу на первом этаже. Ему не улыбалось подниматься по лестнице, чтобы встретить готового к схватке противника наверху.
Он подождал еще немного.
Тишина.
Присев на корточки спиной к двери, он бил по панели локтем, пока та не откинулась внутрь, словно маленькая дверца, висевшая на нескольких уцелевших гвоздях. Затем он развернулся, просунул руку и плечо через отверстие, вытянулся и зацепил ручку, что у него получилось довольно легко. У него были руки, как у гориллы. На каждой его детской фотографии рукав любой одежды открывал шесть дюймов его голых запястий.
Дверь открылась, он изо всех сил попытался занять вертикальное положение и попятился во двор, просто на всякий случай. Но внутри не было слышно ни звука. Кроселли не вышел. Не было видно ничего, кроме темноты. Внутри воздух был горячим и застоявшимся.
Ричер шагнул вперёд, к тому, что ощущалось, как узкий вестибюль с полом, покрытым плиткой. Он двигал ноги вперед, не отрывая их от пола, одну за другой, пока не почувствовал нижнюю ступеньку. Перила были слева. Противоположная стена была менее чем в трех футах от него. Она была окрашена и была влажной от конденсата.
Ричер двигался по лестнице, вытянув правую руку перед собой, а левой держась за перила. Он поднялся на лестничную площадку шириной в ярд, затем лестница круто повернула и продолжилась вверх. Наверху пахло пыльным горячим воздухом и располагался холл размером шесть на три с липким ковром и двумя дверьми, ведущими в ближнюю и дальнюю комнату.
Под дверью дальней комнаты виднелась полоска слабого теплого света.
Ричер смотрел на неё, как умирающий от жажды в пустыне может смотреть на холодный напиток. Наверное, это была свеча. Это был первый рукотворный свет, который он видел более, чем за три часа.
Он засунул руку под рубашку на спине и нажал на кнопку, которую Хемингуэй показала ему. Красная, сказала она, но это не помогло, потому что у него не было глаз на затылке, и, кроме того, было темно. Ему пришлось определять её наощупь. Он стукнул себя в грудь, чтобы глухой удар обозначил начало записи, и положил руку на дверную ручку.
* * *
Ричер повернул ручку и толкнул дверь, на счет раз, два, быстро и сильно, и вошел в комнату, освещенную оплывающей свечой, пламя которой плясало в потоке воздуха. Комната была двадцать на двадцать, с темным окном в задней стене, старомодными сейфами, стоявшими в ряд слева, как в черно-белых вестернах про грабителей банков, и рядом картотечных ящиков и письменным столом справа. За столом в кожаном кресле откинувшись сидел Кроселли. Кресло был выдвинуто и развернуто боком к столу, так что он сидел лицом к двери.
У него был пистолет в руке.
Это был автоматический Кольт M1911 калибра 0.45, стандартный армейский выпуск, шестьдесяти шести лет от роду, судя по номеру модели. Он выглядел слегка побитым временем. Всё освещалось свечой, стоявшей на столе на фарфоровом блюдце в луже застывшего воска. Обычный предмет домашнего хозяйства, купленный за несколько центов в лавке, но в этой темноте он светил ярко, как солнце.
Кроселли сказал:
— Ты.
Ричер ничего не ответил.
Кроселли снял свой пиджак и распустил галстук, но его рубашка была всё еще влажной. Он сказал: