…За несколько лет до настоящего времени.
В логове старой ведьмы царил полумрак. Тусклый свет, лившийся из занавешенного всяким тряпьем окна, бросал едва заметные блики на множество непонятных и загадочных предметов, расставленных на полках. Здесь было холодно, воняло чем-то неприятным, и слышался писк крыс.
Домишко, располагавшийся в лесу, казался маленьким снаружи, но стоило войти, как вдруг становилось ясно, что выхода отсюда уже не найдешь, если хозяйка дома — одноглазая мерзкая старуха — сама не захочет выпроводить непрошеного гостя.
Красивая девушка, дрожа от страха, отодвинула тряпье, что загораживало вход в комнату, и сделала шаг внутрь.
— Простите… Мне нужна ваша помощь, — дрожащим голоском произнесла она, глядя на старуху, сидевшую к ней спиной в старом поскрипывающем кресле.
— Я знаю, зачем ты пришла, — произнесла ведьма старческим надтреснутым голосом, медленно поворачивая к девушке свой страшный лик.
Лицо, испещренное глубокими морщинами, глубоко посаженные маленькие глаза-пуговки — один небесно-голубой, а второй мертвенно-белый. Бельмо. Тонкая кривая линия беззубого рта и крючковатый нос — в лучших традициях сказок братьев Гримм.
Девушка с трудом подавила желание отпрянуть назад и, сглотнув, кивнула.
— Мой жених… Дерек. Он изменяет мне, — прошептала она совершенно несчастным голосом. — Я не знаю, что он нашел в той… молочнице…
В голосе ее скользили нотки отчаяния, она даже закусила губу, полностью погруженная в свое несчастье, заставившее ее явиться сюда — в лес, к отвратительной старухе, о которой в их деревне бродило много страшных слухов. И что она кровь младенцев на завтрак пьет, что питается внутренностями животных, которые, кстати, были развешены на веревке перед ее домом и сушились на солнце; что она вершит черную магию и может все.
— Я дочь старосты деревни! — Забывшись, девушка топнула миниатюрной ножкой. — Да как он мог изменить мне с той… девицей!
— Хочешь, чтобы он поплатился за это? — насмешливо вопросила старуха, взирая на девушку единственным видящим глазом.
— Нет, — та замотала головой. — Хочу, чтобы он был только моим! Пусть приползет на коленях просить прощения. Пусть будет хотеть меня одну! Всегда!
— Осторожнее… Твое желание может сбыться.
— Я этого и хочу!
Надтреснутый старческий смех, раздавшийся в мертвой тишине хижины, пробирал до дрожи. Старуха расхохоталась, как ненормальная.
— О, дитя мое, я исполню твое желание, но смотри, как бы ты не пожалела об этом!
Дочь старосты кивнула.
Старуха же поднялась с кряхтеньем и стала рыться на своих полках.
— Приворотное зелье здесь не поможет, нужен амулет, если ты хочешь приворожить его к себе навсегда. Вот, возьми.
Она протянула девушке старинную золотую монету, тусклую, с выгравированными на обеих её сторонах непонятными древними рунами.
— Подари ее ему. Пусть возьмет и носит с собой постоянно. Амулету понадобится несколько часов, чтобы подействовать в полную силу, если он будет носить его не снимая…
Девушка радостно сверкнула глазами и выхватила монету из руки ведьмы.
— Спасибо, большое вам спасибо!
В ответ та лишь расхохоталась.
Сейчас.
— Алисия Далтон была найдена зарезанной в своей постели на утро горничной, — произнес Сэм, листая толстую пыльную книгу.
Винчестеры сидели в придорожном кафе, в котором решили остановиться, чтобы подкрепиться после двух часов дороги.
— Что будете заказывать? — Симпатичная пышногрудая официантка в белом накрахмаленном фартучке и короткой мини-юбке остановилась перед столиком братьев.
На лице Дина расплылась знакомая пошловатая улыбка. Сэм поджал губы и едва не закатил глаза, демонстративно захлопывая книгу так, что облачко пыли взметнулось чуть ли не в лицо брата.
Дин чихнул и возмущенно посмотрел на него, Сэмми лишь пожал плечами, вскидывая бровь и спрашивая взглядом: что не так?
— Мы, пожалуй, будем отбивные. Две порции, — ухмыльнулся старший Винчестер, глянув в глубокий вырез топика девицы. Вот уж где отбивные… Всем отбивным фору дадут.
— Конечно, — промурлыкала официантка. — Кофе, чай? Сливки?
«Потанцуем?» — рыкнул про себя Сэмми, сверля взглядом столик перед собой, словно намеревался проделать в нем дырку.
— Вот от сливок я бы не отказался, — хмыкнул Дин.
«Придурок. Козел. Дон Жуан недоделанный. Да чтоб тебя…» — медленно закипал младший.
— Хорошо, значит, кофе со сливками… — обворожительно улыбнулась девушка.
«Курица тупая. Пошла бы и сиськи уменьшила», — думал меж тем Сэмми, сильно сжимая простой карандаш и грозя совсем его сломать.
Официантка наконец ушла, и он немного расслабился. Дин же проводил ее задницу откровенно похотливым взглядом. Сэм отлично знал, о чем брат сейчас думает. Как бы затащить ее в туалет и присунуть ей.
Сжав зубы, Сэмми постарался успокоить свой гнев и медленно выдохнул через нос.
— Ты простудился, что ли?
— Нет.
— А чего сопишь тогда?
Сэм предпочел не отвечать и заговорил на нейтральную тему:
— Мне кажется, что наше дело как-то связано с этой Далтон. Она жила в этом доме в 1954 году. Теперь на месте той деревни городок Беркли, куда мы, собственно, и направляемся. Жениха невесты зарезали накануне свадьбы, когда он ночевал в этом же доме. Дин!
— А?
— Ты меня вообще слушаешь?
Дин нехотя оторвал взгляд от задницы официантки, что нарочито наклонилась вперед, упершись в барную стойку, пока разговаривала с поваром.
— Да-да, зарезан в постели…
— Нам надо выяснить, кто убил Алисию Далтон, а также почему ее призрак теперь мстит всем мужчинам в доме, — сдержанно продолжил Сэмми, стараясь не цедить слова сквозь зубы. — Я уверен, что это она убила жениха Делии.
Дин.
— Значит, ты идешь в дом Делии, а я в местные архивы. Надо поискать еще что-нибудь про эту Алисию, — говорит Сэмми, когда мы заходим в снятый номер в местной гостинице Беркли.
— Отлично. Терпеть не могу возиться с этими документами и летописями… — ворчу я.
Сэмми фыркает и, кинув сумку на свою кровать, уходит.
Я же сначала принимаю душ и только потом еду в бывший дом Далтонов, где ныне живут Бартоны.
— Здравствуйте, — говорю я, когда дверь открывает миловидная шатенка с заплаканными глазами и губками бантиком. Как раз в моем вкусе… — Я из полиции. — Достаю фальшивое удостоверение, мельком показывая девушке, и быстро захлопываю его перед ее носом. – Могу я задать вам пару вопросов?
— Простите… Но ведь я уже давала показания для протокола, — шмыгает она носом.
— Вы — Делия Бартон, верно?
— Да, это я.
— Уделите мне всего пару минут, пожалуйста. Это не займет много времени.
Когда выхожу из дома Бартонов, звонит Сэмми. Спрашивает, как там у меня дела, что нашел.
— Да ничего интересного. Эта девица в основном рыдала. Я едва вытянул из нее несколько связных предложений. Говорит, что Элиотта нашли в постели с перерезанным горлом. В глазах ужас. Видимо, он что-то такое увидел перед смертью…
— Призрак Алисии? — предполагает Сэмми.
— Может быть.
— Слушай, я тут тоже кое-что накопал. Эта самая Алисия должна была выйти замуж. Что-то случилось, жених ее приревновал и зарезал в постели…
— Ух ты, какой собственник, прям как я.
— Остряк… — фыркает Сэмми в трубку. — Тут сказано, что… ммм… Сейчас, погоди-ка. Ага, вот, нашел. У нее с этим женишком были и раньше трения, он ей изменял.
— Ага, а потом ни с того ни с сего воспылал такой любовью, что от ревности даже зарезал в постели перед самой свадьбой?
— Вот и мне тоже это кажется странным… — с сомнением тянет братишка. — Я тут в семейных архивах Далтонов еще нашел ее старый дневник… Почерк практически не разобрать. Пролистал и кое-что обнаружил. Она обращалась к какой-то местной то ли знахарке, то ли ведьме… Ее дом стоял на отшибе в лесу.
— Да его, скорее всего, снесли уже, — фыркаю я. — Городок-то растет.
— Давай проверим.
— Ладно, я сейчас за тобой заеду.
*
Как я и предполагал, от дома старухи остались лишь гнилые доски и какой-то разлагающийся хлам. Мы осмотрели ту часть, что осталась более или менее устойчивой — почти развалившаяся комната, разделенная хлипкой перегородкой на две части. Доски скрипят, с потолка труха сыпется, воняет какой-то хренью… Фонарь забарахлил и погас. Стучу по ладони — мигает и, слава яйцам, снова загорается.
Искусственный голубоватый свет выхватывает из полумрака какую-то старую фарфоровую куклу в почти сгнившем ветхом платьишке, старинные вазы, ошметки чего-то хрен пойми чего, заржавевший старый сундук.
Где-то рядом слышится шорох, резко оглядываюсь — крысы пищат. Сэмми в соседней комнате — я вижу лучик света от его фонаря. Тихо.
Подхожу к сундуку, тяну на себя кованную железом крышку. Поддается с трудом, замок сломан, но открывается. Внутри тоже какой-то старинный хлам и тряпье, покрытое плесенью. В складках изъеденной временем ткани вижу тусклый отблеск. Монета… Беру ее, с любопытством осматриваю. Руны какие-то. Не знаю этих символов, верчу в пальцах, светя на нее фонарем. Надо потом поискать, что за знаки такие. Сую монету себе в карман, полезно будет узнать, что означают эти символы.
— Сэмми, нашел что-нибудь?
— Нет, только какой-то хлам.
Мы лазаем по развалюхе еще несколько минут и уходим.
*
Вечером Сэмми копается в дневнике той девицы, что зарезал в постели собственный жених. Стырил из архивов? Такие документы на дом не выдают. Валяюсь на постели, бесцельно щелкая пультом по телевизору, изредка интересуясь у братишки, нашел ли чего. Сэмми каждый раз мычит что-то неопределенное и просит не отвлекать. От скуки не знаю, что делать. Запускаю руку в карман джинсов за жвачкой, нашариваю что-то железное. Монета!
Переворачиваюсь на спину, разглядывая символы, которыми испещрены ее стороны. Монета большая, тяжелая. Почти пять сантиметров в диаметре. Надо бы спросить Сэмми, может, он чего знает…
— Дин, я, кажется, кое-что нашел, — говорит вдруг Сэм. Тут же забываю, что хотел у него спросить, сунув монету в карман. — Иди сюда.
Кряхтя, поднимаюсь с постели, вставать не кайф, и подхожу к братишке, склонившемуся над столом, на котором лежит дневник. От Сэмми пахнет мылом. Волосы еще немного влажные — он полчаса назад вышел из душа. Я наклоняюсь, упираясь ладонью в стол, другая рука лежит на спинке его кресла. Нависаю над его плечом.
— Вот, смотри, вроде причина конфликта. Может, в нем вся загвоздка? — Сэм слегка поворачивает ко мне голову, его губы совсем близко, я невольно глубже втягиваю его запах, и у меня начинает кружиться голова.
— Что?
— Алисия здесь пишет, что поссорилась с женихом накануне свадьбы из-за пустяка… Вот, читай, — нетерпеливо говорит Сэмми.
С трудом отвожу взгляд от его губ и опускаю глаза на дневник — там, где палец Сэмми водит по черным чернильным строчкам, почти расплывшимся от времени на пожелтевших страницах. Тупо смотрю на его палец целую минуту. Понимаю, что хочу взять его в рот.
— Дин?
— А? — вскидываю голову одновременно с ним, едва ли не сталкиваясь с братишкой лбами.
— Ты прочитал? Что думаешь об этом? Тебе не кажется, что немного странно из-за такого пустяка ссориться… Да еще и накануне свадьбы. Не, я понимаю, что нервозность, волнение перед замужеством, но она же практически разбила об его голову вазу!
— Достал он ее, — бормочу, резко отшатываясь и отворачиваясь. Хватаю ртом воздух. Кажется, что все пропиталось запахом Сэмми.
Чуть влажные волосы источают запах его любимого шампуня. На шее за ухом ползет капля воды, чудом не высохшая до сих пор. Медленно так ползет по изгибу шеи. У него широкие плечи, пожалуй, даже шире, чем у меня. Мускулистые лопатки натянули ткань серой футболки. Его белая в полоску рубашка висит на спинке стула. Он смотрит на меня в ожидании ответа.
— Дин? С тобой все в порядке?
Встряхнув головой, заторможенно киваю.
— Ты смотришь на меня уже две минуты.
— Я задумался. Так что там?
— Я говорю, что, похоже, Дерек ее спровоцировал на что-то. Тебе не кажется, что такая ревность ненормальная?
Я не втыкаю. О чем он вообще говорит? Смотрю на его двигающиеся губы, как в замедленной съемке. И понимаю, что хочу лизнуть их. Просунуть между ними язык. Поцеловать, глубоко и жадно, закинув его голову назад, схватив за волосы.
— Причем тут ревность? — спрашиваю и облизываю внезапно пересохшие губы. Чувствую, как в паху разливается знакомая, приятная тяжесть.
— Дин, ты что, издеваешься? Я тебе уже десятый раз говорю, что они поссорились, потому что…
Дальше я ничего не слышу, только вижу, как его губы шевелятся, произнося какие-то звуки. У меня встает. Жестко. До боли. Я начинаю учащенно дышать, ошеломленно пялюсь на него. Все чувства как через вату, глухо. Понимаю, что что-то не так, я не должен хотеть своего брата, но осознание этого с каждой минутой становится все менее и менее значимым. Я забываю, что так нельзя. Инцест? Какой инцест? Нет, не слышал. Мой брат? Ну и что же, разве это имеет значение? Он самый желанный на свете, черт возьми, я все отдам, только чтобы дотронуться до него, до его кожи, коснуться губами уголка его губ, провести языком за ушком, слизнуть эту каплю, ползущую по шее и сводящую меня с ума. Хочу, чтобы на ее месте были мои губы. Рот набивается слюной от запаха его кожи, источающей аромат мыла. От того, как Сэмми смотрит на меня, возбуждаюсь еще больше. Все сомнения отходят на задний план.
— Дин! — Сэмми щелкает передо мной пальцами, водит рукой перед глазами. — Да что с тобой?
— Ничего.
Я хватаю его за запястье и прижимаюсь губами к раскрытой ладони. Встречаюсь с его ошеломленным взглядом. Смотрит на меня потрясенно, вздрагивает от моего поцелуя, растерянно шепчет мое имя.
Этот его взгляд… Не выдерживаю, резко разворачиваю его к себе в крутящемся кресле. Рывком раздвигаю его ноги, вклиниваюсь между ними, нависая над братишкой, и накрываю чуть приоткрытые губы своими, жадно врываясь в теплый рот языком. Сдавленно ахает, хлопает ресницами, мычит мне что-то в рот, плевать. Мой язык кружит у него во рту, пробегаясь по деснам, небу и ряду белоснежных зубов. Сэмми как-то странно замирает, напрягается, я ощущаю это всем телом. Его правая рука несильно упирается мне в грудь, но не отталкивает. Медленно скользит вниз, накрывает ладонью мой пах. Сэмми выдыхает мне в рот, слегка сжимая рукой мой стояк. Рычу ему в губы, прикусываю нижнюю, он тихо стонет.
— Дин, — изумленно шепчет. — Да что на тебя нашло?
— Не знаю, — честно отвечаю, неохотно отстраняясь от него. — Не могу сопротивляться. Просто хочу тебя, Сэмми.
Его глаза оттенка шоколада вдруг прищуриваются. Он склоняет голову набок, вскидывает бровь, изучая мое лицо внимательным взглядом. Его ладонь сдвигается вверх под мою футболку, оглаживает пресс и скользит дальше, вверх, чуть сжимает напряженный сосок. Я закусываю губу, зажмуриваюсь, понимаю, что надо как-то остановиться, но эта мысль мгновенно улетучивается из моей головы, словно кто-то не хочет, чтобы я об этом думал.
Сэм наклоняется вперед, другой рукой обхватывая мой затылок, и рывком притягивает к себе.
— Дин, ты пьян? — шепчет он мне на ухо. — Под наркотиками?
— Нет… — понимаю, что сейчас просто позорно кончу от одного этого его шепота, горячего дыхания, обжигающего мою шею.
— Ты же у нас закоренелый натурал, Дин, — продолжает он нашептывать мне.
Я чувствую смутное удивление от того, что он не отталкивает меня. Сэмми словно… дразнит. Играет. Со мной?
— Сэм… я…
— У тебя стоит, Дин, — протягивает он медленно, касаясь моего уха губами. — Охеренно стоит. На меня.
— Черт, Сэмми, я сам не знаю, как…