Но через какое-то время эйфория схлынула, и я решил обойти этот предмет и посмотреть, как будут меняться струи света, исходящие от него, если я поменяю точку зрения. Медленно я пошел вокруг в надежде увидеть и исследовать доселе невиданное, оставив двух своих друзей стоять с открытыми ртами на месте. И это было прекрасно! Каждый новый шаг давал мне новый ракурс, и я снова и снова переживал этот прекрасный миг приобщения к Настоящему. И каждый раз был как новое откровение.
В результате я сделал полукруг и зашел с задней стороны Произведения. На нем стали проявляться какие-то слова. Внутри меня душили слезы от невысказанности и эфемерности этого прекрасного момента, но снаружи слез не было, поэтому я прочитал:
«ВЫСТАВКА КАЛМЫКСКОГО ИСКУССТВА. РАБОТАЕТ С 9.00 до 17.00»
За точность надписи не ручаюсь, но смысл был такой. То есть это было простое объявление о какой-то выставке, набранное, впрочем, цветными кусками полупрозрачной пластмассы. Просто мы подошли к нему с задней стороны, поэтому буквы разобрать не смогли.
Да и солнце уж больно удачно бросило свои лучи!
Долго еще мои друзья стояли, разинув рты, я им не смел мешать и не отвлекал, но потом и они подошли ко мне. Посмотрели.
– Пойдем домой, – сказал Горшок.
– Пойдем, – согласились мы. И так уже нормально погуляли. Такая вот феерия.
7. Панковский обед
И подняли они его, и унесли, а потом вкусили тела его, панк-рока.
А не поговорить ли нам с тобой, друг, об анархии? В этом вопросе я могу считать себя большим специалистом. Во всем современном нам с тобой музыкальном российском мире вряд ли найдется человек, которому больше, чем мне, Горшок рассказывал об этом вопросе. А поскольку он был человек не столько изучающий окружающую Вселенную, сколько создающий ее по своему образу и подобию или, скорее, по своей прихоти, то и научить он мог гораздо больше, чем… Чем кто? Да конь в пальто, не важно. Справедливости ради (хотя нет, перенесу это предложение в следующий абзац).
Справедливости ради замечу, что был еще один «внутренний анархист и вершитель судеб», по меткому замечанию Горшка, проживший яркую и поучительную жизнь. И сделавший, не побоюсь этого слова, блестящую карьеру настоящего петербургского панка. Хотя бы потому, что, кроме небольшого круга посвященных и близких друзей, о ней никто не узнал. Ни о жизни, ни о карьере. Звали его Рикошет.
Однажды мне попалась на глаза интересная газета. Рикошет в ней цитировал Бердяева, мол, «свобода бывает только внутренней, а в жизни человек или раб, или хозяин». И дело было не в условной абсолютности этого высказывания, а в том, что в тех нескольких книгах Бердяева, поклонником творчества которого я являлся, мной не было обнаружено таких слов. Хотя скорее всего, что у меня просто были не все книги данного философа. Да что там говорить, у меня и было их всего три штуки. Причем первая из них – «Истоки и смысл русского коммунизма» – крутая вещь, кстати, несмотря на название. Прикинь, купил я эту книгу на Невском, в метро «Гостиный двор», а точнее, в том выходе из метро, который называется «Невский проспект», в 1989 году. Так вот, мне пришлось отстоять минут 40 в очереди, такое было время. Но не будем отвлекаться от основной темы.
Горшок в клубе «Космонавт», 1997 год. Фото А. Федечко
Балу: (Светлана Викторовна, наша классная руководительница в шестом классе.)
Т.И.: Она была так настроена к Мише «лояльно», и когда говорила о нем, то я думала: «Слава богу, что никто этого не слышит, только я». И я шла домой и плакала. А дома уже разбирались. Учителя говорили, что Миша всегда что-то не так делал.
Балу (возмущенно): Да что такого мы делали-то, в шестом-то классе!?! Подумаешь!
Т.И.: На уроках отвлекались.
Балу (смущенно): Да…
Т.И.: Баловались…
Балу: Чуть-чуть…
Т.И.: Вот я проработала всю жизнь с детьми. И для меня это как-то… Ну, баловались и баловались, главное то, что учитель должен заинтересовать детей.
Балу: Ну, сорок человек в классе, вообще-то… и она – не зверь какой, просто…
Т.И.: Просто заинтересовать надо было детей. Просто если нет таланта учителя, то ничего и не поделаешь. Так что с Мишей всегда было весело, а уж когда перебрались в эту квартиру, то началось и поехало. Папа наш редко дома бывал, поэтому вы умудрялись тут сообразить такое! А я не могла отказать вам. (Говорит голосом молодого Мишки):
«А вот, мама, нужно нам барабаны купить, нужно сброситься». Ну, давайте. И вы там, кто заработал, кто где… что-то ведь делали и зарабатывали, не просто с нас тянули.
Балу: Да, конечно. Как же иначе.
Т.И.: Но мне было интересно с вами. И вот сейчас я думаю, что и слава богу, что так все было. Потому что вот сейчас родители, может, и не знают, чем их дети занимаются. А я всегда говорила: «Лучше здесь, чем в каком-то подвале».
Балу: А восемь классов ведь Мишка окончил без двоек, верно?
Т.И.: Нет, двоек не было. Но «любовь учителей» была «безмерная».
Балу: Чего скрывать, это у нас было с ними взаимно.
Т.И.: Но Миша не держал зла ни на кого. Он, наверное, и не зацикливался никогда на этом. Он жил, как жил. И только одного боялся, что вот сейчас мама будет ругать.