Покоя не давал этот странный звонок об исчезновении Олега. Как такое могло случиться, если еще накануне он ездил в электричке и был вполне жив, здоров и даже влюблен? Впрочем, зная характер своего муженька и его склонность к разного рода авантюрам, я решила, что он просто решил спрятаться на время от своей основной работы, т.к. получил левый заказ, на выполнение которого ему нужно время. Такое бывало и раньше. Так, еще когда он жил с нами, категорически запрещалось звать его к телефону. Кстати, как нам сообщила звонившая коллега, муженек информировал всех о жутко ревнивой жене, запрещающей ему разговаривать по телефону и устраивающей мамаево побоище после каждого такого звонка, поэтому слезно просил от звонков ему домой, по возможности, воздерживаться. коллектив сочувственно отнесся к несчастному коллеге и звонил ему только в случаях крайней необходимости. Разуверять доверчивых сослуживцев я не стала. Пусть думают, что хотят.
Да, я даже не предполагала, какой тиранкой и стервой я была, избивая мужа и подвергая всяческим пыткам. Впрочем, эти новости меня не очень огорчили: за годы совместной жизни я уже привыкла быть козлом отпущения для супруга.
Не в силах лежать без сна, я снова предприняла попытку проникнуть к сокровищу, но опять потерпела неудачу – сосед как раз решил вывести собаку на прогулку.
Кое-как приготовив завтрак и собрав дочь на работу, я выпроводила ее и, наконец-то, забралась в шкаф. Вытащила тряпку, а камня нет. У меня затряслись руки, и сердце провалилось в желудок. Вернулась в квартиру, приняла успокоительное, выпила чая и вновь возобновила поиски, в ходе которых я выгребла из шкафа весь старый хлам и стала его вытаскивать на помойку. Камень обнаружился в старой туфле. Наконец, спустя два часа, еле дыша, я уселась на балконе и взяла в руки камень. Он был холодным и какого-то молочно-белого цвета. Исчезла прозрачность. Господи! Да что же это такое? Неужели моя волшебная находка утратила свои качества. А мне нужно срочно узнать, что же происходит с Олегом. Но камень, казалось, умер, и я в скорби положила его на балконном столике под лучи солнца, а сама решила отвлечься при помощи детектива одной из современных писательниц. Единственным бесспорным достоинством сего шедевра было полное отсутствие мысли. На какое-то время я забыла о камне, успокоилась и пошла готовить обед. Но перед выходом из дома на работу я все-таки заглянула на балкон. Камень сиял золотистым светом. Я взяла его в руки, он был теплым и очень приятным на ощупь. Мне показалось, что он источал энергию любви, силы, здоровья и счастья. В порыве радости, я поцеловала его.
– Как хорошо, что ты жив, – сказала я. – Ты замечательный, жаль только, что молчишь все время. А еще хорошо было бы, если бы ты мог исполнять желания. Вот взял бы и перенес меня куда-нибудь прямо сейчас. В Париж, например.
Камень стал таким горячим, что я даже побоялась обжечься и хотела положить его обратно на стол, но мою руку как будто свело судорогой, и я не могла ее разжать. Я села на табуретку, закрыла глаза и постаралась расслабиться. В следующую минуту я ощутила такой сильный порыв ветра, что, мне показалось, он способен снести балкон. Но ветер стих также молниеносно, как и подул.
Я открыла глаза и чуть не умерла от ужаса – вокруг меня была совершенно незнакомая обстановка, скорее всего, номер какой-то гостиницы. Я подошла к окну и не поверила своим глазам. Напротив была площадь Согласия (Конкорд), за которой виднелся купол Собора Инвалидов. Этого не может быть! Глупый камень! У меня же занятия, что будет, если я их сорву? Строгий выговор! В нашей Академии у каждой аудитории дежурит методист, и даже опоздание на 5 минут вызывает неодобрение руководства. Любое нарушение фиксируется, и теперь выговор мне обеспечен. В следующую минуту еще больший ужас овладел мной: я без загранпаспорта, без валюты. Как я теперь отсюда выберусь? Я по-прежнему сжимала в руках камень, который был все так же горяч, и мне стало казаться, что он вот-вот сожжет мне руку.
Подойдя к двери, я решительно открыла ее и вышла в холл. Там маячил не то охранник, не то кто-то из обслуги. Пробормотав ему «бонжур», я спустилась вниз.
Поскольку я вышла на балкон к камню, когда уже собралась на работу, то у меня на плече висела сумка, да и одета я была вполне приемлемо. Какой-то мужчина лет пятидесяти улыбнулся мне и не чистейшем русском языке спросил, давно ли я приехала и откуда?
Я ответила, что прибыла из Москвы только что.
– Вы без группы? – спросил он.
– Да, я одна, – ответила я и хотела уже пройти, когда незнакомец дружелюбно улыбнулся мне и сообщил, что он тоже один, поэтому приглашает меня в ресторан гостиницы на чашечку кофе или бокал вина.
«Соскучился по землякам, несчастный», – с иронией подумала я.
Мне хотелось объяснить ему, что я попала сюда совершенно случайно, что очень спешу на занятия в Академию, но слова буквально застряли у меня в горле. Я мгновенно представила себе, что после подобных заявлений меня тут же примут за сумасшедшую, и смиренно пошла к ресторану за своим спутником.
Из головы не уходила одна и та же мысль: что мне делать, к кому обратиться, как объяснить происшедшее, чтобы меня не сочли умалишенной, и, главное, – как очутиться дома?
Сжимавшая кристалл рука вдруг ослабла, и я чуть не выронила его. Поэтому быстро сунула камень в сумку и решила сориентироваться на месте.
Мой незнакомец провел меня в зал, предложил выбрать столик, тем более что в зале была всего одна пара. Зал поражал великолепием и какой-то невероятной изысканностью.
Я двинулась к столику у окна. Вид из него открывался тот же, что и из номера. Внизу шумела площадь, впереди виднелся собор, справа начинались Елисейские поля, слева – заканчивалась Риволи. Я замерла в немом восторге, созерцая прекраснейший город мира.
Мой спутник прекрасно объяснялся по-французски и быстро сделал заказ подошедшему официанту. Затем он обратился ко мне и сказал:
– Давайте знакомиться. Меня зовут Ланской Станислав Модестович, к Вашим услугам. А как обращаться к Вам, шер ами?
– Меня зовут Наталья Викторовна.
– Замечательно! – чему-то очень обрадовался собеседник. – Я обожаю это имя. Наталья – Натали. Это так по-французски. У Шарля Азновура даже песня есть такая. И потом, это имя ассоциируется у меня с Натальей Гончаровой, т.е. его обладательница – всегда красавица.
– Да, – согласилась я, – не могу отрицать, что мое имя мне нравится и я очень благодарна родителям за него, Царствие им небесное. Но вот с «красавицей» Вы явно промахнулись.
– Не скромничайте, – заявил мой собеседник. Затем внимательно посмотрел на меня и очень грустно отметил, что, к сожалению, вся наша жизнь состоит из потерь и самые тяжелые из них – потеря близких и дорогих тебе людей. Он как-то даже ушел в себя, на несколько минут забыв и обо мне и обо всем на свете. «Видимо, этому человеку была известна цена таких потерь не понаслышке, – подумала я. – Надо же как он отнесся к моему вскользь сказанному упоминанию о родителях».
Я внимательно рассматривала его, воспользовавшись случаем. Он был очень приятен. Достаточно высокий, стройный (без живота, но и не худой, скорее слегка полноватый), темные с проседью волосы и глубокие черные глаза, прямой нос, губы – несколько тонковаты, но они не портили его. На нем был светлый бежевый костюм, бордовая рубашка и галстук бежевого цвета. Обувь была очень дорогой, что я отметила про себя при первом взгляде на него. И еще он пользовался очень изысканным парфюмом.
Он производил впечатление государственного чиновника высокого ранга, свободно общающегося с людьми, но умеющего при этом сохранить расстояние между собой и ими.
Несмотря на его приветливое и вежливое обращение, искреннее приглашение на завтрак, я чувствовала это расстояние между нами. В целом, он располагал к себе. Мне он уже нравился, но безо всяких далеко идущих планов, а как попутчик, с которым судьба свела в дороге. Еще совсем недавно, встретившись в вагоне с совершенно незнакомыми нам людьми, мы могли поведать им историю своей жизни. Но теперь те времена остались в прошлом.
Тем временем Станислав Модестович смахнул с себя невидимые чары, улыбнулся и спросил о моих планах на сегодня. Я ответила, что пока не строила никаких планов, скорее всего, просто пойду на набережную Сены и сяду на кораблик. Очень люблю кататься по Сене от Эйфелевой башни. Кораблики на этом причале все оборудованы русским переводом. Экскурсии имеют прекрасное музыкальное сопровождение и дарят ни с чем не сравнимое удовольствие общения с Парижем.
– Так Вы уже бывали в Париже? – Константин Модестович скорее констатировал сей факт, чем задавал вопрос. – И что еще Вам здесь нравится?
– Все! – искренне ответила я. – Я очень люблю этот город. Возможно, погуляю по Булонскому лесу до здания Конгресса. Полюбуюсь оттуда Триумфальной аркой и пройдусь по Елисейским полям.
– Я свободен до среды, т.е. еще два дня, – сообщил мой собеседник.
– Как до среды, – перебила я его, – ведь среда сегодня. Вы хотели сказать, что вы свободны до следующей среды, то есть целую неделю?
– Вы ошибаетесь, мон ами. Сегодня понедельник. – Его «mon ami» почему-то раздражало меня.
Я задумалась… Если сегодня понедельник, а занятия у меня в среду, то у меня два дня в запасе. Правда у меня почти нет денег: насколько я помню, в кошельке лежит 1200 рублей и пятьдесят долларов. И вновь меня стали одолевать вопросы. Как я поселилась в гостинице без паспорта, и кто будет оплачивать мое в ней проживание? Что мне теперь делать? Мысли теснились роем, одна перебивая другую. Восхищение волшебным камнем сменялось крайней тревогой.
Главное сейчас – точно узнать число и день недели. Потом можно будет поговорить со Станиславом Модестовичем и объяснить ему все. Впрочем, нет, этого делать все-таки не стоит… Что-то настораживало меня в этом, казалось бы, обаятельном человеке.
– Вы меня не слушаете, Натали? Можно я буду Вас так называть? А Вы зовите меня Стасом, хорошо? – эти слова дошли до меня как будто сквозь туман.
– Ах да, конечно, – заверила я Стаса.
– Ну, вот и чудесно. Значит, встречаемся в холле через 20 минут и идем на пристань, на кораблик?
Я кивнула и пошла к выходу из ресторана. Он сопровождал меня до коридора. На каком этаже мой номер? Кажется, на втором, но ведь № 13 должен быть на первом. Вспомнив номер своей комнаты, я еще больше погрустнела. 13– цифра нечистая! Да и в отелях она обычно не встречается. Поднявшись на второй этаж, я сразу уткнулась в дверь своего номера.
Ключ торчал прямо в двери. Он был самым обыкновенным, с золотым набалдашником, на котором красовалась цифра 13. Я вытащила ключ и вошла в номер. У меня не было не тапок, ни зубной щетки, ни даже сменного белья. Я сбросила костюм и прошла в ванную комнату. Не смотря на то, что мой номер был 13, аппаратменты меня порадовали.
Для Парижа помещение было просто невероятным! Всем известно, что гостиничные номера этого города не отличаются большой площадью. Обычно они очень скромные и маленькие, ванны отсутствуют, а душевые комнаты соединены с туалетными. Париж больше всего экономит на площадях. А тут – огромная ванная с зеркальным шкафчиком для полотенец, халатами и тапочками. На полочке лежат не только шампуни и мыло, но и зубная паста, и запечатанная зубная щетка. На вешалке – белый пушистый халат.
Туалетная дверь рядом, и кроме унитаза в комнате размещен еще душ, а на полочке – тоже полный комплект гигиены. «Видимо, это очень дорогая гостиница», – подумала я и взмолилась:
– Господи, сохрани меня от разоблачения.
Приняв душ и войдя в комнату, я обнаружила светящийся экран телевизора, на котором стояло число, день недели и время завтраков, обедов и ужинов. Видимо, в мой счет включено трехразовое питание.
Я повеселела, оделась, поправила волосы, слегка подкрасилась (хорошо хоть сумка у меня с собой). Затем решила заглянуть в кошелек. Увиденное потрясло меня. Вместо 1200 рублей в нем лежали 1200 евро и 50 моих родных долларов. Да уж, действительность превосходит любые фантастические романы, прочитанные мною. Вообще-то я никогда не увлекалась фантастикой, даже в детстве читала ее редко. Может быть, поэтому осмыслить все происходящее было выше моих сил.
«Нет, – подумала я, – это не фантастика, а скорее мистика».
– Но это тоже интересно, не правда ли? – спросила я свое отражение в зеркале.
Решив воспользоваться столь прекрасной мистикой и хотя бы два дня пожить в сказке, я достала свой «кристалл», поцеловала его, погладила. Он вдруг окрасился в голубовато-зеленоватый цвет и завибрировал, массажируя мои пальцы, и как бы отвечая на ласку. Затем на фоне этого цвета появилось лицо моего нового знакомого, удивленно поглядывавшего на часы. Я невольно тоже взглянула на часы и поняла, что прошло не 20, а целых 50 минут. Схватив сумку и еще раз поцеловав кристалл, я бережно положила его в кармашек сумки и помчалась в холл.
Стас не выразил возмущения моим опозданием и спросил разрешения взять меня под руку. Выходя из гостиницы, он отметил, что за время отсутствия я сильно помолодела.
– Это начал действовать воздух колдовского города, – пошутила я.
Целый день мы доставляли себе радость свидания с Парижем, и когда под вечер уселись в баре здания Конгресса полюбоваться вечерним Парижем, мой спутник страшно довольный проведенным временем разоткровенничался со мной. Оказалось, что Стас родом из Варшавы, поляк по национальности, но уже много лет живет в Москве, лишь время от времени навещая свою родину. О Варшаве он говорил с любовью и гордостью. Чувствовалось, что именно это место на Земле – его святыня. Москва ему тоже нравится, но очень многое его раздражает как в самом городе, так и в его жителях. Меня почему-то это очень задело. Всегда критикуя свой народ дома и зная многие его отрицательные стороны, я вдруг почувствовала неприязнь к Стасу за его высокомерие и про себя обозвала его высокомерным польским выскочкой, которому моя Родина дала столько благ. А он, неблагодарный, смеет с пренебрежением рассуждать о русских в подобном тоне. Вслух же я отметила, что и среди поляков много людей недалеких и несовершенных, и единственное, чем они отличаются, так это своим польским гонором.
Стас тут же спохватился и уже был сама любезность, превознося храбрость, силу и терпение русского народа. Оказалось, что фирма, где он работает, обслуживает информационные связи между Россией и Западом. Контрольный пакет акции фирмы принадлежит Российской Федерации. Но его заискивающий тон уже не мог растопить лед недоверия к нему. Я уже поняла, что он человек неискренний, а значит с ним нужно быть поосторожнее.
Тем временем в баре заиграла музыка, запела Эдит Пиаф, и Стас стал очень грустным. Он сказал, что 5 лет назад потерял жену и дочь, которые попали в автокатастрофу, путешествуя по Португалии. Родители его умерли еще в 1980-х годах, а родители его жены живут в Канаде и связь с ним не поддерживают, считая его виновников гибели их дочери и внучки. Так что теперь он совсем один в этом мире. Все еще находясь под впечатлением своих грустных воспоминаний, он предложил пойти пройтись по Елисейским полям.
К ужину мы успели как раз вовремя. Оказалось, что и Стас был на полном пансионе. Зал был полон. Ужин скорее напоминал банкет. Блюда сменяли одно другое. Прекрасные французские вина и десерты завершили наш триумфальный день.
Пожелав друг другу спокойно ночи, мы разошлись по номерам. И тут меня охватил ужас. Я вдруг подумала, что моя дочь сейчас совсем одна в пустой квартире и, наверное, сходит с ума от беспокойства за меня. Я заказала разговор с Москвой прямо из номера, но наш телефон не отвечал, никто не брал трубку.
Было уже достаточно поздно, а дочери все еще не было дома. Я не могла ни спать, ни ходить по номеру. Что делать, куда звонить? И вдруг я вспомнила о своем кристалле, погладила его и попросила показать мне дочь. Камень потемнел и «черно-белое кино» показало театр Сатиры и нас с Ликой, сидящих в 5 ряду на спектакле. Мы действительно ходили на этот спектакль в понедельник. Значит, прошлое камень показывает в черно-белых красках. Получается, что я одновременно нахожусь в театре в Москве и в номере гостиницы в Париже. Видимо, я раздвоилась. Но так не бывает! Ни в какой фантастике не встречалось ничего подобного.