Ровная, без украшений мелодия неведомой большинству бойцов песни, сливалась с жарким воздухом, входило то в унисон, то в резонанс с гулом, идущим отовсюду: от земли, неба, воздуха, людей, животных и машин. Казахская песня была похожа на липкий от безветрия, душный воздух, дрожащий над сухой жёлтой травой и пятнами зелёных полян:
А-а-а-а-ай!
Айын тусын онынна-а-а-ан, жулдызынь тусын сонынна-а-ан,
Хабарсыз кетсень тым узак, сансызбай шыгар соньынан.
Кхыз Ж╕бек енд╕ келгенше-е-е, кел╕н боп уйге еньгенше,
Даяр ет╕п кояйы-ы-ы-ык, салдырып сара-а-а-ай езгеше-е-е-е...
А-а-а-а-ай!
На самом деле пелось о печали храброго батыра, вспоминающего перед смертельной битвой отца, мать, братьев и сестёр, о больших табунах коней в благоухающей цветами и травами степи, прр обещание любимой девушки дождаться батыра или умереть. От песни, запаха разогретой солнцем полыни, пыли, разлитая в воздухе тревога будто сделалась сильнее.
Несколько волков, похожие на больших собак, обычно осторожных и скрывающихся в балках и оврагах, появились совсем недалеко от дороги из травы. Они спокойно прошли меду групп и одиночных людей, отошедших от дороги и справляющих нужду. Остановились и стали рассматривать всё вокруг. Несколько женщин, едва опустив подолы платьев, бросились от них прочь. Один из пастухов, перегоняющих неподалёку большой гурт коров с телятами, поскакал к волкам, маша хлыстом в воздухе, скорее по привычке, чем из-за опасности для стада. Волки нехотя отошли подальше, однако не стали уходить совсем. Они сели на задние лапы в высокой траве, осматриваясь и принюхиваясь. Хищники и падальщики одновременно волки, вместе с воронами, низко летающими над степью то тут, то там, являли собой зловещее предзнаменование, интуитивно понятное даже не суеверным людям. Потревоженные людскими делами животные были выбиты из привычной и размеренной своей жизни, не знающей времени и свершений. Их ривычная добыча разбежалась и попряталась. Мертвецы, трупы погибших при перегоне коров, овец и лошадей, запах крови и тлена наполнил их привычный мир новым смыслом.
Кто-то за спиной Петрюка не выдержал и сипло крикнул казахам, повернувшись назад:
- Братцы, родные, не тяните душу, не тяните, и без вас жуть как муторно!
Казахи то ли поняли, толи допели что хотели до конца, однако они умолкли.
Опять все некоторое время шли молча.
- Не то поёте, товарищи солдаты, не то! - сказал старшина с укоризной, - ну ка, печенники, запевай "Всё выше!" Давай, москвич, ты у нас голосистый!
Надеждин не мог не запеть. Быть запевалой роты, чувствовать, как вслушиваются сотни человек в твой голос, готовые повторить последнюю строчку куплета или грянуть припев, соизмеряя сильную долю мелодии со строевым шагом левой ноги, было для него удовольствием. Прохождение торжественным маршем, смотр строевой песни, праздники и походы во время комплектования и обучения дивизии в Славянке, были радостными событиями. Обычно глухой его голос, при пении наполнялся воздухом здоровых лёгких, обретал силу высокого баритона и окрашивался звонкими нотками. Усталость как всегда сама собой отступила и он бодро запел любимый большинством марш авиаторов:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца пламенный мотор!
Припев подхватили не все, кто-то просто шевелили губами, но всё-таки он прозвучал, пусть не в ногу, пусть нестройно, не попадая в ноты, но достаточно мощно:
Всё выше, выше и выше,
Стремим мы полёт наших птиц.
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!
Березуев невольно заулыбался, вспомнив, как во время прохождения маршем во время церемонии отправки на фронт, дивизия проходила, чеканя шаг, мимо трибуны командующего Забайкальским фронтом и секретаря приморского обкома партии. Командир первого взвода их роты, младший лейтенант Милованов сделал равнение на трибуну, повернув голову, взял под козырёк, и не видя больше дороги, отклонился от оси движения роты. Затем он споткнулся о бордюр плаца и упал прямо в дождевую лужу. Никто из солдат и глазом не моргнул, рота не дрогнула, прошла красиво и чётко. Зато женщины из конторы шефского лесхоза и артистки из Хабаровска, стоявшие на трибуне, смеялись над комическим происшествием от души.
Мир от марша стал чуточку бодрее, веселее, но совсем ненадолго...
В небе постепенно вырос гул, превратился в натруженный рёв самолётных моторов. Надеждин перестал петь ещё до того, как старшина махнул ему рукой. Все кто был на дороге, закрутили головами в разные стороны, ища глазами приближающиеся самолеты. В глазах многих людей появился страх: "Неужели началось и с нами?"
Но нет, это были свои сомолёты. Приближаясь с северо-востока, со стороны станции Абганерово, штурмовики Ил-2 шли тремя звеньями. Два звена блестели новой заводской краской, сияли огромными красными звёздами на крыльях. Демонстрируя фугасные бомбы ФАБ-100 на наружной подвеске, они низко и грозно прошли над колонной. Замыкающая тройка самолётов свежей краской не сияла. На их крыльях и фюзеляжах виднелись заплаты и дыры. На одном ИЛ-2 была хорошо различима размашистая надпись белой краской: "Гроза". У другого штурмовика было не убрано одно шасси. Он так и летел, как утка с подбитой лапой. Если бы можно было посмотреть против ослепляющего солнца, то в той стороне, где был Дон, высоко-высоко, можно было бы увидеть, маленькие точки истребителей. Из-за расстояний казалось, что они двигались очень медленно, поднимаясь опускаясь, делая петли, бочки и горки. Там шёл воздушный бой. Очень высоко. Его звук до земли почти не доходил. В стороне от них кружил высоко в небе одиночный самолёт-разведчик немцев Fw 189. Советские штурмовики уносили свои прыгающие по земле тени к ровной, словно, кто-то начертил карандашом, насыпи железной дороги Тихорецк-Котельниково-Сталинград. До железной отсюда было дороги было километров двадцать по прямой, может меньше. В колеблющемся, плавающем воздухе можно было легко ошибиться. Невольно пригнувшись под пролетающими самолётами люди распрямились, лошади перестали мотать головами, и пошли ровнее.
Старшина сделал глоток воды из фляги, и сказал, удовлетворённо оглядывая небо от края до края:
- Мощь советская пошла на немецкого и румынского фашиста! - на его рябом лице, под щёткой коротких усов, скользнула тень злорадной улыбки.
Мимо строя роты, из хвоста колонны в голову, прогарцевал всадник в форме полкового комиссара. Большая звезда на его левом рукаве была хорошо видна, потому что он картинно высоко держал локоть, удерживая поводья лошади.
Ремешок его фуражки был опущен под подбородок, новая гимнастерка выглажена, синие командирские галифе бодро топорщились в стороны, хлыстик был элегантно отставлен мизинцем, а на хромовых сапогах поблескивали стальные шпоры. Он нарочито небрежно держался в седле, как бы давая понять окружающим, что в пехоту из кавалерии он попал абсолютно случайно и только из-за необходимости переносит общество увальней. На левом боку у него, в доказательство этому, красовалась кавалерийская шашка с жёлтым прибором.
Комиссар весь был обвешан снаряжением: сумка, планшет, фонарик, ракетница в холщовой кобуре, пистолет ТТ в кобуре, фляга, подсумок для автоматных дисков, автомат ППД. "Медаль XX лет РККА" виднеющаяся из под ремней, пересекающих гимнастёрку, дополняли его воинственный вид.
За ним, нелепо подпрыгивая в седле, тащится помощник начальника штаба полка по связи - капитан с узким и озабоченным лицом. У него не было автомата и шашки, а в петлицах шпалы были не защитного, а обычного рубинового цвета, и эмблемы не пехотные - скрещенные винтовки, а крылатые молниями войск связи.
Когда всадники поравнялись с ротой Надеждина, Гецкина и Петрюка, тот же сиплый голос, что недавно обращался к казахам, как бы невзначай, но громко произнёс:
- Пылим, да пылим, а привала нет и нет. Ноги по колено постирали, водички обещали подбросить, и отойти по нужде не получается, терпим неприлично, а воевать давай!
Несколько голосов заворчали в поддержку.
Полковой комиссар дёрнулся, словно пулей задетый. Он не мог проехать мимо и решительно натянул поводья. Он громко спросил, обращаясь сразу ко всем, привстав на стременах:
- У кого что стёрлось? Обратно хотите? В тылу отсиживаться, пока страна кровью истекает? Вы у меня эти штучки бросите! Ещё ни одного выстрела по врагу не сделали, а уже... Туда же... Я позавчерашний приказ ╧ 227 вам зачитывал! Там жёстко про эти разговорчики написано! К стенке ставить, и всех делов, без суда и следствия, по закону военного времени! Не для того вас советская Родина-мать обмундировывала и вооружала, чтоб вы ныли!
- Так что ж, теперь и не облегчаться, раз она вооружила, а мы не сделали? - вновь раздался над понуро бредущей ротой голос.
- Стоп! Кто сказал? - несмотря на пыль стало видно, как лицо комиссара наливается кровью:
- Что, балагур, под трибунал просишься? Сукин сын, ты с кем разговариваешь в строю? Что за пораженческая агитация? А ну-ка, выйти из строя кто это говорит?
Солдаты однако продолжили монотонно брести мимо. Несмотря на свою молодость, за десять часов нерерывного марша они так вымотались, что многие едва держались на ногах. Только некоторые из них с опаской посматривали то в небо, то на комиссара полка.
- Может не надо сейчас, Виктор Петрович... - наклоняясь вперёд в седле, осторожно сказал помначштаба.
- Что-о-о?! Ну и настрой в вашес батальоне... Рота стой! Командир роты где? Ко мне его!
- Виктор Петрович, командир второй роты потёр ногу и едет с противотанковой ротой. Они его там его на зарядный ящик посадили, вы же знаете... - наклоняется ещё дальше вперёд ответил капитан.
- Ну-ну, командир роты не умеет портянки наматывать. Чего тогда ждать от бойцов! Одно слово - пехота... Но это так не пройдет... Кто за него? Замкомроты ко мне!
Тем временем, растянувшаяся при ходьбе, рота подобралась, даже сгрудилась к первой, остановившейся шеренге. Многие, и прежде всего бойцы, несущие стволы, станины и щитки пулемётов "Максим", части 50-мм минометов, ящики с минами, стали опускать тяжёлую ношу на дорогу и садиться прямо в пыль. Куда придётся, садиться стали и другие красноармейца, несмотря на пассивное сопротивление сержантов.
В роте казахов решили, что скомандовали долгожданный привал. И там начали разбредаться от дороги вправо и влево, справляя нужду и не обращая внимания на окружающих их женщин-беженцев и детей.
Старшина переложил флягу в левую руку, подошёл к всадникам, чётко приставил правую ногу при последнем шаге и козырнул со словами:
- Товарищ комиссар полка, докладываю: заместитель командира роты младший лейтенант Певчев в составе двух повозок собирает отставших по приказанию заместителя начальника штаба по связи, капитана Нефёдова.
- Ты приказал? - комиссар полка недоумённо повернулся к помначштаба, - ты приказал отставших собирать? У нас что, ещё и отставшие есть? Или дизертиры?
Капитан неопределённо кивнул.
- Да, не зря меня комдив к вашему батальону прикомандировал ещё в Сталинграде, мягкотелое тут разгильдяйство, товарищ Нефёдов! - сказал на это комиссар, внешне очень похожий на актёра Бабочкина в кинофильме "Чапаев", и кинематографично покачал головой, - старшина, ты разберись, кто сейчас завёл пораженческие разговоры и доложи мне. Ясно?
- Так точно! - бодро ответил старшина, придав лицу строгое выражение.
- Фамилия как?
- Кого фамилия, товарищ полковой комиссар? - переспросил старшина, стараясь не смотреть на налитый кровью глаз лошади прямо перед собой.
- Кого? Ну не мерина моего! Твоя фамилия как?
- Березуев.
- Ах, да-да, халхинголец, ты же с японскими самураями сражался, помогал братскому монгольскому народу.
- Да так себе, товарищ комиссар, в побоище на Баян-Цагане только и пострелял в 149-м у майора Ремизова. Там сотни наших и самурайских танков и сотни самолётов сразу на горе бились, убитые в три слоя лежали повсюду, поэтому особо не повоевать было...
- Вот-вот, ты же обстрелянный герой войны, Березуев, а такой бардак в роте! Разберись... А кто у вас командир первого взвода?
- Младший лейтенант Милованов.
- Тоже где-нибудь лазает и нет в его в строю?
- Никак нет, вон он стоит, - ответил старшина и указал кивком головы на невысокого юношу с испуганными глазами, тонкой шеей и одним кубиком в петлице, почему-то стоящим сейчас среди рядовых.
Юноша сделал вперёд несколько неуверенных шагов, остановился, приложил руку к зелёной звёздочке на пыльной пилотке и начал говорить:
- Товарищ полковой коми...
- Что у вас во взводе происходит? - грозно спросил его комиссар, резко перебивая, - почему все сидят уже на заднице, была команда?
- Никак нет!
- А известно тебе, младший лейтенант, что к восемнадцати ноль-ноль, батальон должен собраться к хутору Кераимов, развернуться в боевое положение и приступить к выдвижению на рубеж положенного участка обороны у разъезда Куберне, установив при этом связь с правофланговым нашим батальоном? Известно? Хорошо! Так какого хрена вы здесь боевой приказ срываешь?
- Это не мы, товарищ полковой комиссар, вроде как вы колонну остановили... - испуганно пробормотал Милованов, и, казалось, даже вжал голову в плечи.
- Так это я бардак устраиваю? - не то младшему лейтенанту, не то себе сказал комиссар, оглядывая остановившуюся, потерявшую форму колонну, - думаете, комбат уехал вперёд и всё, кончилась дисциплина? Управы на вас не найти?
Из рокота удаляющихся штурмовиков возник резкий треск двухтактного двигателя мотоцикла: прыгая по кочкам, объезжая бредущих беженцев, в голову колонны пропылил старенький ленинградский мотоцикл Л-300 с коляской.
В коляске, подпрыгивая и качаясь из стороны в сторону, сидел лейтенант в кожаном мотоциклетном шлеме и почти белой от пыли гимнастёрке. Одна его рука была забинтована, другой он едва держался за дугу на кузове коляски. Рукава у манжет были порваны, воротник был мокрый от пота и крови. Водитель мотоцикла, пожилой мужчина в чёрной от гари, в потной рубашке неопределённого цвета, в штанах, заправленных в сапоги, увидев майора, направил мотоцикл к нему. Он даже не обратил внимания на предостерегающий жест военного и движение его руки к кобуре с пистолетом. Напряжённость прифронтовой полосы, слухи и правда о немецких диверсантах и парашютистах, научили советских командиров ценой гибели товарищей бдительности после первого года войны с коварным и наглым врагом. Наблюдая пустое пространство, не занятое советскими войсковыми частями, а только потоки дезертиров и беженцев, комиссар, комбат и начштаба авангарда дивизии догадывались о ценности своего сводного батальона перед лицом приближающегося, по всем признакам, фронта. Интенсивная стрельба на станции утром, взрывы и пожары там, говорили, что был большой бой их полка с прорвавшимся противником, хотя, согласно данным, полученным штабом дивизии позавчера в Сталинграде, противник должен был находиться за 200 километров юго-западнее. Не то парашютисты и диверсанты, не то разведка немцев или румын оказалась в Котельниково. То, что над станцией и за ней в воздухе вились вражеские бомбардировщики, говорило об организованной там обороне. Свои штурмовики, идущие туда же, тоже не оставляли сомнений в наличии там крупных сил противника. Тревожило то, что дивизия, погрузившись в Котельниково, должна была, согласно приказу Штаба Юго-западного фронта, полученного в Сталинграде, пешим порядком выдвинуться гораздо юго-западнее, и занять оборону в 100 километрах от Котельниково, в то время, как это было уже невозможно осуществить.
- Командир, мы к тебе! - сипло крикнул мотоциклист, останавливаясь - погоди, держи своего коня!