– Найди подработку, – неуверенно предложил Михаил.
– Где? Ну, где? – перебил Костя. – Землю копать, кирпичи таскать физически не в состоянии. Что я еще умею?.. Ни-че-го. Только одному научили: воевать! И таких на Руси сейчас много мотается. Ни кола ни двора, хоть ложись и помирай…
Официант прервал его монолог. Он разложил приборы, расставил блюда с закусками, в центр стола водрузил запотевшую бутылку водки и удалился со словами: «Если что потребуется, Константин Егорыч, дайте только знак!»
И снова подобострастное поведение официанта поразило Михаила. Как-то не вязалось это с бедственным положением, в котором, по его словам, оказался Леденец. Он был тут завсегдатаем. Надо полагать, не безденежным, о чем свидетельствовал набор заказанных деликатесов. Кетовый балык, крабы, свежие огурцы и помидоры в это время года в Хабаровске стоили дорого. На кошелек Михаила Костя не рассчитывал, иначе прямо спросил бы о его финансовых возможностях, – так было принято еще в курсантские времена. Значит, намеревался расплачиваться сам? Из каких шишей?
Ситуация внушала подозрение. Какая метаморфоза произошла с бесшабашным, озорным Костей Леденцом, всегдашним заводилой в их холостяцких компаниях? С момента встречи Михаила не покидало ощущение какой-то странной раздвоенности друга. Вроде бы прежний – разухабистый, до предела откровенный, а в то же время настороженный, озлобленный… Конечно, война, тяжелое ранение меняют характер, влияют на психику. Человек, повидавший немало смертей, сам вернувшийся с того света, не может остаться прежним. Михаил тоже прошел через окопную грязь и кровь. Многие ребята, воевавшие в Афгане, Чечне и других «горячих точках», жалуются на расстройство нервной системы. Многие, но далеко не все…
Они выпили еще по одной. Леденец словно с цепи сорвался: наливал и наливал, почти не закусывая. Бардин попытался притормозить, но Костя только отмахнулся и заказал вторую бутылку водки, велев заодно принести бифштексы. Он заметно опьянел. Голова тяжело клонилась к столу. И Бардин с упреком сказал:
– Ты, дружище, совсем того.
– Кто – я? – вскинулся Костя. – Да ни в одном глазу!.. Мне бутылка, что слону дробина.
Он действительно вдруг сразу протрезвел и, взглянув на Михаила, вновь как ни в чем не бывало вернулся к прерванной теме:
– Вот ты говоришь, Бардин, государство о нас, афганцах, позаботилось. Дай микроскоп, чтобы я смог это увидеть… Слыхал, сколько бесквартирных в одном только Хабаровске? В льготной очереди, заметь, мой порядковый номер на получение жилья триста девяносто седьмой. За мной хвост вдвое больше. В год дают двадцать квартир. Значит, ждать мне осталось – правильно! – двадцать лет. За это время, как выражался Ходжа Насреддин, или хан помрет, или ишак сдохнет. Я и есть тот самый ишак тридцати пяти годков.
Слушая сейчас трагическую исповедь Кости, Михаил испытывал жалость. Сомнения и подозрительность, возникшие было в начале встречи, отошли на задний план. Друг, которому он многим обязан, оказался в беде – это главное. Ему необходимо помочь.
– Послушай, Костя, – сказал он, – есть вариант. Ты – человек проверенный. Подавайся ко мне в отряд. Должность подыщем. Поживешь пока у меня.
Леденец выпрямился. Что-то дрогнуло в его лице. Глаза наполнились слезами.
– Спасибо, дружище, – тихо и проникновенно сказал Костя. – Ты… ты настоящий. Меня, ей-богу, рассиропил. Но об этом в другой раз… – Он потянулся за бутылкой и резко, отгоняя тяжелые мысли, тряхнул головой: – Давай за баб-с! Гусары пьют стоя!
Леденец встал, вытянулся. Рюмка в руке не дрожала. Бардин подумал: силен, черт. Он тоже встал. Тост был памятен с курсантских времен.
– Как ты решился меня к себе пригласить? – вдруг спросил Костя. – А Софочка? Полагаешь, твоя привереда согласится на такого квартиранта?
Бардин ждал этого вопроса и боялся его. Когда-то они вдвоем с Костей ухаживали за Софочкой, самой знатной невестой гарнизона. Ее папаша был заместителем начальника училища по тылу, а дочурка блистала, как ограненный бриллиант. Она ходила в умопомрачительных нарядах и была мечтой многих курсантов. Михаил упорно ухаживал за девушкой два года, а Костя был нетерпелив. Любил менять подружек, довольствуясь частенько самыми доступными. В общем, друг, что называется, сошел с дистанции, уступив место сопернику. И Михаил своего добился. На последнем курсе Софочка милостиво согласилась выйти за него замуж, а вскоре после свадьбы возник конфликт. При распределении дорогой тесть подготовил зятьку теплое местечко в училище. Михаил, всегда мечтавший о службе на границе, взбунтовался, попросил направить его в Среднеазиатский пограничный округ. Софочка закатила грандиозный скандал, категорически отказалась следовать за мужем. Лишь родив двойняшек, ненадолго появилась на заставе и вернулась под родительское крыло.
Пауза затянулась. Костя ждал ответа на вопрос. Даже жевать перестал, уставившись на друга. А Михаил? Что он мог ответить Косте, если и сам не знал, есть у него семья или нет? Развода Софья не давала, официально они числились в браке. Но жила мадам Бардина с девочками в Москве, занимая две комнаты в роскошной папиной квартире. Тот, уволившись из погранвойск, занялся бизнесом и в средствах явно не стеснялся. Приезжавшего в столицу мужа любимой дочери принимали в его доме любезно, но Михаил чувствовал себя там чужим. На настойчивые просьбы приехать в Соколовку и жить по-семейному Софья отвечала уклончиво: скорее нет, чем да…
– Ты почему молчишь, Бардин? – заволновался Костя. – Вы разошлись, что ли?
– Нет! – сухо отрезал Михаил. Говорить об этом было неприятно.
– Что-то с Софьей случилось? Или с девочками?
– Все живы, здоровы. Обитают в Москве.
– Понятно, – присвистнул Костя. – Обычная история, Софочка в своем репертуаре…
– Давай замнем для ясности, – попросил Михаил. Фраза была из прошлого, курсантского лексикона, когда они понимали друг друга с полуслова.
– Не хочешь говорить, не настаиваю, – согласился Костя. – А за приглашение все равно спасибо. Давно ни от кого доброго слова не слышал. Жаль – не смогу воспользоваться.
– Почему? – напористо спросил Михаил. – Ты же говорил…
– Рад бы в рай, да грехи, дорогой мой, не пущают, – перебил Леденец. – Я уж сам…
– Как знаешь, – пожал плечами Михаил и, поглядев на часы, встал. – Мне пора. Через час уходит корабль, а нужно еще добраться до Казакевичева. Где официант, хочу расплатиться.
Лучше бы он этого не говорил. Взгляд Кости просверлил его насквозь.
– Брось старые штучки, Бардин, – сказал он зло. – Я пригласил, с меня причитается. И ни слова больше, иначе поссоримся… Что касается моего кармана, то, как сказал Сережа Есенин, не такой уж горький я пропойца… Прощай. Даст бог, увидимся. А нет – не поминай лихом!
Михаил молча протянул руку. Так они и расстались. Встреча оставила в душе неприятный осадок.
2. ПУСТЫЕ ХЛОПОТЫ
Корабль плавно отвалил от причала и, постепенно набирая ход, устремился к середине реки. Позади оставалось Казакевичево. Домишки, сбегающие по отлогому косогору к воде, заметно уменьшились в размерах. Поселок сжался, лишь многоэтажки, что были построены у пирса для семей военных моряков, свечками высились на берегу.
Амур при впадении в него Уссури был особенно широк. Гражданские суденышки едва справлялись с сильным течением. Особенно трудно им было удержаться на середине реки. Но для «Стремительного» с тремя могучими двигателями это не составляло труда. В трюме только басовитей загудели набирающие обороты машины, и вода за кормой, вспененная бешено вращающимися винтами, забурлила, заклокотала.
Стоя на мостике, куда его пригласил командир корабля, Бардин любовался мощным ходом «Стремительного». Начиналась путина, корабль был назначен на патрулирование в район Соколовского погранотряда. И поскольку ПСКР все равно шел туда, начштаба округа приказал взять Бардина на борт, чтобы попутно и без хлопот доставить на место. Михаил впервые находился на таком большом корабле и пришел в восторг:
– Ох и сильна машина! Красоты необыкновенной…
– Приличная посудина, – одобрительно прогудел капитан третьего ранга Исаков, которому понравилась похвала кораблю.
«Стремительный» действительно был не только самым быстроходным в соединении, но обладал к тому же изрядной огневой мощью. Один залп мог «перепахать» несколько гектаров земли. Бардин сам видел на учебных стрельбах, какие площади накрывают ПСКР своим огнем.
– Вам, наверное, тесно на реке? – спросил Михаил. – Такому гиганту океанский размах требуется.
– В море, конечно, ходить сподручнее, но начальству виднее. Оно решило, и разговор окончен…
Михаил знал: «Стремительный» только недавно был передан в создаваемую заново Амурскую флотилию. Многие «морские волки» были недовольны переводом, считали себя обиженными. Курица, дескать, не птица, речник – не моряк.
Исаков стоял, глядя вперед, насупленный, даже мрачный. Продубленное ветрами лицо походило на иссушенную солнцем растрескавшуюся землю. Рыжеватые усы недовольно топорщились. Командир был, конечно, недоволен новым назначением.
Место службы не выбирают. Льготные местечки легко и просто достаются генеральским сынкам, ежели те того пожелают. Бардин мог спрятаться за спину тестя, но не воспользовался этим шансом. Вообще-то быть альтруистом в наше время глупо. Михаил тоже предпочел бы службу в большом городе. Приятно пользоваться благами цивилизации, а не бегать «до ветру» ночью на косогор. Только ведь надо и совесть иметь. Почему вместо тебя ехать в тмутаракань должен кто-то другой?..
Но не только моральные соображения определяли линию поведения. Михаил был не лишен тщеславия. Если хочешь чего-то достичь и не намерен лизать пятки начальству (есть и такой способ продвижения наверх), изволь на собственной шкуре испытать тяготы службы. Сумеешь лично пройти все ступеньки должностной лестницы – станешь в конце концов настоящим военачальником.
В тридцать с небольшим он уже кое-чего достиг и не намерен изменять своим принципам. Михаил Бардин никогда не выбирал место службы. Это он и сообщил Исакову. И пояснил, насколько сложна обстановка на данном участке границы. Китайские браконьеры без зазрения совести грабят рыбные богатства страны. Сотнями джонок лезут в наши воды, вылавливают самые ценные породы лососевых и осетровых рыб. Создание Амурской флотилии – не чья-то блажь, а веление времени.
– Не агитируй, я все давно понял, – согласился Исаков, но в голосе его не было твердости.
– Конечно, на Курилах служить легче, – с иронией заметил Бардин. – Есть где кораблю развернуться. К тому же двойная выслуга и двойной оклад.
Он рассчитывал раздразнить Исакова, но тот рассмеялся и сказал:
– Вы правы в главном, Михаил. Здесь действительно служить труднее.
– Почему? – удивился Бардин. – В море цунами и штормы, подводные рифы. Земли не видно, ориентироваться трудно. А тут вот они – оба берега на виду.
– Зато в море под тобой глубина, – ухмыльнулся Исаков. – Коли знаешь лоцию, изучил район патрулирования – волноваться нечего. Можешь спокойно доверять предутреннюю вахту помощнику и идти спать. – Капитан постучал пальцем по стеклу компаса, как бы проверяя, не сбилась ли стрелка, и продолжал: – А на реке, управляя такой махиной, как наша… Фарватер узкий, довольно часто меняется. Отмелей полно, глубины мизерные. Чуть недогляд – быть беде. Ночную вахту уже никому не передоверишь.
Бардин слушал командира корабля с изрядной долей недоверия. Представления о морской службе были до сих пор иные. Исаков, с которым они познакомились пару месяцев назад на окружном совещании, производил впечатление человека прямого, открытого. На вопрос, не собирается ли учиться дальше, бесхитростно заявил: «Я своего потолка достиг. Командовать кораблем полученных знаний хватает. Опыт колоссальный… Мне почти сорок, выслуга – двадцать семь. Какая учеба, когда на пенсию пора!..» Сам Михаил так откровенно высказываться никогда не стал бы. Человека это не украшает, лишь свидетельствует о простоте души.
На берега и реку опускался вечер. Вызолотив небо на западе, багряный закат, дрожа, догорал над далекими сопками. Зеленая тайга, сплошняком стоящая по обе стороны Амура, потемнела. Очертания берегов утратили четкость. Река, сблизив их, как бы сузилась. За каждым поворотом мог оказаться перекат с намытой недавно мелью. Тут уж действительно смотри в оба.
Вслед за командиром Михаил спустился с мостика в рубку и сразу ощутил напряженность царящей здесь атмосферы. Рулевой, руки которого цепко держали штурвал, был хмур и сосредоточен. Сидевший у локатора вахтенный матрос безотрывно следил за быстро вращающейся разверткой. Из штурманской выглянул молоденький старлей с такими же, как у командира, усиками.
– Может, сбавим ход, товарищ капитан третьего ранга? – спросил озабоченно.
– Видишь какое-нибудь препятствие?
– Никак нет.
– Отчего встревожился? На всякий случай? – Вопрос прозвучал насмешливо, заставив молодого офицера покраснеть.
Старлей скрылся в штурманской, а Бардин тихо, чтобы никто не услышал, в свою очередь, спросил:
– Вам не показалось, что он прав, Сергей Михайлович?
– Нет, – улыбнулся Исаков. – Штурман перестраховывается по неопытности. Амур на данном отрезке не так капризен, как в верховьях. Пока можно, будем держать скорость. На малом ходу когда ж мы до вашей Соколовки доберемся? Я сам, как вы понимаете, не лихач… Слыхал, кок сигнал подает? Пока обстоятельства позволяют, пошли в кают-компанию. Стол, думаю, накрыт…
После ужина они сгоняли пару партий в шахматы. Исаков оказался довольно сильным противником. Перворазрядник Бардин выиграл у него с трудом. Потом, накинув бушлаты, оба опять поднялись на мостик. Над Амуром уже стояла ночь. Недавно народившийся месяц протянул по реке узкую серебристую дорожку, едва мерцавшую во мраке. Тьма на берегах сгустилась настолько, что границы суши даже не угадывались. Чернеющая за кормой вода походила на отработанное машинное масло.
Исаков молчал. Михаил – тоже. Он думал о своем. Вспомнилась во всех деталях встреча с Леденцом. Конечно, Бардин безмерно счастлив, что друг оказался жив. Но к радости примешивалось недоумение. Почему Костя только и делал, что жаловался на несчастную долю инвалида, но ни словом не обмолвился, где и как добывает средства для явно обеспеченной жизни?.. И почему Костя не дал другу свой адрес? Сам-то он узнал: Бардин – начальник Соколовского отряда. При желании он всегда сможет его найти. Но ведь нужна и обратная связь? Вдруг откроется неожиданная перспектива с выгодной работой. Правда, показалось: особой заинтересованности старый друг не обнаружил…
– Командир! – крикнул снизу штурман. – Слева по носу цель!
Исаков мгновенно скатился по трапу, предоставив гостю возможность осторожно последовать за ним. Склонившись над локатором, капитан третьего ранга увидел цель, неподвижно замершую на середине реки, и другую, уходившую к китайскому берегу.
– А, черт! – выругался он. – Эту уже не догнать!
– Помогите понять, в чем дело, командир, – попросил Бардин. Всю жизнь он прослужил на сухопутье, с моряками столкнулся в самое последнее время. Вмерзшие в лед на его участке корабли зиму простояли у пирса и только теперь начали выходить на границу.
– Ситуация рядовая, проще пареной репы, – серьезно ответил Исаков. – Это, – он ткнул в движущуюся на экране локатора точку, – наверняка китайская джонка. Теперь она в своих водах, куда нам вторгаться нельзя. Другая цель, могу сказать безошибочно, – наше судно. Зачем они встречались с джонкой, надеюсь скоро узнать… Десять градусов левее по компасу! – скомандовал рулевому. – Так держать!
– Думаете, они встречались? – начал было Бардин.
– О чем тут думать? – перебил Исаков. – Идет обыкновенная мена по принципу: ты мне – я тебе. И все шито-крыто. Речники приловчились сплавлять китаёзам бензин, дизельное топливо, масла, цветной металл. А те им – радиоаппаратуру, серебряные изделия, разное шмотье. Обе стороны довольны, а государству – шиш. Мена ведь беспошлинная…