В это время точка на экране локатора сдвинулась и пошла вниз по течению, потихоньку прибавляя скорость.
– Ага, услышали, – засмеялся Исаков. – Шум двигателей «Стремительного» разносится далеко. Чует кошка, чье мясо съела… Дать три белые ракеты! – распорядился он и специально для Бардина пояснил: – Это сигнал немедленно застопорить машины.
– А если не остановятся?
– Пусть попробуют.
– Будете стрелять?
– Не имею права. Но есть разные способы, Михаил Иванович. Да и скорость у нас какая: ни один корабль на Амуре с нами не станет состязаться.
Небо над рекой, заливая ее мерцающим светом, прочертили огненные дуги. Стало светло, и Бардин увидел прямо по носу небольшое судно с приземистыми палубными надстройками.
– Та-ак, речной толкач, – констатировал Исаков. – Этому что ночью тут делать? – И зычно скомандовал: – Корабль к задержанию! Осмотровой группе к высадке! Главного боцмана ко мне.
– Цель остановилась, – доложил вахтенный.
– Что-то слишком быстро нас послушались, – недовольно проворчал Исаков и повернулся к моряку, появившемуся из темного проема.
– Старший мичман Забутняк прибыл, командир! – отчеканил он и поправил висевший на шее автомат.
– Догадался, зачем звал? – спросил Исаков.
– Так точно, товарищ капитан третьего ранга! – отчеканил мичман, и губы его расползлись в широкой улыбке, обнаружив крупные зубы. На скуластом лице с мясистым носом виднелись заботливо ухоженные пшеничные усики.
– Вот что, Иван Николаевич, – сказал Исаков, – ты этот толкач сверху донизу переверни, но найди контрабанду. Она должна быть, потому как китайцы от них только что ушли!
– Не извольте беспокоиться, товарищ капитан третьего ранга, – заверил боцман. – Найдем. Разрешите действовать?
– Только ты там того… не очень, – предупредил Исаков.
– Обижаете, командир! – в голосе мичмана прозвучала ирония: сами, мол, с усами.
– Я тебя не первый день знаю, Забутняк. Действовать по всем правилам… Кормовую шлюпку – к спуску! – скомандовал Исаков в переговорное устройство и увлек Бардина на палубу.
В шлюпке, которая отвалила от борта «Стремительного», сидело четверо одетых в оранжевые жилеты матросов, вооруженных автоматами. На корме за рулем монументально восседал боцман.
– Полагаете, найдут что-нибудь? – спросил Бардин.
– Иначе не может быть!
Ответ Исакова показался слишком самоуверенным, и Михаил заметил:
– На любом судне столько потаенных мест…
– У боцмана нюх, как у ищейки.
Он стоял у борта, не касаясь руками лееров. В этом был определенный флотский шик, ибо Бардин, наоборот, вцепился в ограждение мертвой хваткой. Корабль временами основательно покачивало. Поднявшийся ветер заметно посвежел.
– Я потому Забутняка и послал, – продолжал Исаков. – Даже дока-старпом может что-то проглядеть, а Иван никогда. Мужик без малого тридцать лет в погранвойсках служит. Однажды был случай: задержали китайскую джонку, обшарили – ни-че-го. Я мичману говорю – отпускай, взгреют нас за то, что долго копаемся. А он в ответ: нутром чую, дело нечистое. Разреши, командир, еще поискать. И что ты думаешь, нашел-таки Иван! У джонки двойное дно оказалось, а там емкость литров на семьдесят, в которой чистейший спирт…
Бардин сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. Исаков с явным неодобрением покосился, однако замечания не сделал. Михаил был гостем, да и по званию старше.
– И часто вы задерживаете таких… менщиков? – спросил Бардин.
– Не очень, однако бывает, – отозвался Исаков неохотно. Дело это было ему явно не по душе.
– Чем же вы недовольны? Каждое задержание для вас только плюс. Идет в послужной список.
– Правильно, – согласился Исаков и, помолчав, добавил: – Можно даже медаль заработать. При известном усердии, конечно…
– Что ж тут плохого?
– Для нас замечательно. А для этих бедолаг, – махнул моряк рукой в сторону задержанного судна, – беда.
– Не понял, – искренне удивился Михаил.
– А что тут понимать? Речники месяцами зарплату не получают. Мой шуряк старшим механиком на грузовом по Уссури ходит. Экипаж небольшой, вкалывают до потери пульса, а им полгода вместо денег фигу кажут. У шурина двое пацанов. Они, между прочим, каждый день жрать требуют. Вот и крутится мужик…
То, о чем говорил моряк, не было секретом. На что они, пограничники, люди довольно обеспеченные, а и те месяцами не получают кормовых денег. Газеты полны сообщений о забастовках рабочих, учителей, врачей.
– Может, не стоит тогда задерживать таких горе-контрабандистов? – спросил Михаил.
Исаков вскинул голову и, как показалось Бардину, поглядел на него подозрительно: не провокация ли? Потом, вздохнув, уверенно ответил:
– Пресекать контрабанду все равно нужно – такая у нас служба. Конечно, мужиков жалко, они стараются семью прокормить. Но пожалеешь раз-другой, а потом вместе с карасем акулу прозеваешь. Зубастых-то среди них поболее… Нет уж, на границе должен быть порядок.
Хрупкий серпик молодой луны спрятался за облако. Зато луч прожектора, сдавленный мраком с обеих сторон, стал как бы ярче. Ветер нес из тайги терпкие, настоянные на хвое запахи. Исаков поглядел на светящийся циферблат ручных часов и недовольно пробурчал:
– Что-то Забутняк, черт возьми, на сей раз долго копается!
– Куда ему спешить, – отозвался Бардин. – Боцман, как я успел заметить, мужик основательный. Не станешь же ты его подгонять?
– Понятное дело…
Разговор прервался сам собой. Оставалось лишь ждать. Михаил сунул в рот очередную сигарету и недовольно подумал: очевидно, придется бросать. Алена, оказывается, не выносит табачного дыма, а он об этом не подозревал. Смолил одну сигарету за другой, а молодая женщина сидела в той же комнате и молчала. Совершенно случайно обнаружилось, что она буквально задыхается в сигаретном дыму. Побледнела как полотно, раскашлялась… Сколько Софья просила, чтобы муженек перестал коптить драгоценные валютные шторы. Сколько раз он даже обещал бросить курить, но переломить себя не захотел. А ради Аленушки! Да скажи она хоть слово…
Странно устроен мужик. Работает рядом с ним юная женщина, а он ее не воспринимает. В упор не видит горделивой стати, идеального овала лица, нежной кожи, русых локонов. Ему нет до этого никакого дела. И вдруг однажды что-то происходит. Он прозревает и с удивлением обнаруживает, что рядом живет чудо!
Выезжая на заставы, Бардин часто брал с собой кого-нибудь из «секретчиков», несколько раз на выезд отправлялась Алена. О ней, как и о любом из своих подчиненных, он проявлял элементарную заботу. Если бы его попросили заочно описать ее внешность, Михаил вряд ли смог это сделать. Но однажды…
Закончив совещание с начальниками отделов и служб, Бардин вышел из прокуренного класса. Настроение было отвратительное. Вооруженцы из округа, завершив проверку бронетехники, нашли массу недостатков в ее хранении и отразили свои выводы в акте. Следом позвонил генерал Гончарук, выругал за несвоевременное предоставление отчета о дисциплинарной практике. Бумагу должен составлять заместитель по воспитательной части, но Гончарук предпочитает за все спросить с командира.
Здание штаба отряда одноэтажное, вытянутое. Длиннющий коридор с дверьми по обе стороны освещен плохо. В самом конце у торцевого окна – комната секретной части. Дверь в «секретку» железная, с окошком, посторонним вход категорически запрещен. Михаил, обрадовавшись, что в штабе пусто, шел по коридору медленно. День выдался трудный, с утра до вечера пришлось мотаться с проверяющими. На ногах – меховые унты, которые так и не успел переодеть.
Вдруг заметил – впереди солдатик идет, махонький, узкоплечий. Тулупчик на нем подстреленный, коленки видны, а шапка на затылок сбита – на чем только держится. Голенища валенок щегольски подвернуты. Словом, не воин, службою живущий, а первый парень на селе.
Ну и вид у оболтуса, подумал, догоняя солдатика, чтобы как следует отчитать. В этот момент «доблестный» воин подошел к «секретке», отпер дверь и исчез. Ах, наглец! Откуда ключ взял? Человек импульсивный, он подскочил к двери, рывком открыл ее и рявкнул что-то вроде: «Куда ты, засранец, приперся?» И услышал в ответ:
– Вот не предполагала, что вы умеете так изящно выражаться, товарищ подполковник.
Бардин обалдел. Он узнал Алену. И впервые увидел, какая она красавица.
– Рядовой Куница? Простите, обознался, – покаянно промямлил Михаил.
– И часто вы принимаете женщин за мужчин? – серебристо рассмеялась «секретчица», демонстрируя ямочки на румяных щеках.
– Нет, конечно нет! – воскликнул Бардин. – Еще раз прошу меня извинить!
Он торопливо вышел, захлопнул за собой дверь, унося стоящий перед мысленным взором сияющий, чрезвычайно привлекательный образ. Такой и врезалась Елена Куница в память.
На свою беду Михаил Бардин встретил ту единственную, без которой не сможет жить дальше. А она?.. Умница Аленушка, тонкая, чуткая, конечно же не могла не догадаться о его чувствах. Взгляды порой красноречивее слов. Только зачем это? Трагедия в том, что солдат-контрактник Аленушка – мужняя жена. Прапорщик Куница не только ее супруг, но и его подчиненный. Тут уж ни прибавить, ни убавить. Как говорится, приехали – точка. Нетрудно представить, какой грандиозный скандал разразится в округе, если начальник отряда подполковник Бардин что-либо себе позволит. И будут правы. Семья для пограничника – святая святых. Тому, кто на нее покушается, нет ни прощения, ни пощады. Так их приучили с юности…
– Не пойму, почему Забутняк резину тянет? – вторгся в невеселые мысли Бардина ворчливый голос Исакова. – Давно пора закруглиться.
В этот момент со стороны задержанного судна послышался шум. На палубу высыпала группа людей. Они подошли к борту и один за другим спустились в шлюпку. На судне тут же застучал двигатель, послышался характерный скрежет вытаскиваемой якорной цепи.
– Он что, спятил? – взревел Исаков. – Не узнаю Забутняка. Он не должен был просто так, за здорово живешь, их отпускать.
– Да почему ты так уверен, командир, что контрабанда должна быть?
– Обязательно должна. Для чего иначе им с китайцами встречаться? Чтобы на ночь глядя облобызаться и пожелать крепкого сна? Нет, дорогой, меня на мякине не проведешь.
Шлюпка с каждым взмахом весел ходко приближалась к кораблю. Речной толкач, развернувшись на середине реки, двинулся вниз по течению. Глядя ему вслед, Исаков язвительно заметил:
– Небось у шкипера до сих пор поджилки трясутся. Ох, и боятся нас, когда начинаем трясти…
– Если виноваты, – заметил с усмешкой Бардин.
– Мы зря не задерживаем. До сих пор ни единой промашки не случалось…
Шлюпка легонько стукнулась о борт корабля. Боцман, взлетевший по веревочному трапу, поспешил к командиру.
– Ну, докладывай, Иван Николаевич! – нетерпеливо потребовал Исаков. – Что нашли?
– А ничего, – развел руками Забутняк.
– Как ничего? Не может того быть!
– Может, командир! – воскликнул боцман. – Я тоже поначалу отказывался верить.
– Плохо искали!
– Обижаете, командир, искали нормально, обшарили от киля до клотика. Я на таком корыте еще на гражданке юнгой плавал, все потаенные места знаю и потому ручаюсь: не было запретного груза.
– Тогда отвечай, боцман, зачем толкач с джонкой стыковался? Не можешь? И я не могу. – Исаков тяжело вздохнул. – А вдруг они перед вашим появлением выбросили груз за борт?
– Нет, командир, – твердо ответил Забутняк, – не такие они богачи, чтобы дорогим товаром швыряться… Но у меня есть одно наблюдение: уж очень спокойным был капитан. Обычно при нашем появлении они суетиться начинают, а этот подошел и спокойно говорит: ищи, мичман, что найдешь – твое.
– Ты что-нибудь понимаешь? – повернулся Исаков к Бардину. – Очень странный случай…
– А был ли действительно контакт с китайцами? – задумчиво спросил Бардин.
– Точно был, – подтвердил Исаков.
– Тогда все это выглядит более чем подозрительно. Сообщи-ка немедленно, Сергей Михайлович, о случившемся разведчикам. Пусть проверят по своим каналам и попробуют разобраться.
– Правильно подсказал, подполковник. Сейчас же дам команду отстучать на базу шифровку. Ты иди в мою каюту, отдыхай, а мне на вахту. Будь!
Исаков хлопнул Бардина по плечу и скрылся в стальном проеме. А Михаил еще долго стоял у леерного ограждения. Корабль шел полным ходом. Он двигался по фарватеру всего в нескольких метрах от границы. С одной стороны лежала наша земля, с другой – чужая, но тайга, стоявшая по берегам, была совершенно одинаковой.
3. СМЕНА КУРСА
Проснулся Костя в холодном поту. Опять эти видения, этот сон, замешанный на кровавой яви! Он преследует, мучает. Проходят месяцы, годы, а проклятое прошлое никак не отпускает. Всякий раз одно и то же, одно и то же…
Он отчетливо, до мельчайших деталей видит происшедшее в ту дикую ночь, и это нестерпимо. Нервы ощутимо болят. Невмоготу сдерживать рвущийся из горла крик. Каждое мгновение встает перед мысленным взором, словно это случилось вчера, а не в девяносто шестом.
…На город наползает ночь. Непроницаемой стеной встает тьма. Дома тонут в ней – в нескольких метрах ничего не рассмотреть. Подобно молниям небо раскалывают огненные пулеметные трассы. Разрывы снарядов, как удары грома. Дышишь плотной пороховой гарью, пропитанной вонью отработанной солярки, отчего в горле першит, а на губах – горечь. Танки и бронетранспортеры, вытянувшись в длиннющую колонну, надсадно ревут.
Вспышки выстрелов ослепляют. Темнота после них становится еще гуще. Куда двигаться, где сворачивать, как уклониться от ракет, пронизывающих броню насквозь?.. Были обещаны проводники, сопровождение пехоты, инженерное прикрытие, а на деле ничего. Без сопровождения и прикрытия боевые машины в ночном бою в городе – слепые котята. Они совершенно беззащитны. На каждом метре их подстерегают мины или фугасы. Здания по обеим сторонам улицы буквально напичканы гранатометчиками и снайперами, взявшими каждую машину на прицел.
Леденец сидит в башне головной машины. Им овладело самое страшное в бою ощущение собственной беспомощности. А ведь он на войне не новичок, почем фунт окопного лиха изведал на собственной шкуре. Дважды был продырявлен еще в Афгане.
К бессилию примешивалась злость. Какая нелегкая понесла его из погранвойск в десантуру? Какого дьявола их сунули в это пекло? Не дело спецназа штурмовать город! Но если уж обстановка вынудила командование использовать именно их, то уж могли бы обеспечить всем необходимым…
Снаряд сорвал гусеницу с головного танка, и тот, вспахивая асфальт, развернулся почти на месте, перегородив улицу. Еще не услышав удара, Костя ощутил, как в жалюзи моторного отделения впился снаряд. Танк вздрогнул, словно живое существо, которому причинили нестерпимую боль.
«Уходить всем, мать твою!» – кричит Леденец в переговорное устройство, отчетливо понимая, что в следующую минуту последует взрыв. В машине полные баки горючего и боекомплект снарядов. Сам он рывком открыл верхний люк, выскочил из башни, скатился с танка и бросился в кювет.
В колонне уже вспыхнули два бэтээра, а неподалеку пылают шесть машин. От этих «факелов» на улице стало светло, словно днем. С броников посыпались солдаты. Одетые в комбинезоны спецназовцы видны как на ладони. Какие мишени! Их косят одного за другим. У чеченских боевиков богатый фронтовой опыт. Стреляют они без промаха.
Падают сраженные солдаты. Сердце Леденца разрывается от ужаса, потому что он ничего не в состоянии изменить, не может повлиять на роковой ход событий и предотвратить гибель людей. Их послали не в бой, а на убой! Будь проклят тот, кто посмел так распорядиться чужими жизнями!
Костя и сам уже перестал различать, во сне ли наяву он видит кошмарные картины той ночи, когда погибла почти вся его замечательная рота. Механик-водитель головной машины, запихивающий вывалившиеся внутренности в развороченный осколком живот. Харкающий кровью взводный с перебитым горлом. Сержант, у которого раздроблены ноги, а выше колен выперли расщепленные кости… Ужас охватывает при виде этого ада. Трясет от озноба. Кому бы рассказать? Некому. Но и забыть нельзя!