====== Глава 10. Ревность и замужние женщины ======
Смеясь над страхами,
Вверяя душу,
О, мой король, иду я к Вам,
Иду, чтобы ломать и рушить.
Посыплем пеплом же
Живые туши.
О, мой король, я верен Вам,
Слепая вера – нет страшнее ноши.
...Дневник Шута...
“Наступил четыреста двадцать пятый день с того момента, как Шут стал Шутом.
Шут был бы и рад отпраздновать столь знаменательную дату, но с самого утра ему было совсем не до веселья, а так как Шуту было совсем не до веселья, привычная утренняя трапеза оливками никакого удовольствия ему не доставила, нет.
Шут, конечно же, даже не подозревал, что все настолько плохо. Да, Шуту было плохо, но вроде бы не так плохо, чтобы совсем плохо, а оказалось, что ему не просто плохо, а как раз таки очень и очень плохо, но он и сам бы не осознал, насколько ему плохо, если бы не оливки, которые, как надеялся Шут, поднимут ему настроение. Вот только настроения они не подняли, нет.
Но Шут не заподозрил неладное и поэтому не смог предугадать изощренный ход событий, что подготовила ему судьба. Дрожащими от слепой ярости руками он вытащил из холодильника небольшую баночку оливок, срезал железную крышку лазерной открывалкой, и уже через пару секунд ему была предоставлена возможность наслаждаться запахом консервированных ягод, но, к удивлению и ужасу Шута, он совсем не наслаждался им, нет.
Хотя Шут упорный, поэтому он взял в руки вилку, подцепил её острыми зубцами одну из зеленых блестящих ягодок и хотел уже отправить ее в рот, но внезапно к его горлу подкатил горьковатый комок, и Шута вырвало в мусорное ведро, к которому он успел наклониться. Шут предал оливки, хотя оливки никогда бы не предали Шута, так же как король предал Шута, хотя Шут никогда бы не предал своего господина, нет.
Шут не расстроен, нет.
Шут не зол, нет.
Шут не в ярости, нет.
Шут ненавидит, да.
Шут не будет праздновать знаменательную дату, нет.
Он поступит куда проще: сделает вид, что сегодня не четыреста двадцать пятый, а быть может четыреста восемнадцатый день с того момента, как Шут стал Шутом. Выбор Шута обоснован тем, что, во-первых, он уже праздновал этот день, а, следовательно, в повторной трапезе оливками необходимости нет, а во-вторых, четыреста восемнадцатый день хранит в себе важные для Шута воспоминания: день, когда он расстался с Белой королевой. Ее предсмертные оргазмичные хрипы до сих пор стоят у Шута в ушах и даже иногда снятся ему по ночам! О, как это было прекрасно! Шут даже немного пожалел, что королевы рядом с ним больше нет, потому что без нее он не способен удовлетворить своих низменных желаний. Шут не умеет доставлять себе удовольствие, нет.
Зато Шут уже неделю наблюдает за Черным королем и с каждым днем влюбляется в него все сильнее. Да, Шут Жаждет служить этому человеку, он хочет усадить его на трон, расположиться у его ног и наблюдать за каждым его высокомерным движением, любуясь холодной маской полного равнодушия, что неизменно царит на его красивом лице. Шут хочет, хочет, хочет, хочет! Шут хочет обладать Черным королем, но не обладает им, нет.
Но Шут терпелив. Он способен следить за своими потенциальными хозяевами и неделями, и месяцами, предвкушая сладкое вознаграждение. В конце концов, ожидание удовольствия – это тоже часть удовольствия. Так он думал ровно до прошлой ночи, пока не увидел, как король приглашает в свои покои иного, чем Шут, человека. Рыжего ублюдка, что мешал Шуту еще в игре! И господин не просто привел его… Король трахнул скотину! Не Шута, а эту скотину! Не Шута, а эту скотину? Не Шута, нет.
Шут не мог поверить своим глазам! Он не мог поверить своим чувствам! Он не мог поверить в то, что ему действительно было так больно и неприятно! Никогда еще Шут ни на одного короля так не реагировал. Никогда еще Шут не ревновал. Шут впал в ступор и так и не смог объяснить кошмарных ощущений, что проснулись где-то в глубине его души, нет.
Шут лишь глотал слезы обиды и разочарования, сжимая ладони в кулаки так, что ногти впивались в мягкую кожу и оставляли на ней глубокие кровоточащие борозды. Шут забинтовал руки, но боль не ушла, нет.
Сердце Шута стучало отчаянно резко. С каждым новым толчком, с которым король вбивался в этот кусок мяса, Шут сжимал зубы все сильнее. Нет-нет, мой король! Как Вы можете пачкаться об это ничтожество?? Как Вы можете даровать ему подобную милость??? Ваше обладание им… Слугой… Пустым местом, относящимся к безликим ничтожествам, которые живут на этой планете наравне с господами, но которых Шут за людей не считает и их существование привычно игнорирует. Мошкарой! Ничего из себя не представляющей тварью? О, мой король, неужели Вы так изголодались по любви и человеческому теплу, что обратились за помощью к тупому скоту? Осознав это, Шут разревелся. Шут ревел, и ревел, и ревел, и по его щекам текли теплые соленые слезы. Шут оплакивал своего короля, его боль, его отчаянье, его желание спрятаться от этого мира под покровом безумного и ни к чему не обязывающего удовольствия. Нет, король не просто трахал глупого слугу, он закрывался. Он прятался. И он исчез. Шут больше не видел его, нет.
На месте господина оказался зверь, движимый животной страстью, холодным расчетом и страхом. Страхом перед этим миром. О, мой король, когда Вы кончали, Вы жмурились от отчаянья, которое готово было поглотить Вас с головой, сомкнувшись над Вашей макушкой, как смыкается вода над головой утопленника. Навеки. Но Шут не позволит произойти подобному. Шут спасет Вас. Вы погибнете не от страха, нет.
А эта рыжая тварь извивалась под Черным королем, захлебываясь в стонах удовольствия. И чем громче они становились, тем больше Шут ненавидел этого человека. Тем больше Шут завидовал этому человеку. Тем больше Шут жаждал его смерти. Но Шут не убьет его, нет.
Пока не убьет, да.
Шут наблюдал эту омерзительную картину несколько часов, вплоть до того момента, пока король не закончил. Затем господин вышел на балкон и простоял там до самого рассвета. Шут видел, как король плачет. Наверняка он осознал, кому отдал свою милость, и раскаялся. Ведь других причин для слез у него не было, нет?
И тогда разъяренный Шут простил короля. Да-да, Шут понимающий. Шут умеет прощать измены. Шут понял короля. Шут продолжит любить и восхищаться своим господином. До конца дней его и ни секундой больше, нет.
P.S.: Шут простил короля, но простят ли оливки Шута? Шут беспокоится, да”.
- Ма-а-ам, опять ты за свое! – обреченно простонал Эгон, наблюдая за тем, как его мать, маленькая пухлая женщина с вьющимися кудрями, что доходили ей до поясницы, ставит на стол тарелку с жареной курицей.
- А ну-ка цыц! – уперла женщина руки в бока, грозно посмотрев на своего взрослого сына. – Завтрак очень важен! Ты должен плотно поесть, ведь больше серьезных приемов пищи у тебя за весь день не будет! – уверенно заявила она, видимо подразумевая под «Всем днем» следующие три часа, после которых Эгону предстояло расправиться с двумя приготовленными и тщательно упакованными матерью в десятки баночек обедами. Парень, конечно же, был благодарен женщине за такую заботу, но мысль о том, что он, не имея возможности съесть все сам, уже полгода кормил без преувеличения весь ГОР, не слишком его радовала. Даже Стэм, этот пронырливый гавнюк, общение с которым всегда начиналось и заканчивалось для Эгона препирательствами и чуть ли не драками, и тот не гнушался домашней стряпни Эгоновой матери. И никого совсем не интересовало, что на все эти кулинарные изыски мать Эгона тратила большую часть его и без того скудной зарплаты.
- Если я съем все это, – Эгон обреченно окинул стол взглядом, насчитав около семи блюд, и это притом, что мать еще не успела принести десерт, – я умру от разрыва желудка, – простонал он.
- Не говори глупостей! – пуще прежнего возмутилась женщина. – В детстве ты ел куда больше!
«И не слишком горжусь этим!»
- А сейчас посмотри-ка, как исхудал! – всплеснула она руками и схватила парня за впалые щеки. – А ведь когда-то твое личико было кругленькое и милое! Не то что сейчас! Мало того что кожа да кости, так еще и сбрил свои великолепные кудри! И эта татуировка! Зачем тебе подобная гадость на твоей идеальной головке? Мамочка недовольна! – этой фразой заканчивался любой спор между Эгоном и его матерью. Парень на причитания женщины лишь тяжело вздохнул. О, да, в детстве он был совсем иным. Большим шариком весом под сто килограмм и с пушистыми кудряшками, из-за которых Эгон походил на обожравшегося пуделя. И ведь парень мог до сих пор находиться в подобной форме, если бы не один случай. Из-за того, что Эгон был крайне не худеньким, да еще и длинноволосым кудрявым мальчиком, конечно же, его одноклассники над ним потешались. Порой это переходило всякие границы. Однажды толстяка завели за школьный двор и избили. Это было далеко не первое избиение в жизни Эгона, но кое-чем оно все же от остальных отличалось. Заводила хулиганов, любивших разминать кулаки об обширное тело толстячка, решил, что избить его – это слишком просто и уже даже не интересно. А вот унизить. Они обступили мальчишку со всех сторон, расстегнули ширинки… и помочились на несчастную жертву. Возможно, будь на месте Эгона какой-то рохля, не имеющий ни характера, ни силы воли, он бы разревелся, а после – смирился и жил бы с подобным унижением всю свою жизнь. Но Эгон, все еще помнивший наставления отца, стерпеть подобного не смог. Нет, сейчас у него не было возможности справиться с оравой этих отбросов, но только сейчас. В тот день толстяк впервые отказался от роскошного ужина, который приготовила его мать для любимого сына. Женщина, потеряв мужа, когда Эгону не было и десяти, всю себя отдавала заботе и воспитанию мальчика. Благодарность Эгона была безгранична, хотя он и понимал, что подобным образом мать оказывала ему медвежью услугу, делая из сына безвольное, ни на что не способное, аморфное существо, с каждым годом все больше заплывающее жиром и зарастающее новой порцией кудряшек. Лишь в тот день, когда вся одежда Эгона пропиталась чужой мочой, в тот день, когда он плелся домой, с разбитым носом и губой, держась за бок, в котором до сих пор кололо, в тот день парень привычно взглянул в зеркало, но увидел не себя, а что-то ничтожное и слабое. Эгону стало противно. И он пообещал себе измениться. Парень перестал есть за троих, занялся спортом, а ненавистные кудри и вовсе сбрил. Мать Эгона ужасалась страшным, на ее взгляд, метаморфозам. Да что она, одноклассники были напуганы не меньше, замечая, как привычный толстяк стремительно сбрасывает лишний вес и обрастает мускулами, как он превращается в совсем не потешного парня, с которым не так уж и хотелось иметь дело. Через два года Эгон отомстил каждому, кто тогда унизил его. И месть его была страшна.
Парень очень изменился как внешне, так и внутренне: стал более самоуверенным и решительным, непреклонным и упертым. Но вот отношение матери к нему совсем не изменилось. Эгон, будучи уже взрослым парнем под два метра ростом, оставался для женщины все тем же «медвежонком», поэтому она с удивительным упорством старательно топила сына в своей заботе.
- Мам, прекрати, а? – из последних сил сдерживая свое раздражение, отмахнулся Эгон от женщины, которая попыталась стереть с его щеки капельку кетчупа.
- Не смей повышать голоса на мать! – возмутилась та в ответ, но парень лишь фыркнул что-то себе под нос, поднялся из-за стола и поспешил в коридор.
- Куда это вы направились, молодой человек? Ваша тарелка еще не пуста!
- Мам, я уже опаздываю! – процедил сквозь зубы Эгон, схватил куртку и выскользнул из квартиры раньше, чем мать успела сказать еще хоть что-нибудь. Зная, что женщина не поленится выбежать и в коридор, дабы на радость соседям закатить очередной, не несущий особого смысла скандал, парень спешно добрался до лестницы, пробежал вниз с десяток этажей, предпочитая использовать в качестве средства передвижения собственные ноги, а не лифты – душные и такие пугающие комнатки. Лишь оказавшись на улице, Эгон почувствовал себя в относительной безопасности.
«Господи, как же я хочу жить один!» – нет, Эгон очень любил свою мать, но жить с ней до собственной старости все же не мечтал.
От дома до полицейского участка было примерно сорок минут пешего хода. Парень всегда предпочитал именно ходить на работу, тем самым как экономя на проезде, так и разминаясь с утра пораньше. Прогулки проходили относительно однообразно: несколько переходов, затем городской парк, снова переход, злачное местечко, затесавшееся между дорогими кварталами, выход в заброшенный детский садик, и вот, наконец, участок. Но сегодня Эгону было не суждено дойти до работы без приключений. Не успел он оказаться на территории Злачного места, как на него что-то свалилось.
Каждый человек питает к чему-либо непреодолимую страсть. Кто-то любит деньги, иные жаждут славы, третьим – достаточно заварного пирожного. Стэм любил женщин. И не просто женщин, а Замужних женщин. За что постоянно и расплачивался.
- Ах, Стэм, Да!!! Да!!! Сильне-е-е!!! Нх-х-х-х-х…!!! Ах! Мф!! Стэ-э-э… – эротичные стоны были прерваны гневным ревом. Блондин вздрогнул, тут же сбросил с себя одеяло и воззрился на коренастого мужчину уголовной наружности, что стоял в дверях спальни.
- Ой… – только и пробормотал парень, мигом слезая со своей дамы и на ходу застегивая ширинку. Стэм благоразумно перестал снимать штаны во время секса еще около полугода назад, после того как ему пришлось несколько часов голышом прятаться во дворе младшей школы от очередного разъяренного мужа очередной пассии. Тогда Стэм лишь чудом избежал обвинений в педофилии. Повторять подобный опыт парень, естественно, не хотел. Любой нормальный человек извлек бы урок из ситуации и прекратил спать с замужними женщинами. Стэм перестал снимать штаны.
- Шлюха! – тем временем завопил мужик, сделав пару шагов к кровати. Женщина, что все еще на ней лежала, завернулась в одеяло, забилась в угол и съежилась, тихо поскуливая. Стэм же медленно попятился к окну, уже успев подхватить рюкзак со всеми своими вещами и мысленно оценивая, как проще сбежать и сможет ли он вообще это сделать.
- Ты еще у меня поплатишься! Трахаешься с кем ни попадя! Тупая шалава! Говорили мне, что ты давалка с большой буквы «Д», а я, дурак, не верил! – орал мужик, сжимая кулаки и готовый накинуться на свою жену и разорвать ее на клочки.
- Уф, не буду вам мешать, семейные ссоры – это как-то не по мне! – заулыбался тем временем Стэм, бочком пытаясь пробраться к двери.
- Ах ты, наглая тварь! – разозленный муж обратил-таки свой гневный взор на щуплого любовника жены. – Гаденыш! Как ты могла променять меня – мужика! – на этого дрища?! – вновь воззрился он на изменницу.
- Мужик – о как много в этом слове, – хихикнул Стэм. – У вас явно неправильное восприятие действительности. Как вы можете называть себя мужиком, когда уже больше полугода не Даете своей жене? – не преминул поделиться знаниями о половой жизни пары парень. – Я и подумать не мог, что импотенция – признак мужественности!
- Ты… Ты!!! – мужик буквально задохнулся от лютой ярости. – Я сейчас покажу тебе, что значит «настоящий мужик»!
- Что, правда? Так вот в чем дело, моя дорогая! У Вашего мужа встает на мальчиков! – наигранно воскликнул Стэм, уже успевший натянуть на себя футболку и теперь прикрываясь так, будто на его честь злостно посягают, а он, как махровая девственница, яростно отбивается.
- Иди сюда! Иди сюда, говорю! – лицо горе-мужа раскраснелось, на висках выступили пульсирующие венки. Казалось, еще чуть-чуть и беднягу настигнет инсульт.
- Ну да, сейчас только ногти постригу и тут же подойду! Нашел дурака! – нервно хихикнул Стэм, который, поняв, что до двери добраться не сможет, теперь вновь жался к окну.
«Третий этаж. В принципе не так уж и высоко!» – размышлял он мысленно, не прекращая наблюдать за разъяренным мужем своей любовницы.
- Наглая мразь! Ты больше и пальцем не прикоснешься к моей жене! – орал бушующий мужик.
- Пальцем? – Стэм сделал вид, что ослышался. – Позвольте, но я прикасался к ней и куда более нежными органами, – хихикнул он, незаметно для своего врага приоткрывая окно.
- Сука! – гневно выдохнул мужчина и ринулся на блондина. Но прежде чем его кулак добрался до смазливой мордашки полицейского, тот сиганул вниз из окна и был таков. Третий этаж – дерзкий прыжок не предвещал особых повреждений. Парень не учел лишь одного. Того, что в этот момент под окном может кто-то оказаться. Например, Эгон.
- А не соснул бы ты, а?
- Только после тебя, придурок!
- Кто я? КТО Я? Придурок? Сам-то кто, ведро мускулов!
- Лучше быть ведром мускулов, чем мешком тухлых костей!
- Кости не тухнут!
- Твои – исключение!
- Я не понял, это ты сейчас намекаешь на то, что я тухну?
- О, боже, легенды о блондинках не врут!
- Это я блондинка?! Я блондинка?!!!
- Нет, я, – фыркнул Эгон, проводя рукой по бритой голове. – Кретин сраный.
- Пошел на хер, говно.
- Сам гавно… – обиженно пробормотал лысый, почесывая ноющую поясницу.
- Ой, ладно, че рожу-то такую недовольную сделал, а? Можно подумать, тебе было больно!
- Ты свалился на меня с высоты третьего этажа!!! Да, как это ни странно, но мне было больно! – взревел Эгон, пинком открывая главную дверь участка и, словно вихрь, преодолевая наизусть заученный лабиринт коридоров.
- Что ты прям! Неженка! – не унимался и Стэм. Он, конечно же, полностью осознавал свою вину, но никогда бы ее не признал. Уж этой жертве анаболиков так точно!
- Ого, кто бы мог подумать, что вы стали настолько близки, что даже на работу теперь вместе приходите! – поприветствовала ввалившихся в офис коллег Ксин. Девушка, как всегда, приходила на работу самая первая и уже успела натаскать себе на стол кучу дел для изучения.
- Ксин, пошла в жопу! – выругался Стэм.
- Это совсем не так, ты ошибаешься, – тем временем смущенно забормотал Эгон.
- Да ладно вам отнекиваться! – весело отмахнулась девушка. – Дружба – это же так прекрасно! Если вы, конечно, именно дружите, а не встр…
- Не-е-е-ет! Не смей делать подобных предположений! – взвыл Стэм, хватаясь за голову.
- Ну что ж… У вас еще будет время подумать насчет совместных отношений, – как ни в чем не бывало заявила коллега. Стэм и Эгон тут же встрепенулись и воззрились на нее глазами по пять копеек.
- Прошу… Только не говори, что… – застонал Стэм, чуя, что запахло паленым.
- О чем ты говоришь, Ксин? – тем временем растерялся Эгон.
- А вы еще не знаете? Нас всех разделили на пары для патруля дома Макка, а также для проживания в его квартире. Вас поставили напарниками и сегодня ваша смена. Вы что, не читали мое сообщение? – удивилась девушка. Эгон свой компьютер вчера даже не включал, потому что, придя с работы, умудрился весь вечер потратить на споры с матерью. Стэм также до электронной почты не добрался, он тоже был с матерью, правда не со своей, и они далеко не спорили.