— Одного насмерть, второй сломал ногу и ребра.
Я молчал, не понимая, куда он клонит. Он задумался. И я вдруг тоже задумался. Мне стала казаться странной такая детальная осведомленность собеседника. Да и коньяк с лимоном в камере, это не норма, думаю, даже в Голландской тюрьме. Че-ерт побери! а не влип ли я в самую, что ни на есть простецкую ловушку. Я попытался собраться, вспомнить все, что уже успел выложить. Все, что я мог выложить, было выложено. А какова теперь линия обороны?!
Мрачный курильщик вдруг спросил, не глядя в мою сторону.
— Скажи, а откуда у тебя визитка генерала Пятиплахова? Причем ведь не армейского генерала. Ты хоть представляешь себе, что это за служба?
— Какая служба?
Он полез в карман треников и достал маленький бледный прямоугольник.
— Ничего не видно.
Он достал опять же из кармана маленький как упаковка «рондо» фонарик и ослепительной белой струей впился в картонку. И я тут же ее узнал. Только… Это была точно она — визитка которую я получил от Пети Плахова на борту теплохода «Китеж», я не мог забыть этого золотого орла в углу. Вот оно что, значит — игра звуков. Я учился с ним не в одной группе, а всего лишь на одном потоке, а вслух будущего генерала все у нас звали по фамилии, а я решил, что по имени и фамилии. Короче, обыкновенная путаница. Как мог объяснил то, что сам только что понял. Мол, странно, что я сам раньше об этом не догадался. Ведь у меня подходящий склад ума. Своего кота, например, я называл Дивуар. И тут же подумал — зачем вру? Ведь это можно проверить. Нет у меня никакого кота. Впрочем, как это проверить? Скажу, что кот уже мертв.
Человек в майке слушал внимательно и беззвучно.
— Хорошо, что у тебя при обыске нашли эту визитку.
— Почему?
— Мы подумали, что наши особые службы занялись этим непростым дедушкой. У них, у спецов, все экстрасенсы, все колдуны на учете, все летающие тарелки пронумерованы, понимаешь же, что этим занимаются в государственном масштабе и давно, и тайно. И у нас и в Штатах.
— Их же по телевизору показывают. «Битва экстрасенсов».
— Мусор, показывают, то, что не представляет никакой ценности. Для отвода глаз, и выпускания пара.
Я был крайне далек от этих материй, и даже, если так можно сказать, по гигиеническим соображениям. Двадцатиминутное общение с рядовым уфологом так загаживает сознание, что лишь поллитрой можно удалить последствия.
— Ты задумывался, почему сейчас так много разговоров повсюду об инопланетянах, книги, фильмы снимаются, сотни, дети индиго опять же, приорат Сиона, Вольф Мессинг, «человек дождя», нацистская база в Антарктиде, нанотехнологии, клонирование, все телевизоры забиты.
— Почему? — Спросил я, хотя мне было плевать, но я чувствовал, что собеседнику лучше подыграть ради своей возможной будущей пользы.
Он смачно забычковал окурок.
— Хочешь спрятать информацию, прячь в информационном шуме, понятно?
Это было действительно понятно, и я кивнул.
— Вот интернет… Раньше я думал, что настоящее знание это знание, реальное знание, секрет нашего мира, это, чего нет в интернете. Сеть, она для дебилов, я считал, а у сильных людей свои способы. А потом как-то понял — все намного проще и гениальнее, тайное знание замешано в гуще других, бесчисленных знаний, тонет в океане мертвой, одноразовой информации. Под видом всеобщей доступности всех знаний, мы имеем абсолютное погребение немногих реальных и важных. Если бы мировой секрет лежал в каком-нибудь сейфе на дне моря, его теоретически можно было бы обнаружить и использовать. Как смерть Кащея. А тут — ты можешь стучать по клавишам хоть целый год, хоть тысячу лет, а того, что не положено тебе знать не узнаешь никогда.
Я пожал плечами. Надо было помалкивать. Иногда такие разговоры угасают сами собой. Но я зачем-то сказал:
— Да-а.
— Но ведь надо же его, это знание тайное, из шума информационного извлекать как-то. Когда нужно, правильно?
Я и с этой мыслью был согласен, и поэтому охотно кивнул.
Собеседник вдруг хищно улыбнулся. Мы подходили в наших рассуждениях к месту и для него самого очень интересному.
— Значит, нужен какой-то код. Код, с помощью которого дешифруется этот самый шум, и вышелушиваются зерна из плевел.
Слово «вышелушиваются» далось ему не без труда.
— Но, что тогда получается? Опять тот же секрет, тот же сундук с Кащеевой смертью. Только другого рода. Суть одна. Замкнутый логический круг. Надо признаться, я затосковал.
Он хотел снова закурить, но раздумал.
— Потом, вдруг — озарение! Нет кода! Нет секрета! Нет ничего такого, что может уместиться в одной голове, понятно.
Было не очень понятно, но я на всякий случай кивнул.
Собеседник все же закурил. Выдохнул дым.
— Это как с мировым правительством. Сеть — просто модель, информационная модель мира. Тайное знание, скрытое в сети, аналог мирового правительства тайно правящего миром.
Я выпучил глаза, чтобы не усмехнуться, а выглядело так, будто я потрясен.
Он посмотрел на меня строго, как бы проверяя реакцию! Я кивнул, мол, слушаю, слушаю и внимательно. Он помедлил немного, давая паузой почувствовать, что сообщит важное.
— Понятно, что мировое правительство имеется. Но это не шайка миллиардеров определенной национальности, собравшихся в каком-то кабинете для обсуждения темы: как мы будем управлять миром.
— А что это? — Я выглядел, очевидно, очень наивным, но мне и в самом деле было интересно, как работает мировое правительство.
Человек в майке еще раз выдержал паузу, чтобы я окончательно мог проникнуться ответственностью момента.
— Мировое правительство, это не ложа какая-нибудь занюханная, не совет директоров сверхкорпорации. Это очень подвижная, из тысяч людей состоящая система, в которую входят и финансисты, и умники университетские, и политики, и народные вожди, и продвинутые журналисты, и философы и так далее.
Я считал себя довольно «продвинутым» журналистом, но никогда не ощущал, что чем-то правлю.
Сосед продолжал:
— Суть в том, что эти люди и в самом деле управляют миром, но иногда даже не знают об этом, о своем участии в команде. Не знают, что в какой-то момент вошли в нее, и не замечают, что выпали. Они все вместе формируют мировой курс развития, но никому не гарантировано постоянное место в этой команде, тем более, место координатора. А она, эта команда рассыпана по всему миру, там и корейский банкир, и Йельский профессор, и немецкий промышленник, и миланский кутюрье, и Егор Гайдар в какой-то момент. Они могут друг друга никогда и не увидеть, и даже не знать о существовании друг друга. Пульсирующая, огромная интеллектуально-духовная плазма. И выпавшие из команды еще долго надувают щеки, являясь всего лишь скорлупой бывшего члена мировой элиты. Главное — никто из них самих ничего не знает наверняка, могут только догадываться, чуять. Всякое масонство — чушь! Оболочка. Ширма.
— Да? — спросил я, чувствуя что-то вроде вызова. Как это, простите, чушь?! Нас столько этим пугали и развлекали, а какой-то мужик в трениках отменяет все масонство одним махом!
Он вздохнул:
— Масонство — это ритуал, это объявленное, закрепленное членство и так далее. Такая же чушь, как ротари-клубы, Римские клубы, союзы там всякие. Жискар д Эстен поругался со своими масонами, потому что отказался ехать в их ложу, чтобы приниматься в члены: я президент, и хочу, чтобы во дворце. Анекдот!
— А-а, — сказал я, потому что в этом месте подразумевалась моя реплика.
— Вся суть в том, что никто как бы не принимает глобальных решений. Глобальные шаги складываются из тысяч мелких шажков, которые иногда могут делаться как бы и в сторону от смутно ощущаемой основной линии. Но в результате потом все суммируется, в одном глобальном действии. Центр везде и нигде.
Он чему-то криво усмехнулся и быстро добавил.
— И власть эта — действующая, а не воображаемая сила.
Я понимающе закивал.
— И вы решили, что в случае с Ипполитом Игнатьевичем мы имеем дело с частным случае проявления этой самой… силы?
Выходило здорово: Ипполит Игнатьевич — член мирового правительства.
Человек в трениках навел на меня световую струю своего фонарика, и несколько секунд молчал — что за следовательские манеры? Потом выключил свет и сказал тихо:
— Да.
Уровень опьянения во мне понижался, и я начинал рассматривать картину обнажаемую отливом. Дяденька был, конечно, интересный, но с несомненными тараканами в голове. Остается только понять, почему у него здесь такие коньячные привилегии. И что бы это могло значить для меня.
Хозяин камеры вдруг заговорил снова, и с какой-то новой энергией:
— Когда я увидел твою генеральскую визитку — очень разволновался. Смотрю, к этому очень-очень непростому делу с наездом на старушку протягивает руку такое наше ведомство. Значит, есть какие-то шансы. Столкновение двух сил. Когда рубят лес, у некоторых щепок есть шанс улететь подальше и спрятаться в траве.
Совсем он меня замучил своим образным мышлением. Но я решил терпеть до какого-нибудь конца.
— Оказывается, ты всего лишь одноклассник.
— По институту. Один поток. Я даже не знал, что у него такая длинная фамилия. Петя и Петя, а фамилия Плахов. — Зачем-то повторил я уже изложенные объяснения.
— Жаль.
— Вы же только что сказали, что это хорошо, что у меня эта визитка.
Он кашлянул, кажется, у него такой смех.
— Для тебя хорошо. Иначе бы тебя по-другому распрашивали. Не вонючими бомжами прессовали, а как следует.
Понятно.
— Но если это такая, м-м, пытка, то зачем меня вывели подышать?
Он опять кашлянул.
— Через два часа человек перестает ощущать запах так остро. Вообще не замечает. Ему надо дать продышаться, и тогда для него главный кошмар — возвращение в душегубку.
— А тут еще коньячок, язык и развязался? — усмехнулся я.
Он сел на койке.
— Только ничего интересного ты мне не рассказал. Я даже не знаю, может быть, ты меня переиграл. Молотишь тут под какого-то идиота. Хотя, мне, по правде, все равно. А дело, между прочим, серьезное. Не мое только личное, хотя и мое тоже, так уж получилось, но и глобальное. Что-то такое начинается. Понятно?
— Понятно.
— Ты там передай Плахову или Пятиплахову, что я, подполковник Марченко, даю ему наводку на очень, очень интересную тему. Этот дедушка Зыков совсем не прост. Ведь когда он умолял Рудакова сдаться, он ничего не сказал про Карпеца, не предлагал ему тоже покаяться. Значит, что? Значит, уже знал, что с ним произошло. И знал, что произойдет с Рудаковым. Знал! Представляешь, что он вообще может знать!?
Я об этом раньше не думал, а теперь подумал — ведь и правда, тут что-то есть. Ипполит Игнатьевич сказал, что получил какой-то сигнал, теперь понятно — какой? Он знал. От кого? Дедушка, кажется, на самом деле превращается прямо в Старца Горы.
— Такие информированные дедушки не исчезают просто так, да еще после таких спектаклей как у нас в ОВД. Чтобы ты не забыл мою фамилию, дам тебе свою визитку.
— И меня отпустят?
— Отпустят, только учти, что ты под наблюдением, поэтому сбегать, прятаться, не советую. Скажи, скажи генералу, ему будет интересно со мной встретиться. Я такой подполковник милиции, что не везде бывает, ты ведь понял.
— Да. — Я так был рад, что готов был согласиться с любым его заявлением.
— И если дед — это их дед, намекни мне. По-человечески прошу. Лучше меня иметь как союзника. Я хоть и в камере сижу, а далеко гляжу. Очень сильно могу навредить. Тебе-то уж точно!
Я взял его визитку, в груди собирался клубок нервного смеха — я не хотел иметь подполковника даже как союзника. Я попытался скрыть рвущийся изнутри смех вопросом:
— А электронная почта? Здесь только телефон.
— Я не пользуюсь компьютером, — веско сказал Марченко. — Способ не быть под колпаком.
— Понятно.
— Ничего тебе не понятно. Сядь, я тебе еще кое-что втолкую.
На площади перед зданием Казанского вокзала царила обычная суета. Кто-то приехал, кто-то уезжал, носильщики ловко выруливали в толпе, медленно расхаживали пузатые таксисты, крутя ключи на указательном пальце, вяло приставали к прохожим цыганки, кто-то ел хот-дог, запивая пивом под навесом киоска, мимо полз троллейбус, обгоняемый легковушками.
В этой картине обыкновенной суеты можно было выделить несколько маленьких групп по два-три человека, мужчины и женщина с огромными полиэтиленовыми пакетами в одной руке и какими-то пластиковыми карточками, похожими на удостоверение, в другой. Они стояли, переговариваясь, но при этом внимательно отслеживая ситуацию на площади. Время от времени один из них отрывался от разговора и хищно подлетал к человеку, только что вышедшему из вокзальных дверей. Это был приезжий, его легко можно было опознать по чемоданам в руках, осторожной повадке — первый раз в столице, надо осмотреться. Этому очередному гостю города совалась в нос карточка и начиналась стремительная рекламная трель про то, что первый телеканал (или третий или двенадцатый), начинает рекламную акцию, вот тут все реквизиты, телефоны, всегда можно позвонить, и вы, дорогой гость столицы, можете сейчас немедленно приобрести нужные и ценные товары по значительно, в честь этой акции, сниженным ценам.
Гость ставил чемодан на асфальт, и в освободившиеся руки ему тут же из пакета «работника канала» начинали выкладываться разного рода коробки. Фены, утюги, тостеры, наборы ножей, электрочайники, электробритвы и так далее. Выкладывание это сопровождалось неостановимой болтовней, подавляющей всякий росток сомнения, могущий возникнуть в голове гостя. Наоборот, нагнеталось ощущение, что ему чрезвычайно повезло, и он прямо сейчас, даже не отойдя от вокзала получит все что ему нужно, и по сильно-сильно заниженной цене, поскольку — акция!
Некоторые пытались сопротивляться, приводя какие-то аргументы в пользу того, что им все предлагаемое кажется и не слишком-то нужно, но все эти попытки сопротивления подавлялись бодро, быстро, и уже надо было расстегивать кошелек, чтобы закрепить счастье выгодной покупки.
Сомнения возникнут минут через пять-шесть после совершения сделки, потом они станут крепчать, а когда осчастливленный покупатель найдет разетку, проверит качество приобретенных вещей он поймет, что его обдурили. Ему всучили если и работающие, то сильно устаревшие, модели, да еще по цене в полтора раза выше магазинной.
Местные милиционеры занимают такое положение на этой площади, чтобы каким-нибудь образом случайно не оказаться свидетелем совершающегося мошенничества.
Эта площадка работает давно, немногим меньше, чем площадка ММВБ, превращение наивности одних в прибыль других, процесс вечный.
В этот майский день в ее размеренной, малозаметной, но довольно прибыльной работе произошел сбой. На троллейбусной остановке припарковались две «девятки» неброского цвета, из них выскочили семь или восемь человек с дубинками и молча проникли в редкую вокзальную толпу. Их действия поражали своей координированностью, хотя не слышалось никаких команд. Без всякого предупреждения, они обрушили свои дубинки на спины «представителей телеканала», коробки с «призами» полетели на асфальт, послышались крики, недоуменные, испуганные, одна из мошенниц завизжала. Толпа множественно замерла, стараясь определить источник опасности. Первыми сообразили, что делать именно «телевизионщики». Видимо, сознание того, что они занимаются бизнесом незаконным, было не полностью задавлено внутри, и в момент «х», сработал инстинкт застуканного вора — они рванули в разных направлениях, крича, что характерно «Милиция! Милиция!». Милиция, само собой, не думала принимать эти крики на свой счет, считая, что вопит какая-нибудь никому не интересная пензенская бабушка с десятью всученными ей китайскими утюгами на руках.
Дело было кратким, как операция Суворова. Десятки растоптанных коробок на казанском асфальте, семеро забившихся в кровавых соплях за палатки с мороженным и сосисками мужиков и теток. С удовлетворенным взревом уносящиеся с площади победоносные «девятки».