Внезапно меня стала бить дрожь. Позади громко закричала женщина. Я сделал пол-оборота и, не спуская глаз с цилиндра, из которого выпрастывались все новые щупальца, начал проталкиваться подальше от края ямы. Я видел, как на лицах окружавших меня людей изумление сменилось ужасом. Со всех сторон послышались невнятные крики. Толпа разом попятилась. Продавец из Уокинга все еще пытался взобраться на край ямы. Скоро я остался один и увидел, как люди, находившиеся по другую сторону ямы, бегут прочь, и Стент вместе с ними. Я снова взглянул на цилиндр, и меня обуял неукротимый ужас. Окаменев, я стоял на краю ямы и смотрел во все глаза.
Большая сероватая округлая туша, величиной, пожалуй, с медведя, медленно, мучительно вылезала из цилиндра. Когда она высунулась довольно далеко, на нее упали лучи солнца, и туша заблестела, словно мокрая кожа. Два больших темных глаза пристально смотрели на меня. Туша была, как я сказал, округлая, и спереди у нее находилось, если так можно выразиться, что-то вроде лица. Под глазами располагался рот – безгубая щель, края которой мелко тряслись, ловя воздух, и роняли слюну. Тело тяжело дышало и судорожно пульсировало. Одно тонкое щупальце вцепилось в край цилиндра, другое извивалось в воздухе.
Тот, кто не видел живого марсианина, вряд ли может представить себе его странную, ужасающую внешность. Своеобразный треугольный рот с заостренной верхней губой, полное отсутствие надбровных дуг, полное отсутствие подбородка под клинообразной нижней губой, беспрестанное дрожание рта, пучки щупалец, как у Горгоны, шум, производимый легкими, которые вынуждены дышать в чужой атмосфере, явная тяжеловесность и мучительная неповоротливость – результат большей силы притяжения на Земле, – и главным образом невероятно пристальный взгляд огромных глаз, – все это было омерзительно до тошноты. Маслянистая бурая кожа напоминала склизкую поверхность гриба, неуклюжие, медленные, ленивые движения внушали невыразимый ужас. Даже при этой первой мимолетной встрече меня захлестнула волна отвращения и смертельного страха.
Вдруг чудовище исчезло. Оно перевалилось через край цилиндра и рухнуло в яму, издав звук, словно шлепнулся большой тюк кожи. Я услышал своеобразный глухой вскрик, и вслед за первым чудовищем в глубокой тени отверстия показалось второе.
Тут мое оцепенение прошло, я развернулся и со всех ног побежал к ближайшим деревьям, находившимся в каких-нибудь ста ярдах от цилиндра; правда, бежал я зигзагами и спотыкаясь, потому что не мог оторвать глаз от чудовищ.
Там, среди молодых сосен и кустов дрока, я остановился, задыхаясь, и стал ждать, что будет дальше. Поле вокруг песчаного карьера было усеяно людьми, которые, как и я, завороженно, с любопытством и страхом разглядывали чудовищ – вернее, кучу гравия на краю ямы, в которой чудовища лежали. И вдруг я с новым ужасом заметил, что на гребне кучи то появляется, то пропадает какой-то круглый черный объект. Это была голова свалившегося туда ранее продавца – на фоне раскаленного закатного неба она казалась черным пятнышком. Вот показались плечи и колено, но человек в очередной раз соскользнул вниз, и над краем ямы опять осталась одна голова. Потом скрылась и она, и мне показалось, что до меня донесся слабый крик. Первым моим импульсом было вернуться и помочь несчастному, но страх оказался сильнее.
То, что там произошло, увидеть было нельзя: яма сама по себе получилась глубокой, да еще ее окружали груды песка, взрытого упавшим цилиндром. Всякий, кто шел бы в тот час по дороге из Чобема или Уокинга, был бы удивлен необычайным зрелищем: постоянно уменьшавшаяся толпа, насчитывавшая около сотни, может, чуть больше человек, рассыпалась по полю, люди стояли огромным неровным кругом – кто в канаве, кто за кустом, кто за воротами, кто за зеленой изгородью – и, почти не говоря ни слова, лишь изредка обмениваясь короткими возбужденными восклицаниями, смотрели, смотрели, во все глаза смотрели на несколько куч песка. Брошенная тележка с имбирным пивом причудливым остовом чернела на фоне пламенеющего неба, а в песчаном карьере стояла вереница пустых экипажей, лошади ели овес из подвешенных перед их мордами торб и рыли копытами землю.
V
ТЕПЛОВОЙ ЛУЧ
После того как я мельком увидел марсиан, выползавших из цилиндра, в котором они явились на Землю со своей планеты, меня словно парализовало. Я, как заколдованный, стоял по колено в кустах вереска и смотрел на песчаный холмик, скрывавший пришельцев. Во мне боролись страх и любопытство.
Я не решался вернуться к яме и в то же время испытывал страстное желание заглянуть туда. Поэтому я пошел вокруг ямы по большой дуге, отыскивая более удобный наблюдательный пункт и не спуская глаз с куч песка, за которыми таились эти странные гости нашей планеты. Один раз на фоне заката взмыли три тонких черных кнута, наподобие щупалец осьминога, но они тут же втянулись обратно, а затем медленно, колено за коленом, выдвинулся тонкий суставчатый шест, на верхушке которого вращался какой-то круглый вихляющийся диск. Что же там такое происходит?
Зрители большей частью разбились на две группы: одна маленькая толпа стояла между ямой и Уокингом, другая – совсем уже крохотная кучка зевак – собралась в направлении Чобема. Очевидно, в их душах происходила та же борьба, что и во мне. Неподалеку от меня стояло несколько человек. Я подошел к одному из них – мы, кажется, были соседями, хотя я и не знал его имени, – и поприветствовал его. Однако сейчас был вряд ли подходящий момент для обмена дежурными фразами.
– Какие безобразные зверюги! – воскликнул он. – Великий Боже! Какие безобразные зверюги!
Он только эту фразу и твердил.
– Вы видели человека в яме? – спросил я, однако он не проронил ни слова в ответ.
Мы оба замолчали – просто стояли бок о бок и пристально смотрели, испытывая, как мне казалось, некое успокоение от того, что оказались рядом. Затем я сменил позицию и поднялся на маленький холмик, который давал некоторое преимущество для обзора – в нем было чуть больше ярда высоты, – а когда через несколько секунд оглянулся, то увидел, что мой сосед уже направляется к Уокингу.
Солнце село, вечерние тени сгустились, наступали сумерки, а ничего нового пока не происходило. Толпа, которая собралась в левой от меня стороне, ближе к Уокингу, казалось, увеличилась, и я слышал теперь невнятный гул, доносившийся оттуда. Кучка людей между мной и Чобемом рассеялась. Из ямы не исходило никаких намеков на движение.
Должно быть, именно это придало людям смелости (впрочем, причина могла быть какой угодно). Полагаю, что прибытие новых людей из Уокинга также помогло толпе обрести былую уверенность. Во всяком случае, когда упали сумерки, в песчаном карьере началось медленное прерывистое движение – оттого что вокруг цилиндра царили тишина и покой, оно, казалось, только набирало силу. Вертикальные черные фигуры группками по двое, по трое делали несколько шагов в направлении цилиндра, останавливались, выжидали, затем снова продвигались вперед, растягиваясь по мере движения тонким неровным полумесяцем, вытянутые рога которого должны были скоро замкнуться, взяв яму с цилиндром в кольцо. Я, со своей стороны, тоже стал придвигаться к яме.
Вскоре я увидел, как несколько извозчиков и еще каких-то людей смело вошли в песчаный карьер, а затем услышал стук копыт и скрип колес. Парень из лавки сладостей покатил тележку с яблоками. И тут ярдах в тридцати от ямы я заметил еще одну маленькую черную кучку людей, приближающихся со стороны Хорселла; человек, шедший впереди, размахивал белым флагом.
Это была Делегация. В городке на скорую руку провели совещание, и, поскольку марсиане, несмотря на отвратительный внешний вид, со всей очевидностью производили впечатление разумных существ, было решено продемонстрировать им с помощью сигналов, что и мы тоже достаточно разумны.
Реял, реял белый флаг, вился справа, вился слева… Я стоял слишком далеко, чтобы распознать кого-либо, но позже узнал, что Оугилви, Стент и Хендерсон тоже принимали участие в этой попытке установить связь с марсианами. Продвигаясь вперед, эта маленькая группка как бы сломала почти сомкнувшееся кольцо людей, втянула часть окружности внутрь, и уже довольно много неясных черных фигур следовало за ней, благоразумно держась подальше.
Вдруг сверкнула вспышка, и сияющий зеленоватый дым вышел из кладезя тремя отчетливыми клубами – в неподвижном воздухе они поднялись строго вертикально, один за другим.
Этот дым (пожалуй, лучше называть его пламенем) был так ярок, что глубокое синее небо над головой и коричневое, подернутое туманом поле с торчащими кое-где черными соснами, простиравшееся до Чертси, вдруг резко потемнели, и даже когда высоко поднявшиеся клубы растаяли окончательно, темени не убавилось. В этот же миг послышался какой-то слабый шипящий звук.
По ту сторону ямы клином стояли люди, причем на самом острие клина реял белый флаг; вся эта маленькая группа – вертикальные черные черточки на черной земле – словно бы оцепенела от изумления при виде небывалого феномена. Пока зеленый дым поднимался, на их лицах лежал отблеск бледно-зеленого света, но стоило клубам рассеяться, как он погас.
Шипение постепенно перешло сначала в глухое жужжание, потом в громкий, очень громкий гул. Над ямой медленно поднялась какая-то горбатая тень, а затем из нее вырвался призрачный луч мерцающего света.
Тут же последовали вспышки самого настоящего огня, яркое пламя взвилось над поредевшей группкой людей, перескакивая с одного человека на другого. Казалось, будто невидимая струя ударила по ним и вспыхнула белым сиянием. Казалось, будто каждый человек внезапно и мгновенно превратился в огненный столб.
При свете пожиравшего их пламени я видел, как они зашатались и попадали, а их сторонники обратились в бегство.
Я стоял и смотрел, еще не вполне сознавая, что в той маленькой отдаленной толпе сама смерть перескакивает от одного человека к другому. Единственное, что я ощущал в тот момент, – это какую-то поразительную странность происходящего. Почти бесшумная ослепительная вспышка – и человек падает ничком и лежит неподвижно, а невидимый тепловой стержень, пройдя над поверженными, устремляется дальше, и тут же сосны начинают взрываться, превращаясь в пылающие факелы, а на месте каждого сухого куста дрока с каким-то глухим стуком возникает огненный шар. Даже вдали, в стороне Напхилла, я увидел вспышки – там разом занялись деревья, живые изгороди и деревянные постройки.
Этот невидимый, неотвратимый тепловой меч быстро и равномерно описывал круг над долиной. По вспыхнувшему кустарнику я понял, что он приближается ко мне, но был слишком поражен и ошеломлен, чтобы пошевелиться. Я слышал треск огня в песчаном карьере и пронзительное ржание лошади, которое тут же оборвалось. Как будто невидимый и в то же время невероятно раскаленный перст, поворачиваясь, тянулся ко мне над вереском со стороны марсиан, и по всей широкой дуге его движения, начиная от песчаного карьера, дымилась и трескалась темная земля. Вдалеке, слева от меня, там, где на поле выходит дорога от станции Уокинг, что-то с грохотом обрушилось. Тут же шипение и гул прекратились, и черный куполообразный объект медленно опустился в яму.
Это произошло так быстро, что я все еще стоял непо-движно, совершенно ошарашенный и ослепленный огнем. Если бы эта смерть описала полный круг, она неизбежно скосила бы и мое бренное тело, и тогда ночь вокруг меня мгновенно стала бы непроглядно черной и чужой.
Холмистое поле казалось теперь совсем мрачным, только дороги бледно серели под глубоким синим небом позднего вечера. Стало темно, все вокруг как-то разом обезлюдело. Над моей головой наливались блеском звезды, а на западе все еще светилась бледная полоска голубого, отдающего даже зеленью цвета. Вершины сосен и крыши Хорселла четко выступали на фоне гаснущей вечерней зари. Марсиан и их приспособлений совсем не было видно, если только не считать той самой мачты, на которой вихлялось беспокойное зеркало. Тут и там дымились и алели купы кустов и отдельно стоящие деревья, а над домами близ станции Уокинг в неподвижный вечерний воздух ввинчивались спирали огня.
Если не считать этих деталей и поселившегося во мне страшного изумления, в остальном мир совсем не изменился. Маленькая горстка черных крупинок с белым флажком была сметена с лица земли, однако спокойствие тихого вечера, как мне тогда показалось, от этого нисколько не нарушилось.
Вдруг я осознал, что стою на темном поле совершенно один, беспомощный и беззащитный. И, как тяжелый груз, обрушившийся на меня откуда-то извне, пришел – Страх!
С усилием я повернулся и побежал, спотыкаясь, по вереску.
Страх, который я тогда ощутил, был не просто страхом, а паническим ужасом, и боялся я не только марсиан, но также сумрака и тишины, царивших вокруг. Самым поразительным образом лишившись остатков мужества, я бежал и безмолвно рыдал, как ребенок. Раз повернувшись спиной к марсианам, я больше не осмеливался оглядываться назад.
Помню, у меня было совершенно невероятное ощущение, что мною кто-то играет, что вот именно теперь, когда я уже почти в безопасности, эта таинственная смерть – быстрая, как зарница, – вдруг выпрыгнет на меня из темной ямы с цилиндром и сразит наповал.
VI
ТЕПЛОВОЙ ЛУЧ НА ЧОБЕМСКОЙ ДОРОГЕ
До сих пор еще не объяснено, каким образом марсиане могут косить людей так быстро и так бесшумно. Многие полагают, что они каким-то образом научились развивать невероятную температуру в замкнутых камерах, стенки которых абсолютно лишены теплопроводности. Эту конденсированную энергию они направляют на избранный объект, отбрасывая ее в виде пучка параллельных лучей при помощи параболического зеркала из неизвестного вещества, подобно тому, как параболическое зеркало маяка отбрасывает луч света. Впрочем, в деталях никто так и не разобрался. Но, как бы это ни делалось, совершенно очевидно одно: в основе лежит тепловой луч. Именно тепловой невидимый луч, а не луч видимого света. Все, что только может гореть, при его прикосновении моментально вспыхивает; свинец течет ручьями; железо тает; стекло трескается и плавится, а когда луч падает на воду, она мгновенно взрывается облаком пара.
В тот вечер около сорока человек пали под звездами близ ямы, их трупы были обуглены и обезображены до неузнаваемости, и потом всю ночь поле между Хорселлом и Мейбери оставалось безлюдным, его озарял свет пожаров.
В Чобеме, Уокинге и Оттершо о кровавой бойне узнали, вероятно, в одно и то же время. Когда произошла трагедия, лавки в Уокинге уже были закрыты, и множество людей, заинтересованных услышанными рассказами – торговый люд и прочие, – шло по Хорселлскому мосту и по дороге, окаймленной изгородями, которая выводила как раз на поле. Вы легко можете представить толпу молодых людей, которые, окончив дневные труды и приведя себя в порядок, воспользовались этой новостью, как они воспользовались бы, впрочем, любой новостью, чтобы пойти погулять в компании и невинно пофлиртовать. Вы легко можете представить, какой гул голосов раздавался на дороге в наступивших сумерках…
Разумеется, к этому времени лишь немногие в Уокинге знали, что цилиндр открылся, хотя бедняга Хендерсон уже отправил посыльного на велосипеде в почтовую контору со специальной телеграммой для вечерней газеты.
Когда гуляющие по двое-трое выходили на поле, то видели небольшие группки людей, которые что-то возбужденно обсуждали, посматривая на вращающееся над песчаным карьером зеркало, и это волнение, без сомнения, передалось вновь прибывшим.
К моменту гибели Делегации, то есть в половине девятого, в этом месте собралось человек триста, если не больше, не считая тех, которые свернули с дороги, чтобы подойти к марсианам поближе. Там было также три полисмена, причем один конный; следуя инструкциям Стента, они делали все возможное, чтобы сдержать толпу и не подпустить ее к цилиндру. Не обошлось, конечно, без ропота и свиста со стороны тех безрассудных и легко возбудимых личностей, для которых любое скопление людей – повод для шума и лошадиного ржания.
Как только марсиане показались из своего цилиндра, Стент и Оугилви, предвидя возможность столкновений, телеграфировали из Хорселла в казармы с просьбой прислать роту солдат для того, чтобы оградить этих странных существ от насилия со стороны людей. После этого они вернулись во главе злополучной Делегации. Люди, находившиеся в толпе, впоследствии описывали их смерть почти в точности так же, как она запомнилась и мне: три клуба зеленого дыма, низкая жужжащая нота и вспышки пламени.