– Увидим. Завтра. А теперь пойду-ка я спать. Какой смысл повторять одни и те же доводы… и попусту расстраивать друг друга? Мне этого совсем не хочется, Алек. Ничего хорошего это не принесет.
Она повернулась и пошла к двери, даже не попросив поцеловать ее на ночь.
– Маргрета!
– Да, Алек?
– Вернись и поцелуй меня.
– А зачем, Алек? Ты же женатый человек.
– Гм… Ну, ради Бога… ведь поцелуй еще не измена.
Она грустно покачала головой:
– Знаешь ли, Алек, есть разные поцелуи. Я бы не целовала тебя так, как целовала раньше, если бы не была готова с радостью заняться любовью. Для меня это счастливое и вполне невинное занятие… а для тебя – измена. Ты даже напомнил мне, что сказал Христос женщине, уличенной в прелюбодеянии. А я не грешила… и не собираюсь вовлекать тебя во грех. – Она снова повернулась к выходу.
– Маргрета!
– Да, Алек?
– Ты спрашивала, не собираюсь ли я снова пригласить тебя зайти ко мне попозже. Так вот, я прошу. Сегодня. Ты придешь ко мне попозже?
– Это грешно, Алек. Для тебя это грех, а стало быть, он превратит все в грех и для меня – ведь я буду знать, как ты это расцениваешь.
– Грех! Я не знаю, что такое грех. Знаю только, что ты мне нужна… и думаю, что нужен тебе.
– Спокойной ночи, Алек. – И она быстро вышла из каюты.
Прошло немало времени, прежде чем я решил почистить зубы, умыться, а затем еще раз принять душ. Я пустил еле теплую воду и слегка успокоился. Но когда я улегся в постель, то долго не мог заснуть, предаваясь тому, что считал размышлениями, хотя на самом деле это занятие таковым не являлось.
Я вспоминал многочисленные серьезные ошибки, совершенные мною за все годы жизни, перебирал их одну за другой, сметая с них пыль и подвергая тщательному изучению, чтоб понять, как я превратился в тупого, неуклюжего, безмозглого, самодовольного, упрямого как осел идиота и как, добившись успеха в этом похвальном начинании, унизил и ранил самую лучшую и самую милую женщину на свете.
Подобным никчемным самобичеванием я могу заниматься чуть ли не всю ночь, особенно если перед этим наговорил неимоверное количество глупостей. Мое сегодняшнее поведение было вполне достойно того, чтоб я неделями таращился в потолок.
Было уже за полночь, когда меня разбудил звук ключа, вставляемого в замок. Я нашарил кнопку прикроватного ночника как раз в тот миг, когда Маргрета сбросила халат и улеглась рядом со мной. Я тут же выключил свет.
Она была теплая и нежная. Она дрожала и плакала. Я ласково обнял ее и попытался успокоить. Ни она, ни я не произнесли ни единого слова. Слишком уж много слов было сказано раньше, и бóльшая часть их, к сожалению, принадлежала мне. Пришло время, когда нужно было только крепко обняться и говорить без слов.
Наконец бившая ее дрожь стала стихать, а потом прошла совсем. Дыхание выровнялось. Она вздохнула и еле слышно произнесла:
– Я не могла оставаться одна.
– Маргрета, я люблю тебя.
– Ах, и я люблю тебя, да так, что сердце щемит.
Столкновение произошло, когда мы оба уснули. Поначалу я и вовсе думал, что не засну, но все-таки расслабился – впервые после хождения по углям – и, конечно же, задремал.
Первым был невероятной силы толчок, который едва не сбросил нас с кровати, затем послышался пронзающий барабанные перепонки визг гнущегося, разрывающегося металла. Я включил ночник и увидел, как переборка в изножье кровати медленно выгибается вовнутрь.
Раздался сигнал общей тревоги, что усилило и без того оглушительный шум. Стальной борт корабля вздулся и с треском лопнул; в дыру просунулось нечто белесое и очень холодное. Свет погас.
Уже не помню, как я выбрался из кровати и выволок Маргрету. Корабль тяжело накренился на левый борт, мы покатились к внутренней переборке. Я ударился о дверную скобу, уцепился за нее правой рукой и повис, а левой рукой изо всех сил прижимал к себе Маргрету. Теперь корабль завалился на правый борт. В каюту через пробоину ворвался холодный ветер и хлынула вода – мы все это чувствовали, но ничего не видели. Корабль выпрямился, потом снова резко лег на правый борт, и я выпустил скобу.
То, что произошло потом, – мои догадки; кругом стояла кромешная тьма и раздавалась безумная какофония звуков. Мы упали – я крепко держал Маргрету – и вдруг оказались в воде.
Видимо, когда судно завалилось на правый борт, нас вышвырнуло в пробоину. Повторяю, это лишь догадки. Мне точно известно лишь то, что мы упали вместе и довольно глубоко ушли под воду.
Когда мы вынырнули, я все еще прижимал к себе Маргрету левой рукой, почти как настоящий спасатель на водах. Мне удалось оглядеться и набрать в легкие воздуха, а потом нас снова накрыло волной.
Корабль шел где-то совсем рядом. Дул холодный ветер, раздавался непонятный скрежет, рядом с бортом виднелась какая-то темная громада. Больше всего меня пугал корабль, точнее, его двигатель, гребной винт за кормой. Каюта С-109 была ближе к носу, однако, если не удастся отплыть подальше от судна, нас с Маргретой смелет в фарш. Я еще крепче прижал ее к себе и, изо всех сил загребая одной рукой и колотя ногами, устремился прочь от корабля. Я уже торжествовал победу, ощущая, что грозящая нам опасность почти миновала… и вдруг с размаху врезался головой в отвердевшую мглу.
8
И взяли Иону и бросили его в море;
и утихло море от ярости своей.
Мне было удобно и не хотелось просыпаться. Но дергающая боль в голове раздражала, и хочешь не хочешь, а проснуться пришлось. Я тряхнул головой, словно отгоняя назойливую боль, и тут же набрал полный рот воды. Я откашлялся.
– Алек? – раздался голос Маргреты где-то совсем рядом.
Я лежал на спине в соленой, теплой, как кровь, воде; меня окружала беспросветная тьма – я как будто вернулся в материнское чрево, если такое возможно по сию сторону смерти. А может быть, это и есть смерть?
– Маргрета?
– Ах! Ох, Алек! Какое счастье. Ты так долго спал! Как ты себя чувствуешь?
Я пошарил вокруг, проверил одно, другое, подвигал третьим и четвертым и понял наконец, что завис в воде рядом с Маргретой, которая тоже лежит на спине, поддерживая мою голову руками – классическая поза спасателей из Красного Креста. Она делала медленные лягушачьи движения ногами, чтобы удержаться на поверхности.
– По-моему, со мной все в порядке. А как ты?
– Все хорошо, дорогой, особенно теперь, когда ты проснулся.
– Что случилось?
– Ты врезался головой в гору.
– В какую гору?
– В ледяную. В айсберг.
(Айсберг? Я старался припомнить все, что произошло.)
– Что еще за айсберг?
– Да тот, который налетел на корабль.
Кое-что припоминалось, но ясной картины пока не возникало. Ужасный толчок, будто судно с ходу наткнулось на риф, а затем мы оказались в воде… Попытка отплыть подальше, удар обо что-то головой…
– Маргрета! Мы же в тропиках, почти на широте Гавайских островов. Откуда тут взяться айсбергу?
– Не знаю, Алек.
– Но это… – Я хотел сказать «невозможно», а потом подумал, что из моих уст это прозвучит глупо. – Вода здесь слишком теплая для айсбергов. Послушай, да не напрягайся ты так, в соленой воде я плаваю не хуже мыла «Айвори».
– Ладно. Но я все равно тебя придержу. В темноте я тебя уже чуть не потеряла и ужасно боюсь, как бы это не повторилось. Мы упали в довольно холодную воду, а теперь она теплая. Значит, айсберг уже далеко.
– Конечно, держись за меня. Я тоже не хочу тебя потерять.
Я вспомнил, что поначалу вода и впрямь была холодна. Или это просто показалось после чудесной теплой постели? И ветер был студеным.
– А что случилось с айсбергом?
– Не знаю, Алек. В воду мы упали вместе. Ты схватил меня и оттащил подальше от корабля. Именно это нас и спасло. Однако было так темно, как бывает только в декабрьские ночи, поднялся сильный ветер, и в непроглядной тьме ты врезался головой в лед. Вот тогда я тебя чуть не потеряла. От удара ты лишился чувств и выпустил меня. Я ушла под воду, нахлебалась, потом всплываю, отплевываюсь, а тебя не нахожу. Алек, я никогда в жизни так не пугалась! Тебя нигде не было. Я ничего не вижу, шарю вокруг, а тебя нет; зову тебя, а ты не откликаешься.
– Прости меня.
– И тут я запаниковала, решила, что ты утонул. Или тонешь, а я ничем не могу помочь. Я заметалась в воде то туда, то сюда и случайно наткнулась на тебя… И как только я к тебе прикоснулась, и все стало хорошо… хоть ты и не подавал признаков жизни. Но я проверила, сердце у тебя билось сильно и ровно, значит в конце концов все должно было обойтись. Тогда я перевернула тебя на спину и приподняла тебе голову над водой. Ты долго не приходил в себя, но теперь все в полном порядке.
– Нет, ты не запаниковала, иначе я бы давно утонул. А ты сделала то, что удалось бы немногим.
– Ничего особенного: два летних сезона подряд я работала спасателем на пляже к северу от Копенгагена, а по пятницам даже проводила инструктаж. Обучила множество девчонок и мальчишек.
– Не терять головы в кромешной тьме – этому не научишься. Так что не скромничай. А что с кораблем? И с айсбергом?
– Алек, я же говорю – не знаю. Я огляделась только после того, как нашла тебя, убедилась, что ты жив, и потащила тебя за собой, как на буксире. Все уже было так, как сейчас. Одна черная пустота.
– Может быть, корабль затонул? Ведь удар был хоть и один, но очень сильный. А не было ли взрыва? Ты ничего не слышала?
– Никакого взрыва я не слышала. Только свист ветра и грохот – ну, ты это тоже слышал, – а потом какие-то крики, но уже после того, как мы упали за борт. Если корабль и потонул, то я этого не видела. Алек, последние полчаса у меня под головой не то подушка, не то матрас. Может быть, корабль действительно пошел ко дну, и это обломок кораблекрушения?
– Не обязательно. Но особой радости не вызывает. А зачем тебе эта штука?
– Она может пригодиться. Если это подушка или подстилка с шезлонга на палубе, то они набиты капоком и послужат своего рода спасательным средством.
– Вот и я о том же. Если это спасательная подушка, то почему она только под головой? На нее лучше залезть.
– Для этого мне придется тебя отпустить.
– Маргрета, когда мы выпутаемся из этой истории, будь так добра, дай мне хорошего пинка. Ну вот, похоже, я уже совсем пришел в себя; давай-ка проверим, что ты нашла. Методом Брайля.
– Хорошо. Но я не хочу отпускать тебя в такой темноте.
– Любимая, я не меньше тебя заинтересован в том, чтобы не потеряться. О’кей! Сделаем так: держись за меня одной рукой, а другую закинь назад и покрепче ухватись за подушку, или как ее там… Я же повернусь и, не отпуская тебя, попробую по твоей руке дотянуться до подушки. А потом посмотрим, то есть пощупаем то, что нам досталось, и решим, как с ним поступить.
Это оказалось не подушкой и даже не подстилкой; это был (как удалось выяснить на ощупь) матрасик для солнечных ванн, примерно футов шесть в ширину и немного больше в длину. На нем вполне хватало места для двоих – и даже для троих, если они хорошо знакомы. Да, это почти так же великолепно, как если бы нам подвернулась спасательная шлюпка. Нет, даже лучше! Плавучий матрас в придачу к Маргрете! Я вспомнил малопристойный стишок, который украдкой декламировали семинаристы: «Если чашу красотка наполнит вином и возляжет со мной на ковре травяном…»
Взобраться на матрас, верткий, как червяк на крючке, да еще в ночь, что чернее угольной кучи, не просто трудно – невозможно. Однако же мы совершили невозможное: я обеими руками вцепился в матрас, а Маргрета медленно соскользнула с меня на него. Потом она помогала мне, пока я дюйм за дюймом заползал на прогибающуюся поверхность.
Я неловко оперся на локоть, слетел в воду и тут же потерял матрас из виду. Пришлось, ориентируясь на голос Маргреты, снова добраться до матраса и медленно, с превеликой осторожностью карабкаться на него.
Опытным путем мы обнаружили, как лучше всего использовать пространство и удобства, предоставляемые матрасом: надо улечься рядом навзничь, распластавшись, подобно морской звезде, то есть широко раскинуть руки и ноги, как человек с рисунка Леонардо да Винчи, чтобы занять как можно большую площадь.
– Ты как, родная? – спросил я.
– Все в полном порядке.
– Чего-нибудь хочешь?
– Ничего. Кроме того, что у нас уже есть. Мне удобно, я отдыхаю, и ты со мной.
– Присоединяюсь. Но чего бы ты хотела, если бы можно было получить все что угодно.
– Что ж… Горячий пломбир.
Я обдумал эту идею.
– Нет. Шоколадный пломбир с зефирным кремом и коктейльной вишенкой. И чашку кофе.
– Чашку шоколада. Но я настаиваю на горячем пломбире. Я полюбила его, когда была в Америке. Мы, датчане, готовим множество всяких десертов с мороженым, но заливать мороженое горячим шоколадным соусом нам в голову еще не приходило. Горячий пломбир. И лучше сразу двойную порцию.
– Договорились! Плачу за двойную порцию, раз тебе так хочется. Пойду на риск, я ведь заядлый игрок… А ты спасла мне жизнь.
Она ласково погладила меня по руке:
– Алек, ты смешной… и я счастлива. Как думаешь, мы выберемся отсюда живыми?
– Не знаю, родная. Парадокс жизни в том и заключается, что из нее практически никто не выбирается живым. Но твердо обещаю одно: я сделаю все, что в моих силах, чтобы раздобыть для тебя горячий пломбир.
Нас разбудил свет дня. Да, я заснул, и Маргрета тоже. Когда я проснулся, она еще спала, тихонько посапывая. Я лежал тихо, пока не увидел, как она открывает глаза. Я не думал, что смогу заснуть, но не удивляюсь (теперь), что нам это удалось, – отличная постель, полная тишина, чудесная температура воздуха, усталость… и абсолютное отсутствие каких-либо причин для незамедлительного беспокойства, ибо решить наши проблемы мы не могли – во всяком случае, до рассвета. По-моему, я заснул с мыслью, что Маргрета права: горячий пломбир лучше шоколадного с зефирным кремом. Помню, что мне приснился псевдокошмарный сон, в котором я зачерпывал щедрую порцию пломбира, подносил ложку ко рту… и обнаруживал, что она пуста. Наверное, от этого я и проснулся.
Маргрета повернулась ко мне и улыбнулась; она выглядела лет на шестнадцать, и вид у нее был самый ангельский («…как двойни молодой серны. Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе…»).
– Доброе утро, красавица.
Она хихикнула:
– Доброе утро, прекрасный принц! Хорошо ли почивали?
– Если по правде, Маргрета, то я уже месяц так хорошо не спал. Странно. И все, что мне нужно сейчас, так это завтрак в постель.
– Сию минуту, сэр. Бегу!
– Вас понял. Не следовало мне упоминать еду. Пожалуй, удовольствуюсь поцелуем. Как думаешь, мы сумеем поцеловаться и при этом не свалиться в воду?
– Сумеем. Но будем осторожны. Поверни голову ко мне, но не вздумай поворачиваться всем телом.
Поцелуй получился скорее символическим, чем одним из сногсшибательных трюков, которые так удавались Маргрете. Мы оба приняли все меры, чтобы не нарушить драгоценное равновесие импровизированного спасательного плота. Нас – во всяком случае, меня – волновало нечто большее, чем просто падение в океан.
Я решил, что о предмете моего беспокойства необходимо упомянуть, поскольку он заслуживает тщательного совместного рассмотрения и всестороннего обсуждения.
– Маргрета, судя по карте, что висела на стене у салона, мексиканское побережье и Масатлан находятся где-то к востоку от нас. В котором часу затонуло наше судно? Если, конечно, оно затонуло. То есть в котором часу произошло столкновение?
– Понятия не имею.
– И я – тоже. Наверняка известно одно: это случилось после полуночи. «Конунг Кнут» должен был прибыть в порт в восемь утра. Так что берег предположительно где-то в ста милях к востоку. А может, и ближе. Горы должны быть вон там. Когда туманная дымка рассеется, может быть, мы их увидим. Так было вчера, значит есть вероятность, что они покажутся и сегодня. Любимая, как у тебя с плаванием на дальние дистанции? Если увидим горы, то не рискнуть ли нам?
– Алек, если ты настаиваешь, можно попытать счастья.
– Это не совсем то, о чем я спрашиваю.