– Верно. В теплой воде я проплыву, сколько понадобится. Как-то раз я переплыла Большой Бельт, а вода там похолоднее. Но, Алек, в Бельте нет акул. А здесь они есть. Я своими глазами видела.
Я тяжело вздохнул:
– Рад, что ты заговорила об акулах сама: мне не хотелось упоминать о них первым. Родная, придется торчать тут, да еще и не рыпаться, чтоб не привлекать к себе внимания. Утренний завтрак я готов пропустить, особенно если это завтрак для акул.
– От голода быстро не умирают.
– Мы не умрем от голода. А если бы ты могла выбирать, на чем бы ты остановилась? Смерть от солнечных ожогов? Голодная смерть? В акульей пасти? От жажды? В робинзонадах и в романах о потерпевших кораблекрушение героям всегда есть чем заняться, а у меня нет даже зубочистки. Поправка: у меня есть ты, а это все меняет. Маргрета, как ты думаешь, что с нами будет?
– По-моему, нас подберут.
Я думал точно так же, но по ряду соображений не хотел говорить Маргрете об этом.
– Рад слышать, что ты так считаешь. А почему ты в этом уверена?
– Алек, ты бывал в Масатлане?
– Нет.
– Это рыбацкий порт, где собираются как промысловые рыболовецкие суда, так и рыболовы-любители. С рассветом сотни лодок и кораблей выходят в океан. Самые большие и быстроходные уплывают на сотни километров от берега. Если подождать, нас обязательно найдут.
– Точнее, могут найти. Океан, знаешь ли, довольно большая штука. Но ты права. Плыть к берегу – самоубийство. Лучше уж остаться тут.
– Алек, нас будут искать.
– Будут? Почему?
– Если «Конунг Кнут» не затонул, то капитан знает, где и когда мы упали за борт. Как только судно придет в порт – если уже не пришло, – он потребует немедленно начать поиски. А если корабль затонул, то обыщут весь район.
– Звучит логично. – (Правда, у меня была другая идея и совсем не такая логичная.)
– Наша задача – остаться в живых до того, как нас найдут, по возможности избежав акул, жажды и солнечных ожогов. А значит, надо двигаться как можно меньше. Лежать неподвижно, и только лежать. А когда солнце поднимется выше, чаще поворачиваться с боку на бок, чтобы кожа обгорала равномерно.
– И молиться о ниспослании облачной погоды. Да, все правильно. Кстати, наверное, нам лучше не разговаривать. Меньше шансов, что начнем страдать от жажды. А?
Она умолкла надолго, будто последовала моему совету, однако наконец произнесла:
– Любимый, может быть, мы не выживем.
– Знаю.
– А если нам предстоит умереть, то я предпочту умереть, слыша твой голос. И не хочу, чтоб у меня отняли право говорить, как я люблю тебя, говорить, когда хочется, а не молчать ради тщетной надежды прожить несколько лишних минут.
– Да, моя возлюбленная, да!
Несмотря на наше решение, мы говорили мало. Мне было достаточно касаться ее руки; Маргрете, как оказалось, тоже.
Спустя долгое время – часа три, по моим расчетам, – она ахнула.
– Что случилось?
– Алек! Смотри!
Она показала пальцем. Я взглянул.
Я тоже чуть не ахнул, но сдержался, потому что был к этому готов: высоко над нами летело нечто в форме креста, чем-то похожее на планирующую птицу, только гораздо крупнее и явно искусственного происхождения. Летательная машина…
Я-то знал, что летательных машин быть не может. В инженерном колледже мы изучали знаменитое математическое доказательство профессора Саймона Ньюкома, что попытки профессора Лэнгли и других построить аэродин, аппарат тяжелее воздуха, который сможет нести человека, обречены на неудачу и бесполезны. Ведь согласно теории масштабов, машина столь крупная, чтобы поднять человека, должна еще нести и мотор, достаточно мощный, чтобы оторвать ее от земли, а уж о пассажире и говорить нечего.
Это было последнее слово науки, разоблачившее явную глупость и полностью прекратившее попытки тратить общественные средства на подобные эфемерные идеи. Деньги, ассигнованные на научные и опытные разработки, пошли на воздухоплавание, то есть куда следовало, что дало великолепный результат.
Однако за последние несколько дней я приобрел иную точку зрения на «невозможное». И когда невероятная летательная машина появилась в небе, я как-то не слишком удивился.
По-моему, Маргрета перевела дух, только когда машина, пролетев над нами, устремилась к горизонту. Я тоже затаил было дыхание, но заставил себя дышать ровно. Машина была прекрасна – серебристая, изящная и стремительная. Я не мог определить ее величину, но если черные точки на ней – окна, она была огромной.
Я не понимал, как она движется.
– Алек, это воздухоплавательный корабль?
– Нет. Во всяком случае, это не то, что я имел в виду, говоря о воздухоплавательных кораблях. Я назвал бы это летательной машиной. Могу сказать только одно: таких я никогда не видел. Но знаешь, я должен сообщить тебе одну вещь, очень-очень важную.
– Да?
– Мы не умрем… И теперь я знаю, почему затонул корабль.
– Почему, Алек?
– Чтобы помешать мне сверить отпечатки пальцев.
9
Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть;
жаждал, и вы напоили Меня;
был странником, и вы приняли Меня.
– Или, говоря точнее, айсберг появился в том месте и столкнулся с кораблем для того, чтобы не дать мне сверить свой отпечаток пальца с отпечатком на водительском удостоверении Грэхема. Возможно, корабль не затонул, поскольку в этом не было необходимости.
Маргрета ничего не ответила.
Поэтому я мягко сказал:
– Давай, дорогая, говори, что хочешь. Облегчи душу, я не возражаю. Ну, я – псих! Параноик.
– Алек, я этого не говорила. И не думала. И не собираюсь говорить.
– Да, не говорила. Но на сей раз то, что со мной произошло, невозможно объяснить «потерей памяти». Разумеется, если мы с тобой видели одно и то же. Что видела ты?
– Что-то непонятное в небе. И не только видела, но и слышала. Ты сказал мне, что это летательный аппарат.
– Ну-у, я только предполагаю, что он так называется, но ты, если хочешь, можешь называть его хоть э-э-э… драндулетом, мне все едино. Нечто новое и незнакомое. Так каков же этот драндулет? Опиши его.
– Что-то двигалось по небу. Появилось вон оттуда, потом пролетело почти над нами и исчезло вон там. – (Указанное ею направление я определил как север.) – По форме оно напоминало крест, распятие. На перекладине креста виднелись выступы – по-моему, четыре. Спереди что-то вроде глаз, как у кита, а на заднем конце нечто напоминающее хвостовой плавник. Алек, больше всего это походила на крылатого кита – на кита, летящего по небу.
– Ты решила, что это живое существо?
– Хм… не знаю. Нет, не думаю. Впрочем, не знаю, что и думать.
– По-моему, это не живое существо, а машина. Летательная машина. Лодка с крыльями. Но что бы там ни было, машина или летающий кит, ты хоть когда-нибудь видела нечто похожее?
– Алек, эта такая странная штука, что даже не верится, будто она на самом деле существует.
– Понимаю. Но ты увидела ее первой и указала мне на нее, значит я не хитрил и не убеждал тебя в том, что ты ее видишь.
– Ты никогда бы такого не сделал!
– Верно, не сделал бы. Но я, любимая, все же рад, что ты увидела ее первой. Значит, она реально существует, а не является порождением кошмара, зародившегося в моем горячечном уме. Однако в том мире, к которому ты привыкла, подобной машины не существует. И поверь, она не из тех воздухоплавательных кораблей, о которых я рассказывал. Этот аппарат не из того мира, где вырос я. Значит, мы попали в какой-то третий мир. – Я вздохнул. – В первый раз убедительным доказательством моего пребывания в чужом мире стал океанский лайнер водоизмещением в двадцать тысяч тонн. А сейчас при виде того, что никак не может существовать в моем мире, я понял: они снова взялись за свое. Миры поменяли в тот момент, когда я потерял сознание, – наверняка именно тогда. Как бы то ни было, по-моему, это сделано для того, чтобы помешать мне сверить отпечатки пальцев. Паранойя! Бредовое представление, что Вселенная вступила против меня в заговор. Только это не бред. – Я внимательно следил за выражением глаз Маргреты. – Ну, что скажешь?
– Алек… А не могло случиться, что нам обоим просто привиделась эта штука? Может, мы оба бредим? Мы с тобой измотаны до предела, а ты еще и головой ударился. Меня тоже наверняка обо что-то стукнуло, когда корабль налетел на айсберг.
– Маргрета… но и в таком случае нас не могла посетить одна и та же бредовая галлюцинация. Вот если ты проснешься и обнаружишь, что я исчез, то это многое объяснит. Но пока ведь я не исчез – вот он я. И кстати, откуда бы взяться айсбергу в тропических широтах? Нет уж! Параноидное расстройство – куда более подходящее объяснение! Причем заговор направлен именно против меня. А тебе, увы, не повезло, ты случайно вляпалась в эту историю. О чем я очень сожалею. – (На самом деле я нисколько не сожалел. Мало радости в одиночку оказаться на плоту посреди океана, а вместе с Маргретой «я не стану и думать о рае ином».)
– А по-моему, один и тот же сон… Алек, вон она, опять… – Маргрета указала в небо.
Сначала я ничего не увидел. Но тут крохотная точка вдали постепенно начала обретать форму креста, ту самую, которую я теперь соотносил с летательной машиной. Я наблюдал, как она растет.
– Маргрета, должно быть, она вернулась. Может быть, она нас заметила? Или, вернее, они нас заметили. Или он. Ну, кто-то там.
– Все может быть.
Когда машина приблизилась, я сообразил, что она пролетит не прямо над нами, а правее. Внезапно Маргрета воскликнула:
– Это не та же самая! Они разные.
– Да, это не летающий кит. Хотя вполне возможно, что у здешних летающих китов широкие красные полосы на боках.
– Это не кит. То есть это не живое существо. Ты прав, Алек, это машина. Дорогой, ты в самом деле считаешь, что в ней сидят люди? Мне страшно это представить.
– Если бы в ней никого не оказалось, я бы испугался больше. – (Я припомнил фантастический рассказ, переведенный с немецкого, о мире, населенном одними машинами, – довольно неприятная история.) – Но это превосходная новость! Теперь мы оба знаем, что увиденное нами – не сон и не галлюцинация. А это, в свою очередь, свидетельствует, что мы попали в другой мир. Стало быть, нас обязательно спасут.
– Не вижу логики, – с сомнением произнесла Маргрета.
– Просто тебе очень не хочется называть меня параноиком, за что я тебе премного благодарен, дорогая. Но мое параноидное расстройство – самое простое и логичное предположение. Если шутник, который все это подстроил, действительно жаждет моей смерти, то он упустил великолепный шанс во время столкновения с айсбергом. Или еще раньше, в пылающей яме. Следовательно, он не намерен меня убивать, во всяком случае сейчас. Он играет со мной, как кошка с мышью. Значит, меня спасут. И тебя – тоже, ибо мы вместе. Когда корабль столкнулся с айсбергом, ты была со мной, тут тебе не повезло. Но ты все еще со мной, и, значит, тебя тоже спасут – а это уже везение. Не противься, родная. У меня было время к этому привыкнуть. Оказывается, если внутренне расслабиться, все будет в порядке. Паранойя – единственный рациональный подход к миру, который плетет против нас интриги.
– Но, Алек, мир не должен быть таким.
– Понятие «должен» к миру неприменимо, любимая. Суть философии состоит в том, чтобы принимать Вселенную такой, какая она есть, а не в том, чтобы насильно втискивать ее в какие-то выдуманные рамки, – сказал я. – Ой, не перекатывайся на бок! Или тебе хочется угодить в акулью пасть именно сейчас, когда у нас есть все основания полагать, что нас вот-вот спасут?
В течение ближайшего часа или около того ничего не произошло, если не считать появления двух величественных рыб-парусников. Дымка над океаном растаяла, и я нетерпеливо ждал спасения. Причем скорейшего – уж его-то я точно заслужил. И желательно до того, как я получу ожоги третьей степени. Маргрета могла пробыть на солнце немного дольше: она хоть и блондинка, но с головы до ног была покрыта чудесным загаром золотистого цвета подрумяненной корочки – дивное зрелище! А вот я, за исключением рук и лица, был бледнее лягушачьего брюха, так что длительное пребывание на тропическом солнце грозило, как минимум, больницей.
В восточной части горизонта появились какие-то сероватые очертания – наверное, горы, с надеждой думал я, однако мало что удается хорошенько рассмотреть, если точка обзора приподнята всего лишь дюймов на семь над поверхностью океана. Если это и впрямь горы или холмы, значит до земли не так уж и далеко. В любую минуту могут появиться рыбацкие суда из Масатлана… если, конечно, Масатлан в этом мире существует. Если…
Тут мы увидели еще одну летательную машину.
Она лишь отдаленно напоминала первые две. Те двигались почти параллельно берегу – первая с юга, вторая с севера. Эта же шла прямо от берега в западном направлении, к тому же выделывала какие-то зигзаги.
Она пролетела севернее нас, потом повернула обратно и принялась кружить у нас над головой. Она спустилась достаточно низко, и я разобрал, что в ней действительно сидят люди. Двое.
Внешний вид машины описать нелегко. Прежде всего вообразите огромный коробчатый воздушный змей, примерно сорока футов в длину, четырех – в ширину и с расстоянием между плоскостями около трех футов.
Теперь представьте себе, что эта коробка укреплена под прямым углом на лодке, несколько напоминающей эскимосский каяк, только больше, гораздо больше – примерно такой величины, как сама коробка воздушного змея.
Еще ниже находились два меньших каяка, параллельных главному корпусу лодки.
В одном конце каяка находился двигатель (это я узнал потом), а впереди был укреплен пропеллер, похожий на пароходный винт (и это я тоже увидел позже). Когда я впервые столкнулся с этим невероятным сооружением, воздушный винт крутился с такой скоростью, что его нельзя было рассмотреть. Зато слышать – сколько угодно! Это приспособление непрерывно издавало оглушительный шум.
Машина развернулась в нашу сторону и наклонила нос так, будто хотела в нас врезаться – точно пеликан, несущийся вниз, чтобы схватить рыбу.
А рыба – это мы. Стало страшно. Во всяком случае, мне. Маргрета даже не пискнула, только изо всех сил сжала мне пальцы. То, что мы все же не рыбешки и что машина не намерена нас глотать, ничуть не делало ее приближение менее устрашающим.
Несмотря на испуг (а может быть, именно из-за него), я сообразил, что летательный аппарат по крайней мере вдвое больше, чем казалось с первого взгляда. За окном в передней части машины виднелись два водителя, бок о бок друг с другом. Теперь стало заметно, что и двигателей тоже два и что установлены они между крыльями коробчатого змея: один – справа от водителей, другой – слева.
В самый последний момент машина вздыбилась как лошадь, берущая барьер, и лишь чудом не задела нас. Поднятый ею порыв ветра едва не сбросил нас с плота, а от грохота зазвенело в ушах.
Машина поднялась повыше, описала дугу в нашем направлении и снова скользнула вниз, но уже не прямо на нас. Два нижних каяка коснулись воды, подняв фонтаны брызг, похожие на сверкающий хвост кометы. Машина замедлила ход и наконец замерла, покачиваясь на воде и не думая тонуть.
Воздушные винты по-прежнему вращались, но очень медленно. Я видел их впервые… и поразился оригинальности создавшей их инженерной мысли. Возможно, они менее эффективны, чем туннельные воздушные винты, используемые на наших дирижаблях, но все равно это очень элегантное решение проблемы в условиях, когда туннельный двигатель применить затруднительно, а может быть, и просто невозможно.
Но эти моторы, воющие как грешники в аду! И как мало-мальски опытный инженер мог с ними смириться – просто ума не приложу. Как говаривал один из моих профессоров (это было еще до того, как термодинамика подтолкнула меня к духовной стезе), шум есть побочный продукт нерационального изобретения. Хорошо сконструированный двигатель нем как могила.
Машина развернулась и направилась к нам, только теперь очень медленно. Водители ловко провели ее в нескольких футах от нас, почти остановившись. Один из них вылез и левой рукой ухватился за одну из распорок, соединявших плоскости коробчатых крыльев. В другой руке он держал бухту каната.