Моррас по-прежнему не говорил ни слова, как будто превратился в статую. А Делонкль всё бушевал, всё хрипел, яростно размахивая руками. Из отверстых уст его, казалось, вылетали не слова, а молнии:
– Вы все тут собрались болтуны и бездельники. И мы не хотим больше быть с вами. Да, мы выходим из «Аксьон Франсез». Мы хотим действовать и будем действовать.
После этого Делонкль выбежал из залы. Филиоль, семеня, заторопился следом. Но это не все… Спустя минуту и из залы вышло еще несколько человек, и среди них такие виднейшие деятели «Аксьон Франсез», как маршал Франше д‘Эспере и герцог Поццо ди Борго. Впоследствии, когда Делонкль и Филиоль создали Комитет революционного действия, то маршал и герцог оказались среди его членов.
Да, это был самый настоящий бунт, но у Морраса растерянность наконец прошла. Сделав непроницаемое лицо, он, как ни в чём не бывало, выразил желание продолжить речь, привёл новые аргументы в поддержку своего, осмеянного Делонклем, тезиса о еврейско-католическом симбиозе и на этот раз заслужил одобрение публики.
Я тоже аплодировал, хотя упрек в еврейскости, обращенный к католицизму, мне по-прежнему казался явно абсурдным. Католицизм и еврейство объединены, пожалуй, лишь бешеной ненавистью к ним Морраса.
Но вот что на тот момент было мне совершенно непонятно – о каких реальных действиях со стороны мятежников от «Аксьон Франсез» могла идти речь? Ведь основная боевая сила лиги в лице королевских молодчиков осталась с Шарлем Моррасом!
Делонкль, Филиоль и покинувшие «Аксьон Франсез» почтенные персоны никакой серьёзной боевой силы представлять собою не могли. «Ну, может, еще несколько человек к ним прибьется, пусть даже несколько десятков человек, – думал я, – всё равно это им не поможет для осуществления сколько-нибудь заметных демонстраций».
В общем, я покидал редакцию «Аксьон Франсез» в состоянии сильнейшего недоумения, но очень скоро моё недоумение рассеялось, сменившись разочарованием, а затем – самым настоящим ужасом. Вскоре я убедился, что применение наточенных бритв против конной полиции, имевшее место 6 февраля 1934 года – это всего лишь детские шалости по сравнению с тем, что последовало после ухода Делонкля и Филиоля из «Аксьон Франсез». «Французское действие», о котором говорил Делонкль, оказалось столь чудовищным и кровавым, что многие стали с ностальгией вспоминать о тех временах, когда Моррас был в «Аксьон Франсез» непререкаемым авторитетом. Даже самые агрессивные речи и статьи Морраса начали восприниматься чуть ли не как пение ангелов.
Признаюсь, мне тоже хотелось назад, в симпатичнейшую эпоху чистых угроз, которые так и остаются угрозами (хотя с евреями всё-таки стоит расстаться – одно их присутствие рядом, среди нас, необычайно сильно мешает мне жить, начисто лишает меня спокойствия).
Да, болтовня, как вдруг оказалось, это на самом деле не так уж плохо. Это даже прекрасно, великолепно, когда ты знаешь, что никто никогда не воплотит своих страшных обещаний в жизнь. Во всяком случае, на нашей французской земле, на нашей галльской почве…
Признаюсь, когда француз начинает действовать, то зачастую происходит что-то совершенно чудовищное, немыслимое, невероятное. Так что лучше уж пусть болтает. История деяний Эжена Делонкля и Жана Филиоля только подтвердила это. Их желание действовать обернулось в 1937 году для всей Франции истинным кошмаром, диким, кровавым и по сути своей не принесло пользы фашистскому делу.
Итак, да здравствует великолепное французское бездействие! И Шарль Моррас, как теперь я понимаю, был не так уж неправ, когда поощрял тех, кто выпускает излишний пар лишь в громких речах, а не в бесконечных уличных потасовках. Это было по-своему разумно. Жаль, что только здесь, в форте Монруж, мне пришла подобная мысль, пред самым уже завершением жизни.
Вообще я все более и более убеждаюсь, что настоящее дело француза – это как раз его слово. И только. Переходить тут за черту бывает крайне опасно, такое может начаться – не приведи господь! Уж я-то знаю своих прелестных соотечественников, а для тех, кто не доверяет моему мнению, доказательством пусть послужат исторические примеры.
Болтающий француз забавен, интересен и симпатичен, а значит, в конечном итоге убедителен. Но при этом он безобиден, и никаких вам эксцессов, дикостей! Да фактически я и сам таков и, не скрываясь, объявляю, что я не более чем болтун и даже вижу в этом свое преимущество пред целым рядом своих сограждан, опустившихся до «дела».
Надеюсь, мне со временем простят это мое предсмертное признание. Итак, я решительнейшим образом выбираю болтающего француза, а не француза действующего. Говорю так, искренно любя французов и все французское, однако я реалист – да, романтически настроенный, но реалист.
25 января
Ещё задолго до того памятного завтрака, в мае 1934 года, в нашей молодежной фашистской среде поползли слухи, будто Эжен Делонкль что-то такое организует под эгидой создателя безвредной краски для волос Эжена Шуллера, маршала Франше д’Эспере, герцога Поццо ди Борго и ещё некоторых важных лиц (маршала Петена, например, который в ту пору был военным министром).
В число организаторов движения вошёл и генерал Максим Вейган, начальник Генерального штаба французской армии. Через некоторое время он, правда, вышел в отставку, но сохранил свой громадный авторитет в военных кругах, на что Эжен Шуллер и Делонкль очень рассчитывали.
Этот Вейган – чрезвычайно примечательная личность. С ним произошла целая история, довольно-таки любопытная и даже поучительная. Не могу хотя бы вкратце не рассказать её.
Вейган был брюсселец и воспитывался в семье состоятельного еврея Коэна де Леона, но затем поступил в Сен-Сир, знаменитую нашу военную школу, принял французское подданство, поменял фамилию и навсегда стал яростным, несгибаемым гонителем племени иудейского, в чем я его бесконечно поддерживал и поддерживаю, хотя меня Бог миловал, и моим первым воспитаем был совсем не еврей.
Я столкнулся с представителями сего жестоковыйного народа, уже будучи взрослым, но, впрочем, пришел в такой же неописуемый ужас, как и Вейган. Это чувство и сейчас охватывает меня, как только я начинаю думать о евреях.
В делах тайного общества Делонкля Вейган, как я знаю, участвовал чрезвычайно активно, и именно Вейганом впоследствии был спланирован целый ряд террористических актов. Вот почему не только Делонкль и Шуллер, но и всё остальное руководство Секретного комитета очень дорожило поддержкой знаменитого генерала. Сейчас для меня всё это совершенно очевидно, но в 1934 году, узнав, что к делу будет привлечён Вейган, крупная военная фигура, я не заподозрил ничего страшного. В конце концов Вейган помогал разрабатывать и операцию на 6 февраля, так блестяще спланированную и так глупо проваленную.
Не заподозрил я ничего и тогда, когда к концу года (за точную хронологию, впрочем, ручаться никак не могу) появилась вполне осязаемая организация – Секретный комитет революционного национального действия. Секретный! Но я в то время не спросил себя, что же у комитета были за тайны? От этих размышлений меня отвлёк скандал, когда глава «Боевых крестов» граф Франсуа де ля Рок, который сам-то впоследствии оказался изменником, публично назвал Делонкля провокатором.
Я следил за скандалом и не очень-то беспокоился, ведь для Франции скандал – это норма, каждодневные реалии. Это то, что оживляет нашу жизнь и составляет весьма существенную её часть. Ну, конечно, бывает ещё и мегаскандал, как с аферами мерзавца Саши Ставиского – вот такой скандал уже может всё перевернуть и дестабилизировать ситуацию, однако тайное общество Делонкля поначалу никаких глобальных потрясений не сулило. «Просто появилась ещё одна фашистская партия, – думал я, – ведь это совсем не плохо».
Лишь в начале 1935 года, когда Делонкль и Филиоль уже объявили о своём выходе из «Аксьон Франсез», начали происходить по-настоящему подозрительные события. Люсьен Ребате, блистательный критик, а главное – фашист серьезный, убежденный и вообще человек вполне основательный, доверительно сообщил мне, что компании «Рено», «Ситроен», владельцы заводов «Мишлен», парфюмерный император Франсуа Коти, электротехнический магнат Мерсье и судостроитель Фульд (в конторе которого Делонкль официально работал) передали Делонклю на нужды его Секретного комитета не менее ста миллионов франков (!!!). Ого! На эти деньги можно было вооружить до зубов целую армию. Даже, пожалуй, две армии, причем снабженные артиллерией, танками, самолетами. И такую, по тем временам громадную, сумму передали бойкому парню Делонклю, имевшему в главных помощниках и вдохновителях Филиоля, который, кажется, уже тогда имел прозвище Убийца.
Признаюсь, я с трудом смог переварить это известие, сообщенное мне Люсьеном Ребате. Людям, чьей специализацией всегда было грубое применение силы, вдруг решили оказать покровительство самые состоятельные и могущественные люди Франции. Тут было над чем призадуматься! А ведь это оказалось только самое начало в целой цепи совершенно невероятных событий.
Отлично помню тот гнилой, промозглый февральский вечер 1935 года, когда ко мне на квартирку явился как всегда элегантный и даже, пожалуй, кокетливый Пьер Дрие Ла Рошель (ещё один наш молодой фашист, чрезвычайно мощный ум и одновременно впечатлительная, тонкая, нервная натура, хоть он был при этом, чего греха таить, и чокнутый слегка). Не раздеваясь, прямо в прихожей он стал рассуждать, что и «Рено», и «Ситроен», и Коти, и судостроитель Фульд, конечно, сделали свои грандиозные разовые вливания, рассчитывая на какую-то отдачу.
В скобках замечу, что Пьер Дрие Ла Рошель знал о новом тайном обществе уже очень много, а позднее узнал ещё больше, поскольку стал целенаправленно добывать и накапливать сведения на эту тему. Он собрался написать о тайном обществе Делонкля целый роман, дал ему название «Кагуляры» и полностью подготовил план будущей книги, но она, к величайшему моему сожалению, так и не была им никогда написана. Вот теперь мне приходится тратить последние дни своей жизни на то, чтобы более-менее восполнить этот досаднейший литературный пробел.
Ла Рошель поведал мне также, что Делонкль получает чуть ли не ежемесячную денежную помощь от Эжена Шуллера, который является главным опекуном Секретного комитета революционного национального действия.
Человек непосвящённый, наверное, сказал бы, что трудно ожидать сильного интереса к политике от кумира французских парикмахеров, изобретшего не только безвредную краску для волос, но ещё и первый шампунь. У такого человека в голове должны быть лишь химические формулы, однако я не удивлялся и всячески одобрял то, что такие выдающиеся умы увлечены фашистской идеей. Лишь одно меня смущало – нечистоплотность Шуллера в достижении своих целей. Ах, если бы Шуллер был столь же порядочен, сколь умён!
Эжен Шуллер… Я, кажется, знал его ещё с 1929 года. В нашем кругу он был известен тем, что во Франции не осталось как будто ни одной националистической организации, которой бы он не помогал. И, думаю, ни единая антиеврейская акция во Франции не обходилась без его участия в той иной степени. Весьма ценил я и опус Шуллера «Революция экономики», в коем он даже не думал скрывать своих симпатий к нацистам.
В общем, с данной стороны Шуллер заслуживает высочайших похвал, но при этом лично я его всегда некоторым образом побаивался и старался сторониться, а если всё же общался с ним, то постоянно ощущал, что это человек, способный решительно на всё. Да, способный на всё в самом плохом смысле. Это была личность с несомненной внутренней грязнотцой. Если Шуллер ставил перед собою некую цель, то готов был на любое преступление, если это могло хоть чуть-чуть приблизить его к тому, чего он решил добиться.
В общем, была у Шуллера некая инстинктивная готовность к преступлению, и в любой миг он мог из друга превратится в бешеного врага – если ты хоть чем-то не угодил ему, тогда берегись. Вот я и опасался.
Разумеется, опасался я и за наше общее дело, ведь Шуллер серьезно мешал ему. Мешал своими совершенно непомерными амбициями и своей крайней неразборчивостью в средствах…
Кстати, здесь я не могу не сказать о том, как Шуллер нажил своё стояние. Был он чрезвычайно богат и с каждым днем богател всё больше, но настоявший рывок произошел в этом отношении только во время войны, а точнее с приходом немцев, когда Шуллер в благодарность получил десятки и даже сотни объектов, конфискованных у евреев. Конечно, предварительным своим состоянием Шуллер был обязан исключительно самому себе, своим уникальному дарованию химика-практика – здесь нет сомнения. Но всё-таки следует признать, что баснословное богатство Шуллера возникло, когда он с Делонклем создал при немцах свою партию и развернул бурную антиееврейскую деятельность.
Саму-то эту деятельность я – не стану скрывать – горячо приветствовал, но вот то, что Шуллер так подло, так некрасиво наживался на ней, обильно присваивая еврейскую недвижимость, меня лично отталкивало от создателя безопасной краски для волос и шампуня DOP. Я ведь стою за честный, а не за торгашеский фашизм. Собственно, настоящий фашизм и может быть только честным.
Не для того надо очищать Францию от евреев, чтобы затем тут же возродить их недостойное наследие, их гнуснейшие методы. А Шуллер как раз это и проделывал, так что лично для меня как для фашиста просто неприемлем. Совершенно неприемлем.
Сам-то он считал себя правоверным фашистом, но вот для меня коррумпированный фашизм – полный абсурд и самое настоящее издевательство над нашим движением. То, что Шуллер вытворял, в итоге наш французский фашизм разлагало и губило – губило, пожалуй, не в меньшей степени, чем ненавистное для меня еврейство.
Может, это слишком сильно сказано, но я действительно именно так и думаю! Избавляться от ненасытного, жадного еврейства, чтобы взамен получить империю Шуллера? Для Франции это была бы очень плохая, печальная перспектива. В таком случае игра не стоила бы свеч.
Знаю отлично, что далеко не все из моих друзей и бывших коллег по «Я везде» («Je Suis Partout») согласятся с этим утверждением. Но я думаю именно так, и переменить свои убеждения не намерен, особенно перед самой смертью, до которой остались считанные дни…
Но продолжим рассказ о Шулере, совершенно необходимый, потому что без такого рассказа феномен кагулярства как тайного ордена и как совсем неслучайного явления французской жизни просто не может быть понят, ведь де факто в Секретном комитете революционного национального действия заправлял именно Шуллер, хотя инициатором создания комитета и его формальным главой был Делонкль.
* * *
Эжен Шуллер – сын бедного булочника, жившего в парижском пригороде, и сам должен был стать булочником, однако отец, не желая такой участи для сына, пристроил отпрыска на бесплатное обучение в иезуитский коллеж Сен-Круа, для которого выпекал круассаны. Маленький Шуллер, понимая, что получил единственный шанс выбиться в люди, учился прилежно.
Следующей ступенькой после колледжа стал Институт прикладной химии в Париже (ныне Высшая Государственная школа химии в Париже. – Прим. публикатора). Диплом этого заведения позволил Шуллеру получить должность помощника лаборанта в Сорбонне.
Затем была работа лаборантом в Центральной аптеке Франции – того самого предприятия, которое производило сложные химические препараты чуть ли не для всей страны, а также занималось исследованиями химических веществ. Именно в лаборатории Центральной аптеки Шуллер начал свои эксперименты в области прикладной химии и наконец в 1909 году создал фирму «Французское общество безопасных красителей для волос», которая очень скоро сменила название на другое, теперь известное всем и каждому – «Лореаль» («L’Oréal»).
Уже ни для кого не секрет, что особую популярность эта фирма приобрела благодаря краске для волос, которая давала не клоунские, а естественные цвета – дамы оценили краску по достоинству, и это произвело революцию в сфере парикмахерского искусства.
Затем, в 1928 году, Шуллер изобрёл лосьон для волос, позволяющий мыть голову без мыла и воды, а в 1933 году в «Лореаль» было сделано ещё одно открытие – первый в мире шампунь, не содержащий мыла, и таким образом произошла ещё одна революция. Известный шампунь Шуллера под названием «DOP» широко продаётся до сих пор, но и это ещё не всё, ведь Шуллер просто не умел останавливаться на достигнутом. В 1935 году появляется первый в мире крем, предохраняющий кожу от солнечных ожогов, и опять же изобретённый Шуллером.
Безо всякого сомнения, это был великий человек, но беда в том, что он был совершенно аморален. Я и сам ненавижу евреев и страстно мечтаю избавить от них Францию, но то, что сделал Шуллер, покрыло наше фашистское движение самым настоящим позором. Он стал покровителем кровавой банды убийц, прикрывавшейся святыми для меня фашистскими лозунгами.