— Я курю много. Что с твоим? — воспоминания кольнули. Женька вся в этом, за каждым ласковым словом заноза. С самого начала знакомства так и называл, сперва за глаза, потом… Когда расстались, топился в вине, старательно полировал водку пивом до полыхающих труб. Из милиции ушел сам, никто не гнал, сил не было никаких. Устроился на другое место, потом еще, менял пристанища, пытаясь обогнать тень. Два месяца назад сократили, и засквозило.
Но не помню, чтобы поминал об этом в разговоре. Снова догадалась? Всегда ведь говорила, что чувствует, если со мной что.
— Пожалуйста, поменьше дыми. Ты серый, как рубашка, — погладила по щеке тыльной стороной ладони. Сидел, не поднимая взгляда, разглядывая брюки в обтяжку. Вроде деловой костюм, но она даже в нем умеет выглядеть соблазнительной. И этот запах… Зачем она не приехала за мной, а погнала на автобусе? Вот так посидеть, вспомнить далекое жаркое лето? У нее тогда была бирюзовая рабочая «шкода», короткая юбка с разрезом и белоснежная блузка…
— Прости, ты что-то сказала?
Она снова улыбнулась уголками губ.
— Я как чувствовала. Всю эту неделю я как на иголках: то одно, то другое. Спать стала хуже, от каждого шороха просыпаюсь.
— Ты сейчас о ком?
Снова та же полуулыбка. Зачем вообще ушла, неплохо жили, не так, как она сейчас, но не задумываясь о деньгах, — удивительно, но тогда ничто, кроме нас, не волновало. Зачем снова сошлись, раз она с самого начала планировала не задерживаться. С окончания института так — почему, почему?
Вот перед выходом и вправду выпил рюмку. После телефона всего колотило. Как когда она звонила, жарким летом, и, веля ждать, рассказывала, в чем будет одета. Мне тогда только стукнуло двадцать пять — и что, вешал уши, истекая слюной, как мальчишка.
Мотор незаметно завелся, «ауди» тронулась с места, выезжая на перекресток.
— Я подумала, тебе лучше сперва осмотреть лабораторию, а потом уже нашу квартиру, — умеет переключиться. Мгновение назад казалось, иной беседы не предполагается, мы одни, и еще минута… А сейчас щелкнула тумблером — будто сущность поменяла. — Знаешь, я за вчера весь кабинет перевернула, ни записки, ни планов, ничего. Поневоле забеспокоишься. Он ведь никогда не задерживался, не предупредив. А чтобы на всю ночь…
Я еле отклеил взгляд от нее — и то потому, что машина резко затормозила перед пробкой. Бросило на стекло, еще и пристегнуться забыл.
— Я к нему ездила, в лабораторию, все закрыто, только вахтер и… просили не мешать проведению эксперимента. Он так часто, врубит оборудование на сутки-трое, и возвращается.
— Сколько ему? Сколько лет, у него день рождения был.
— Пятьдесят восемь. Не был, будет в сентябре. Почему ты спрашиваешь? — почти на двадцать лет старше. Странная пара, вроде и вместе, и порознь. Или ей хочется, чтобы мне так виделось? Утром плакала, отчаянно цепляясь за меня, а сейчас…
— Неважно. Он что-то говорил вчера утром? Какие-то планы, не связанные с работой?..
— Глупости, кроме работы у него ничего. Особенно последний год. С начала весны начал получаться какой-то проект, с марта по май его дома почти не было. Разве ночевать. Потом повел меня в ресторан, отметить. Я так с Владиславом очно познакомилась, с его спонсором, симпатичный молодой человек.
— Вы с ним общались?
— С Владиком? Так только, когда я к телефону подходила. У него другие увлечения, — зябко пожав плечами, сообщила Женька. — Сейчас подъедем.
После меня выскочила замуж стремительно, будто опаздывала… впрочем, она всегда так. Через неделю, как ушла. Сказала, до сих пор помню и тон, и слова: «Я думала, у нас получится, но… прости, я больше не могу так. Ты очень милый, приятный, с тобой мне хорошо. Только стать семьей мы не сможем».
И спустилась, оставив меня у незапертой двери. С той поры как отрезало, Женька никогда не навещала, даже близко старалась не подходить, если же теребила занозу, намертво засевшую в груди, то всегда вызывала в нейтральное место. Я покорствовал. При встрече окатывала волной удушья, насладившись беспомощностью, говорила о наболевшем. Подчеркнуто спокойно, в ней находился удивительно крепкий и гибкий стержень, возвращавший в устойчивое состояние. И прежде, со мной, все разговоры о том, как ей, нам, хорошо, и никогда — как плохо. Как на самом деле я узнал в день расставания.
«Ауди» буквально воткнулась в полицейскую тезку, перегородившую переулок. Дальше стояло еще две машины: «скорая» и машина МЧС, люди в белом бродили за невысокой оградой вместе с людьми в сером и блекло-зеленом, переговариваясь, не решались войти. Или не получая дозволения.
Женька побледнела до синевы. Так и не смогла выбраться, вцепившись в руль, сидела, смотря через лобовое стекло за броуновским движением служб первой помощи, поднятых по тревоге. Я подошел к кряжистому капитану, дававшему указания по рации, представился. Он должен был меня помнить.
— Да черт знает, что случилось. Жильцы вызвали МЧС, когда услышали взрыв. Ни огня, ни дыма, ничего, но поди пойми сквозь такие стекла. Внутри еще бродят спасатели, вот жду, когда наиграются… Нет, трупов пока не нашли, разве что сторож траванулся, он в «скорой», откачивают, допросить не можем… Нет, пока не знаю, чем… Интересно, так это и есть лаборатория Короткова? Как завод… А ты вроде бы уволился — чего здесь?
— Супруга приехала.
— А, — коротко ответил он, оглядываясь на «ауди». — Уже узнала. Нет, действительно, такое строение и под одного человека. Чем он хоть занимался тут? Ты в курсе?
Спрашивал, несколько раз, Женька так и не сказала толком. Да и что за человек, профессор Коротков, Стас, за которого она так поспешно, будто в последнюю электричку… Я собирал по крохам, все, но вышел портрет неизвестного. Будто этот человек находился не в получасе езды на троллейбусе от моего дома, а где-то в другой стране, не в этом мире.
Общие фразы: родился, вырос, благополучная семья совслужей, окончил институт с красным дипломом, прошел практику и устроился в НИИ электротехники и газоразрядных приборов, защитил докторскую… все это можно найти и в «Википедии». НИИ висело на нем одном, в усеченном составе, в виде трех лабораторий, которыми и заведовал Коротков. Пять лет назад сумел продать идею крупной нефтегазовой корпорации. Получил деньги, расстроился, приобрел в собственность корпуса бывшего опытного завода вентиляторных заготовок.
А потом вспомнил о своей бывшей ученице.
Рация пискнула: «Нашли… взрыв трубы на дне одного из бассейнов. Следов заражения не обнаружено».
— Я тогда тоже пойду, — никак не мог научиться всем подряд говорить «ты». Десятилетняя разница в возрасте, в положении, да и внутри что-то мешало. Старался обходиться общими фразами. Странный из меня мент.
— Иволгин, чего тебе там?.. Хотя иди, у тебя, вроде как, нюх был. Но только одно — если будешь мешаться, я не как раньше. Просто стой в уголке и смотри.
Дурная память у капитана, ох, дурная. Никак не хочет забыть мою помощь. Я предложил закурить, он небрежно взялся за выбитую из пачки гильзу, покрутил в пальцах. Положил за ухо и взял еще одну. Машина «скорой» вдруг схватилась с места и, взвыв сиреной, умчалась.
— Ну пошли, чего жариться, — я снова вздрогнул, возвращаясь к разговору. Нынешнее лето только начиналось, температуры едва поднимались до двадцати, а вот капитана и эти градусы бросали в жар, рубашка на широкой спине пропиталась потом, лицо покраснело. Он и прежде был жарок, внутри всегда кипело, выплескиваясь через край. Как тогда, в деле об убийстве двух гастарбайтеров. Я подал знак Жене, мол, все нормально, жертв нет, сейчас приду, и отправился за ограду.
Возле железной двери черного хода стояла новенькая машина криминалистической лаборатории, только купленная игрушка. Капитан перебросился парой фраз со спецами, докуривая, затем нарочито пропустил меня вперед и вошел следом.
Пройдя короткий коридор, мы попали в громадный зал высотой в шесть и длиной не меньше пятидесяти метров, окна остеклены кубиками поликарбоната песочного цвета, пропускавшими тусклый свет с улицы. Помещение неуютное, будто заброшенное, стены даже не окрашены, под ногами хрусткая бетонная крошка. И семь бассейнов во всю ширину, один за одним, с побившимся кафелем. Какие-то трубы на дне, уходящие в стены, пробирающиеся к массивным агрегатам у стен, новым, блёстким. Надежно закрытым на врезные замки. Силовые кабели лианами расползались по стенам, исчезали в широченном отверстии у противоположного входа.
Я подошел к краю бассейна — ржавая темная вода доходила до середины, глубина метра полтора. Прошел вдоль помещения, вот, шестой бассейн разрушен взрывом. Сравнительно недавно, выплеснувшаяся вода еще не успела окончательно высохнуть. На дне обломки труб, рваные провода, какие-то заборники, решетки, фильтры. Система охлаждения? Что же надо так охлаждать?
Капитан не удосужился осмотреться, за него это сделают другие. Стоял у края первого бассейна, поглядывал на меня и уточнял по телефону у секретаря: когда прибудут сотрудники. Через два часа, никак не раньше, сегодня у них выходной, все за городом. Всего в лаборатории работало двенадцать человек, посменно, но позавчера Коротков дал троим долгожданный отгул на весь конец недели, в прошедшую ночь он должен был сам закрыть помещения и дать распоряжения сторожу. «Оборудование дорогое?» — тут же поинтересовался капитан. Судя по присвисту, цена оказалась немаленькой. Тогда почему один сторож? Чтобы внимания не привлекать? А как же секретность… дверь, сканирующая отпечатки пальцев — сильно. Он разорвал связь, недовольно качая головой. И потребовал соединить его с представителем спонсора.
Я прошел в саму лабораторию — неуютное помещение из стекла и металла, раскуроченные двери с хитроумными замками, видимо, прежде всего тут спасатели искали источник отравления сторожа. Несколько вскрыть так и не смогли, я заглянул в свободные. Чисто, аккуратно, чувствовалось — здесь закончили работу, привели все в порядок и ушли. На первый взгляд, никаких следов взлома, борьбы, никаких повреждений. А вот тут нечто для испытания электрических разрядов — знакомые по школьной скамье вольтовы столбы, силовые установки, клетка Фарадея. Интересно, какие эксперименты проводил Коротков? Приручал шаровую молнию? Или что-то совсем иное? Подумалось: где-то здесь должны быть недавно работавшие приборы, ведь в бассейне бухнуло не зря. Не то прорвало систему охлаждения, не то ее повредили… хотя почему я решил, что это система охлаждения, оттого, что тот зал чем-то напомнил мне видео с АЭС?
Я вышел, поискал глазами «ауди». Сел. Женя даже позы не изменила: уткнувшись подбородком в руль, сложив кулаки перед собой, так и сидела, глядя в никуда.
— В лаборатории произошел взрыв, но ничего страшного, пострадал только сторож. Я все осмотрел.
— Ты меня бросил, — я едва расслышал ее слова. — Я ждала, ждала, а тебя все не было. Мне звонили по поводу лаборатории, можешь не утруждать рассказами.
— Я тебе подал знак, — тщета объяснений не понятого.
— А я их поняла? Подойти трудно было. Приклеился к жиртресту, боялся, что с собой не возьмет, да?
— Нет, но я хотел все сперва сам осмотреть… — как же трудно сказать самому близкому человеку такое простое слово. Женя по-прежнему смотрела на лобовое стекло. Пауза нависла гильотиной.
— Прости, — наконец, выдавил я.
— За что? Я просто тут сидела, никому не мешала, ты мог бы и вечером подойти, все объяснить. Чего спешить-то. Подумаешь, решила, что ее муж где-то в лаборатории, может, при смерти, может, уже умер. Ерунда, можно и ручкой помахать. Конечно, важнее самому все осмотреть. Всех расспросить, все услышать. Вон, жиртрест еще кого-то опрашивает, а ты со мной торчишь.
Она замолчала так же неожиданно, как и заговорила. Снова тишина. Я молча смотрел на ее тонкие пальцы, вцепившиеся в руль, на ногти с финифтевым рисунком. Не знаю, сколько прошло времени, — она повернулась.
— Я действительно дурак…
— И ты меня прости. Я сама не своя, как Стас пропал.
— Да я все понимаю, — и принимать прощения не умел. Ведь не понимал ничего. Вот и снова ляпнул: — Сторож траванулся серьезно, его пока не допрашивают. Жень, видимо, придется платить. Капитан возбудит дело за нанесение вреда здоровью, а искать подозреваемых он не любит. И со сторожем придется мировую…
— Да плевать мне сейчас, слышишь? Я хочу, чтобы ты мужа моего нашел, он мне нужен, нужен, понимаешь ты или нет?
— У меня с утра голова не на месте тоже.
Помолчали.
— Ты хоть как сейчас? Работа есть? А давно? — ну что, рассказывать ей, кем я подрабатываю и за сколько? Денег только забыться. И пить уже не хватает сил.
— Я тебя нанять хочу, — сквозь ватную тишь салона донеслось до сознания. — Как частного детектива, чтобы ты Стаса нашел.
— Ты как будто сериалов насмотрелась. Да купи я сегодня диплом, у меня прав, как у разносчика газет…
— Я буду платить десять тысяч в день! — почти выкрикнула она. И чуть более спокойно продолжила: — Ты был хорошим ментом. Входы и выходы знаешь, нужных людей вон тоже. Ты обязательно его отыщешь. Я верю, — и замолчала, впившись взглядом. Я опустил глаза.
— Позвони адвокату. И спонсору… Владику этому, — едва слышно. Кажется, она кивнула. — Тебе лучше уехать. Я разберусь и приду.
Лаборанты стали прибывать довольно быстро, а вроде секретарь уверял, что и добираться им непросто, и связи нет — но стоило помянуть полицию, явились, как под ружье. Вот только расспросы дали какие-то странные результаты. Ни один из них, даже имеющий кандидатскую степень, не мог ответить на простой вопрос: чем именно они занимались. Капитан нажимал на прибывших, поочередно загоняя в зал с клеткой Фарадея, и требуя объяснений, тут только выяснилось, что каждый подписал соглашение с Коротковым о невмешательстве в его дела и неразглашении информации, принадлежащей нефтегазовому гиганту. Всех брали из закрывшихся НИИ, с университетских кафедр, платили солидные деньги, вопросов они предпочитали не задавать. Уж очень влиятельная компания финансировала проект, знать себе дороже. Догадывались, ляпнул кто-то. «О чем же?» — не отставал капитан. В ответ снова мялись. Зашел с другого бока: чем они занимались под началом профессора? Собирали приборы, готовили эксперименты, подгоняли переменные — служили подсобным персоналом. Коротков все делал сам: высчитывал, обрабатывал, на несколько дней запирался в лаборатории, готовил новые серии опытов. Следующие дни сотрудники перепрограммировали приборы, выметались, возвращались, снова меняли и снова исчезали. Короткова здесь не любили, но все равно уважали — как последнего ученого-одиночку. Кто-то сравнил его с Ломоносовым. Кто-то в ответ с Пифагором, сотрудники посмеялись. Капитан, зло кашлянув, задал новый вопрос — в последние дни все было, как всегда? Да тут «как всегда» никогда не бывало. Он матюгнулся, лаборатория стихла.
Коротков выглядел всякий раз по-разному, но это для него норма. Настроение меняется час от часу, особо последние месяцы, когда начало получаться. То рад до умопомрачения, то столь же мрачен, и гоняет взашей. То приглашает в ресторан, то отменяет собрание. С марта так. А последние опыты прошли на редкость удачно. Коротков был рад, но тих. Еще раз распорядился повторить предыдущую партию экспериментов. Сотрудники разъехались по дачам — сезон, да и обычно профессора все выходные не вытащишь из лаборатории. А тут…
Я стоял в сторонке, за все время слова так и не произнес, смотрел и слушал. Спонсор пока не появлялся: капитан вытряхнул у секретаря номер, но переговоры дали обратный эффект — через минуту полицейский чин напрочь забыл о его существовании. Действительно, очень влиятельная компания. Капитан снова выругался, отпуская сотрудников, тех как ветром сдуло. Попросил закурить. Мы оба и так скурили по пачке, пока шли допросы. В голове гудело. Когда капитан собрался уезжать, я попросил не трогать Женю, тот хмуро кивнул, раздавил чинарик и грохнул дверью — все перед моим носом.
И что получил в сухом остатке? Совсем немногое. Подтверждение мыслей о взорвавшейся системе охлаждения. Генераторы электричества потребляли уйму энергии и жутко грелись, лаборанты говорили, в самые жаркие дни, в феврале-марте, к бассейнам не подойти. Зал напоминал парную, вот его и не штукатурили. Какой именно прибор чаще использовался? Генераторы плазмы, они же и больше всех грелись. Лаборант лет двадцати пяти, глазастый и нетерпеливый, выдал нечто про инфляцию пространства и карманы в квинтэссенции. Тут же смолк, хотя мог бы говорить и дальше — мы его и так не поняли. Капитан рисковать не стал, отпустил, я на будущее записал телефон и адрес. Последний вопрос про прежние неисправности — нет, ничего подобного, представители спонсора все проверяли, каждый прибор тестировали раз в месяц. «Так что про инфляцию?» — вдогонку лаборанту. «Плазма ее запускает на ограниченных участках квинтэссенции», — на странный вопрос странный ответ.