Единственным активным членом Интернационального бюро остался Навилль, положение которого было не очень устойчивым, так как во Франции против него выступала конкурентная группа Р. Молинье, которую поддерживал Троцкий, ослабляя таким образом позицию Навилля. Так что в конце концов Бюро просто не приступило к работе. Позже, в марте 1931 г., в своем обращении к Интернациональному секретариату и национальным секциям левой оппозиции, Троцкий признал неудачу, которую его движение потерпело в попытке создания Интернационального бюро, хотя пытался сделать вид, несколько подправляя хронологию событий, что провал вышел из-за ареста Нина и отъезда Шахтмана. Осенью 1930 г. в состав Интернационального бюро был включен Милль, а вслед за ним итальянский эмигрант Альфонзо Леонетти (он был известен во Франции под фамилией Сюзо), вступивший в левую оппозицию в 1930 г. Но Сюзо также не оправдал надежд. Вскоре он переметнулся к Навиллю и потерял доверие Троцкого. В результате Милль, в декабре 1930 г. переехавший из Брюсселя в Париж, стал фактически единственным постоянным членом Секретариата, поддерживавшим регулярную связь с Троцким.
С середины ноября 1930 г. между Троцким и Миллем установилась переписка, причем Троцкий изначально обращался к Миллю как к члену обоих органов: Интернационального бюро и Интернационального секретариата. Про Бюро Троцкий вскоре забыл, как будто его и не было никогда. После отхода от дел Навилля и Сюзо Милль тянул на себе весь Секретариат в полном одиночестве. Между тем из Стамбула шли директивы, как в годы Гражданской войны из бронепоезда Троцкого, видимо считавшего, что в распоряжении Милля был целый штаб квалифицированных политических и технических сотрудников, как при Склянском. 13 ноября в своем письме Миллю Троцкий ставил задачи, абсолютно непосильные для одного человека: «Кто занимается бельгийскими делами? Сейчас, после совершившегося раскола, крайне важно не терять темпа, т. е. помочь товарищам из Шарлеруа и других мест создать центральную группу для руководства оппозицией во всей стране. В конце концов не обязательно, чтобы эта группа была на первых порах уже в Брюсселе. Пусть даже центр временно будет в Шарлеруа. Может быть, это даже будет иметь свои положительные стороны. «Люди растут вместе со своими задачами». Товарищи из Шарлеруа чрезвычайно поднимутся в своем собственном сознании, если на них будет возложена забота об оппозиции во всей стране. Как обстоит дело с их изданием? Очень жаль, что в последнем номере «Веритэ» нет отдела, посвященного бельгийской оппозиции. В переходное время это необходимо: нужно, чтобы они не теряли нить преемственности. Да и в дальнейшем, я думаю, бельгийцы вряд ли смогут в ближайшие месяцы выпускать свое издание чаще чем раз-два в месяц: тем необходимее для «Веритэ» отводить известное место Бельгии. Серьезной гарантией может явиться только правильная организация на основах, с одной стороны, точного разделения труда, с другой, коллективного руководства. Я по-прежнему того мнения, что каждый из руководящих товарищей должен был бы взять на себя — помимо своей основной работы — какой-нибудь участочек в Париже (район, группу, завод и пр.). Разумеется, без нарушения общей схемы организации. Во-первых, мы будем иметь некоторое соревнование на практической арене, где это соревнование может дать только положительные результаты. Во-вторых, все предложения и методы будут непосредственно проверяться самими руководителями, большинству которых как раз и не хватает практического опыта».
Текст этот несколько напоминал известный ленинский документ о замах, столь же бессмысленный, как и оторванный от реальности. Полководец с микроскопическим офицерским корпусом и почти без солдат тщетно рассчитывал на целую армию, для которой он самым серьезным образом разрабатывал конкретные оперативные планы, не понимая, что выполнять их попросту некому. Не было ни «коллективного руководства», ни «руководящих товарищей». Милль был один. Брать на себя «участочек в Париже» или «завод» он был не в состоянии.
Письма Троцкого Миллю вначале следовали каждые несколько дней, а иногда и ежедневно. Бывали случаи, когда вслед за первым письмом в тот же день отправлялось еще одно. В архиве сохранились копии писем от 17, 19, 20, 22, 25, 27 (два письма), 29, 30 ноября, 9 (два письма), 14, 17, 18, 28 декабря 1930 г., 3, 4, 6, 8, 10, 15, 24, 30 января, 5, 6, 11, 13, 15, 17, 18, 26 (два письма), 27 февраля, 4, 7, 12, 18, 21, 25, 29 марта 1931 г. и т. д.
Троцкий ставил в этих письмах задачи перед странами, городами, организациями, друзьями. Указывал на правильные и неправильные поступки своих сторонников, требовал писать статьи для газет и журналов и циркулярные или инструктивные письма в национальные организации. Несчастный Милль вначале пь*-тался соответствовать тем надеждам, планам и поручениям, которые на него возлагались. Однако в ответ ставились все новые и новые задачи, а вскоре были высказаны недовольство Троцкого тем, что не все задания выполняются в срок, и даже упреки и оскорбления по адресу Милля, неверно понявшего поручение или сознательно поступившего не так, как предписывал Троцкий.
Единственным существенным результатом деятельности Милля была организация в начале 1931 г. «Международного бюллетеня левой оппозиции», который выходил нерегулярно, хотя и часто; затем все реже и реже; и в 1933 г. почти полностью перестал появляться. Издание осуществлялось на французском языке (некоторые наиболее важные материалы публиковались также на английском). Троцкий же настаивал на регулярном выпуске и дошел даже до того, что пригрозил Миллю формальным протестом в связи с затяжкой выпуска очередных номеров, как будто Милль умышленно саботировал работу.
Этот «Бюллетень» отчасти напоминал русский «Бюллетень оппозиции». В нем также печаталось много статей и писем Троцкого. Но все же это было не его личное издание, каковым являлся русский прототип, выходивший в Берлине под руководством Седова, отлично понимавшего требования, намерения и повадки своего отца. Милль не решался отказывать в публикации Навиллю и другим авторам, которые принадлежали к международной левой оппозиции, но не были согласны с Троцким по всем пунктам.
Троцкий настаивал перед Миллем на подготовке и созыве европейской конференции оппозиционных коммунистов. Были даже выработаны некие условия приема в интернациональную левую организацию, которые по аналогии с документом, утвержденным II конгрессом Коминтерна в 1920 г., называли «21 условием приема». Однако из этой затеи тоже ничего не вышло. Полностью поддерживая во Франции фракцию Молинье, Троцкий требовал от Милля, чтобы тот активно включился во внутреннюю борьбу во французской Лиге против Навилля, причем не жалел для последнего самых жестких определений и сравнений. Вот выдержка из письма от 10 января 1931 г.: «То, что Навилль сфабриковал критическую резолюцию, не имеет ровно никакой цены. Бухарин фабрикован такие резолюции десятками, чтобы под видом критики британских оппортунистов обеспечить дальнейшее подчинение британской компартии этим самым оппортунистам. Неужели же вы думаете, что можно рвать со Сталиным, Томским, Бухариным для того, чтобы делать уступки их маленьким подражателям? Самая опасная позиция — это позиция инспектора над борющимися течениями. Можно колебаться, выжидать, тормозить, примирять, пока не ясно, о чем, собственно, идет спор, т. е. пока не определились принципиальные линии. Но ведь сейчас эта стадия окончательно оставлена позади. На платформе Навилля (сочетание оппортунизма и вероломства) не может быть не только дружной работы, но нельзя долго сохранить и организационного единства. Если эта платформа не будет разбита и беспощадно осуждена, то раскол абсолютно неизбежен».
Миллю «откалываться» в общем-то было абсолютно не от кого: он и так был один. Вместе с Троцким их было двое.
В конце февраля 1931 г., будучи крайне недоволен недостаточной активностью Милля и отсутствием практических результатов в работе, Троцкий поставил вопрос о переносе Секретариата из Парижа в другое место. Где именно можно было разместить новый центр левой оппозиции — ясно не было даже Троцкому. Угроза Миллю уволить его с должности оказалась банальным блефом. 4 марта, пытаясь снять возникшее напряжение, Троцкий писал, имея в виду пожар на вилле Иззет-паши: «От вас давненько уж нет ничего. Надеюсь, что Секретариат не оказался жертвой всепожирающего пламени, как мы здесь». Но вслед за этим возобновились еще даже более острые нападки, а письмо от 2 июня 1931 г. предрекало разрыв: «Ваши два последних письма еще более укрепляют меня в мысли, что дело с Секретариатом в Париже не пойдет. Члены Секретариата, в том числе, к сожалению, и постоянный член его [Милль], заняты всем, чем угодно, только не своими прямыми обязанностями.
Секретариат есть фикция, и нужно себе это прямо сказать. «Бюллетени» выходили бы гораздо лучше и аккуратнее, если бы их не задерживал Париж, а за вычетом «Бюллетеней» в чем, собственно, состоит деятельность Секретариата? Я в свое время настаивал на периодических отчетах перед национальными секциями. Об этом ничего не слышно. Нельзя ли точно отчитаться перед национальными секциями, сколько именно Секретариат получил за это время писем и сколько писем он написал, включая циркуляры? Как показывают заседания национальных секций, потребность в действительно работающем Секретариате очень велика, но Секретариата, увы, нет».
Милль обратился за помощью и пониманием к Молинье. В конце концов, то, что последний скинул на Милля всю работу, не освобождало любимца Троцкого от ответственности. Через десять дней, под влиянием полученного от Молинье письма в защиту Милля, Троцкий пробовал поправить положение и, вопреки своим правилам, фактически принес извинения Миллю: «Из последнего письма Раймона [Молинье] я вижу, что очень огорчил вас своими последними письмами. Раймон считает, что я свои упреки адресую неправильно по вашему адресу, пишет, что вы делаете решительно все, что возможно сделать; что скорее уж надо обвинить его и т. д. Я очень жалею, что огорчил вас своими письмами. Вы во всяком случае должны понять, что в них не было никакого личного момента. Правильнее было бы, формально говоря, обратиться к Секретариату в целом. Если я писал лично вам, то потому, что у нас с вами более тесная связь, причем я всегда исходил из того, что самое существенное вы передадите Секретариату и что, таким образом, я вам помогу оказать давление на других, потребовать от них большей активности, большего внимания к интернациональным делам и т. д. Вы, надеюсь, или, вернее, не сомневаюсь, признаете, что никакие другие соображения, кроме чисто деловых, не руководили и не руководят мною, когда я пишу вам те или другие письма, делаю те или другие упреки, хотя бы несправедливые».
Но было уже поздно. Отношения с Миллем были безвозвратно испорчены. Разочарованный неблагодарностью Троцкого Милль вступил в контакт с полпредством СССР и вскоре возвратился на родину.
Все вышесказанное о Милле нужно воспринимать с одной очень серьезной поправкой. Не исключено, что исходно проживавший в Брюсселе Милль (он же Павел Окунь, он же Обин), возглавлявший в Бельгии небольшую организацию русскоязычных евреев, владевший еще и немецким и французским языками, был советским агентом и был возвращен на родину, так как не смог втереться в доверие к Троцкому и стать его личным секретарем. Считалось, что Милль уехал в Харьков, однако достоверной информации об этом не имеется. Неизвестно также, уцелел ли он в годы Большого террора.
Глава 3. ДАНИЯ И ФРАНЦИЯ
1. Копенгаген
Во время своего пребывания в Турции Троцкий неоднократно обращался в посольства европейских стран с просьбой о предоставлении ему въездной визы на постоянное жительство или на время — для лечения и личных встреч. Каждый раз он получал отказ. По этой причине, например, Троцкий не имел возможности принять участие в первой предварительной конференции в Париже. Он даже не обращался по этому поводу к французским властям с просьбой о визе, заранее зная, что его не впустят, и не желая привлекать внимание полиции к организаторам конференции. Единственным случаем, когда власти западноевропейского государства с безусловной неохотой, но все же положительно откликнулись на его ходатайство, было разрешение правительства Дании на кратковременное посещение им и его супругой Копенгагена для выступления с лекцией по приглашению социал-демократической студенческой организации. Лекция посвящалась 15-летию Октябрьского переворота в России. Имея в виду, что у власти в Дании стояли в это время социал-демократы, власти сочли неудобным отказывать в краткосрочной восьмидневной визе Троцким для поездки по приглашению собственной молодежной организации. Предоставление визы было обусловлено тем, что лекция будет носить «строго научный характер и лектор не будет вмешиваться во внутренние дела Дании».
Одновременно Троцкий возбудил ходатайство о предоставлении ему визы для посещения Стокгольма. Узнав об этих ходатайствах, полпредства СССР в Дании и Швеции в лице своих глав — М.В. Кобецкого и А.М. Коллонтай — официально предупредили датские и шведские власти, что допуск Троцкого в Копенгаген и Стокгольм приведет к ухудшению взаимоотношений с Советским Союзом, и даже стали угрожать экономическими и иными санкциями. В результате Швеция в визе Троцкому отказала. Дания положительного решения не отменила, хотя датское правительство неоднозначно заявило о нежелательности пребывания Троцкого в стране, а Франция предоставила Троцкому транзитную визу без права остановки на ее территории. Так, осенью 1932 г. Лев Давидович и Наталья Ивановна впервые после высылки покинули окрестности Стамбула и направились в Западную Европу. Помимо самого выступления и предполагаемых встреч с оппозиционерами, как по-прежнему называл Троцкий своих сторонников, он был рад возможности посмотреть новые места или вспомнить те города, в которых бывал за два десятилетия до этого.
14 октября 1932 г. Троцкий и Седова в сопровождении по-мощников-секретарей немца Отто Шюсслера, чеха Яна Фран-келя и француза Пьера Франка отправились на итальянском пароходе в Марсель с краткими остановками в Пирее (вблизи Афин) и Неаполе. В Пирее Троцкому не разрешили сойти на берег, но Седова получила право осмотреть Акрополь, где ее приветственными криками встретили члены греческой группы «архивомарксистов» (такое странное название они получили по наименованию журнала «Архивы марксизма», начавшего выходить в 1924 г.). Они же устроили встречу корабля, когда он проходил ночью узким Коринфским каналом. На итальянских моряков крики с берега «Да здравствует Троцкий!», «Да здравствует Коммуна!» произвели большое впечатление. Но, ко всеобщему удивлению, итальянское фашистское правительство разрешило путешественникам во время пребывания корабля в неапольском порту совершить непродолжительную экскурсию в Помпеи.
Встреча в Марселе была значительно менее дружелюбной. Полиция приняла чрезвычайные меры предосторожности. Троцкого и сопровождавших его лиц высадили в отдаленном конце порта, почти немедленно усадили в машину, попытались не допустить к ним представителей прессы и отвезли вначале в Лион, где они заночевали, а затем поездом в Париж, где также поместили под тщательный полицейский надзор. Все же в марсельском порту к Троцкому удалось пробиться настырному корреспонденту французского телеграфного агентства Гавас, которому вождь международной левой оппозиции успел сказать: «Я провел четыре года в Турции. Читал, писал, в свободные часы занимался рыбной ловлей и охотой. Был занят почти исключительно историей русской революции… Я не знаю датского языка и буду говорить по-немецки. Лекция преследует научные, а не пропагандистские цели. Это, разумеется, не значит, что я намерен скрывать свою точку зрения, которая в настоящий момент остается такой же, как и во время Октябрьского переворота 1917 года».