III
Прежде чем известным стать поэтом,
На покой заслуженный уйти,
Станешь негодяем ты отпетым,
Асмодеем станешь во плоти.
Зефир
Люблю тебя ласкать очами,
Хмелея от заморских вин.
Люблю в тебе искать губами
Благоухающий рубин.
Люблю смотреть, как ты, вияся,
Сгораешь в медленном огне.
А взор твой детский, чист и ясен,
Когда скользишь ты на спине.
Ах, этой страсти бездорожье!
Ах, эти ямочки ланит!
Как трепетно твое межножье
Зефир лобзаньем пламенит!
Со мной ли под луной безмолвной
Потонешь в ласках огневых,
Когда невинный, страсти полный,
В тебя войдет мой жаркий стих.
Колесо
Твой бред как выстрелы сирени.
А мне б разжать твои колени.
Там чьи-то губы на губах,
Там бьют бокалы в кабаках,
Там сотни башенных орудий
Разъехались, как эти груди,
И кружит жизни колесо,
Но помнит всех и помнит всё.
Клятвы
Клялась ты до гроба
Любить наглеца.
Как славно мы оба
Пошли до конца.
Раздевшись, зазноба
Смутилась на миг,
Я клялся – до гроба,
Приник и отник.
Добившись сближенья,
Я взял и сплясал.
Нас миг наслажденья
Навеки связал.
Смотреть надо в оба,
Не так ли, сестра,
Клялась ты – до гроба
Всю ночь до утра.
Танцуй, танцуй
Танцует шлюха, и на ней печать
Греховной жизни, словно пламень серный.
И тянется рука – печать сорвать,
Но страсть ушла, как обожатель скверный.
Ни девы, чьим вниманьем был смущен,
Ни жёны, что любовь мою втоптали,
Тебе не ровня. Жизнь прошла как сон.
Какие шлюхи в сердце танцевали!
Танцуй! Ты, обнажая чресла, ждешь,
Чтоб насладился я тобой поспешно,
А счастья нет. Любви ты не вернешь,
Хоть я к тебе захаживал прилежно.
Танцуй, танцуй. Все остальное – дым.
Я лишь с тобой останусь молодым.
В грозу
Когда, слезами обливаясь,
Ты раздевалась вновь и вновь,
Шептал я, губ твоих касаясь:
«Возьми, возьми мою любовь!»
Там в нежности твоей минутной,
В постыдном развороте поз,
Мерещился мне ропот смутный
И веял сладкий запах роз.
Грозил копьем святой Егорий.
Ты раздевалась, как всегда.
Метафор, даже аллегорий
Я не чуждался никогда.
Портрет
Сколько же в тебе великолепья!
Ты была как шелк, как пух, как мех.
Но когда ты сбросила отрепья,
Заново открыл я смертный грех.
Не с того ли в полночь или в полдень
Ты бросалась каждому на грудь?
Это все, что стоило запомнить.
Остальное – так себе. Забудь.
Загадки
Когда попадал я в объятья
Неверных красавиц моих,
О, как разгадать мне хотелось,
Что кроется в юбках у них.
Кружили влюбленные пары,
По городу цокал конвой,
Взлетали и падали юбки
Над бедной моей головой.
Не зная, что ждет меня завтра,
Сходила с орбиты Земля.
В каких я загадках терялся
И как же блаженствовал я!
Классическое
Этот город я знал наизусть.
На холмах цепенели церквушки,
Вдоль дороги брели побирушки,
А у въезда грозились мне пушки.
Я сюда никогда не вернусь.
Черта с два я слезами зальюсь.
Где вы девицы, ласточки, душки,
Смолкли громкие наши пирушки,
Но пером от случайной подушки
Я с тобою за все разочтусь.
Ноктюрн в желтом
Ты – желтый цвет моей разлуки,
Неповторимый желтый цвет.
Ван Гог в подсолнухах от скуки
Волшебной кистью ловит звуки,
И полыхает белый свет.
Легко слетают листья липы,
И воздух свеж, как апельсин.
Желтеют призраки и всхлипы
Безумных женщин и мужчин.
В соседнем доме окна жолты,
И фонарей очерчен круг,
Ржавеет на губах Траволты
Альфреда Шнитке желтый звук.
Ступает золотая осень
По жилке желтого листка.
В тени от корабельных сосен
Со мною желтая тоска.
Просыпаться на рассвете
Оттого, что жажда мучит
И глядеть с прищуром в небо
На осенний фейерверк
Иль походкой грациозной
Под шикарной черной шляпой
Подрезать носы прохожим
И не думать ни о чем
Но, предчувствуя разлуку
Перед тем как испариться
Я пришлю тебе в корзине
Ранним утром хризантем
Потому что в этой жизни
Не хватает мне мгновенья
Рассказать, как ты прекрасна
Даже если все не так
Следы любви
Пускай по жилам у тебя бежит
Кровь легендарных римлян; в эту зиму
Ты говоришь: кто знает, тот молчит
Уснув с путеводителем по Риму
Ты прям и прост, как уличный главарь,
Взгляд с мертвой точки никуда не сдвинуть,
Когда б соблазны навсегда отринуть
(См. Академический словарь).
На стрельбищах ты лучший был стрелок,
Твое оружье: слава! На прицеле
Дрожит любовь – привязанность на деле,
Но ты не в силах был нажать курок.
Под ледяным свеченьем этих глаз
Открылись вдруг измены и обманы.
Ты снова – ты; хоть ранен был не раз,
Следы любви – невидимые раны.
Ты сам себя клянешь: зачем я здесь,
Она коварна, зла и неприступна,
И лжет, рисуя все не так, как есть,
И держится, как будто неподкупна.
Сердцебиенья
В песке морском, к закату разогретом,
Тебя я в три прыжка настиг, о диво
Я был – кресалом, ты же вновь – огниво
Изображала… Здесь, под парапетом,
В желаньях ты была так прихотлива,
Блестя обломком золотого зуба,
И, бросив навзничь в полосе отлива,
Ворвался я в зияние раструба.
Там, в глубине разбуженного лона,
Мужи сходились – их сердцебиенья,
Я вторил им. И навсегда до стона
Запомнил эти сны-прикосновенья.
Мы все в тебе сходились неуклонно,
Дрожа от страсти и от нетерпенья.
Поезда
Огромным пожаром займутся былые кочевья,
В которых я жил, по которым всю жизнь тосковал.
Пройдут поезда: покачнутся от ветра деревья,
От лязга и шума оглохнут былинки у шпал.
А гром пронесется протяжным победным раскатом
По самому краю, сметая преграды с пути,
И дом отзовется в ответ орудийным виватом,
И я уж не в силах сидеть у себя взаперти.
Прощайте, родные! Не надо мне легкого хлеба,
Не я выбираю, а жизнь выбирает меня.
Прошу одного лишь – высокого чистого неба
И вольную волю до самого смертного дня.
Душа
Не прочь душа развеяться
И падает на дно.
Уж не на что надеяться,
Когда мне все равно.
А в сумерках отчаянья
Кивают мне цветы,
Что сбудутся все чаянья
И сладкие мечты.
Скорей бы мне отмучиться
На этом самом дне.
Успею ли соскучиться
По молодой жене?
Мне б шуткой перекинуться
С тобой, душа моя,
И молча опрокинуться
Во тьму небытия.
Сонет
Джон Китс. Вольное переложение
Когда охватит страх, что век сочтен
И дух сражен – и не довоплотиться,
А труд всей жизни: до конца раскрыться
Не завершен; увы, не завершен,
Когда, открытый звездам лишь на треть,
Я созерцал туманный символ чувства,
Меня тревожил грозный смысл искусства,
И я задумал смерть запечатлеть.
Ужели наступает мой черед,
Когда под тенью тайного проклятья
Рыдает скорбь и рушатся объятья,
Я на краю – внизу поток ревет.
Стою один в пределах той страны,
Где слава и любовь осуждены.
Испытание
Красавиц ли звал на ложе
Иль сдуру гневил жену,
Одну я любил… О, Боже,
Тебя лишь любил одну.
Ты кинозвезда, похоже,
Но разве я мух ловлю,
Люблю я одну… О, Боже,
Одну лишь тебя люблю.
Найду ли себе моложе
Иль буду страдать любя,
Одну я люблю… О, Боже,
Люблю лишь одну тебя.
Манто
Ты ко мне прибегала тайком,
И блестел в волосах твоих иней,
И, манто распахнувши рывком,
Обнажала божественность линий.
Ты, могуществом женским дыша,
Посулила мне тело, как знамя,
И очнулась от спячки душа,
И отверзлось мне адское пламя.
Кто сравнился с тобою? Никто.
Ангел, полный сиянья и света,
Ты бросала под ноги манто
В эфемерном жилище поэта.
Но усмешка скользит по устам,
Свет небес, порожденье ли ада.
Шлю я вызов преступным мечтам,
За мученье мне будет награда.
Я тянулся к тебе, как дитя.
Ты светилась, весь мир заслоняя.
Как же я добивался тебя
В эту лунную ночь, дорогая.
Я подкову в слезах разогнул,
Сколько лет меня счастьем смущает,
И рукой на виденье махнул,
Лишь манто временами смущает.
Из бездны
И мальчик, что пытался в темноте,
И девочка, что все же устояла, —
Все разошлось кругами на воде
И акварелью пожелтевшей стало.
А я тебе – из бездны окликая,
Дала бы все на свете, дураку,
И мне ли заклинать, что я другая
И что в любви не то еще могу.